В давно забытую страну, чьё имя стёрлось из памяти людской, подобно пыли, унесённой ветром, пришли времена тьмы и разрушения. Некогда цветущие поля и мирные деревни, где жизнь текла неспешно, как воды тихой реки, обратились в пепел под натиском безжалостных налётчиков из Скральдсона. Эти суровые воины, ведомые Эормундом из рода Фольдвин, не знали пощады. Их мечи пили кровь, а сердца не ведали жалости. В одной из таких деревень, на самом краю земли, жила простая крестьянка по имени Эльва, чья жизнь была скромной, но полной тихой радости. Она была женой мельника, человека доброго, но слабого здоровьем, чьи руки привыкли к труду, а не к оружию. Однажды ночью, когда звёзды скрылись за пеленой туч, отряд Эормунда ворвался в деревню. Пламя пожирало дома, крики ужаса разрывали тишину, а кровь лилась на землю, словно жертвоприношение древним духам. Торвальд, пытаясь защитить жену, пал под мечом одного из воинов, а Эльва, беспомощная перед яростью захватчиков, подверглась бесчестью от самого Эормунда. В ту ночь её мир рухнул.
Девять месяцев спустя, измученная горем и лишениями, Эльва, с младенцем на руках, добралась до стоянки северян. Её шаги были тяжелы, а глаза, некогда полные жизни, теперь отражали лишь тень былой надежды, которой уже и не было даже видно. Она хотела отдать сына, дитя насилия, в руки его отца, Эормунда, в надежде, что тот признает кровь своего рода. Но судьба её была жестокой: то ли клинок северянина оборвал её жизнь, то ли хворь, подточившая тело, унесла её в вечность - никто не знал точно. Младенец же, оставленный на милость судьбы, был замечен самим вождём. Его жена, Инга, долгие годы не могла подарить ему наследника, и в этом ребёнке, рождённом от греха, предводитель налётчиков увидел волю богов. Он дал мальчику имя - Хальвард - и решил воспитать его как своего, хоть и незаконного, сына. Так началась жизнь Хальварда, бастарда уже из Скральдсона, чья судьба была соткана из противоречий: сын нищей крестьянки и могучего вождя, дитя любви и насилия, наследник крови, что несла в себе как гордость, так и позор. В стане северян, среди суровых воинов и их жестоких обычаев, он рос, не зная материнской ласки или любви, но под строгим взглядом Эормунда, чья воля была законом и постоянным унижением.
Инга, приёмная мать Хальвдана, несмотря на холодность, не оставила его без воспитания. В редкие часы, когда лагерь затихал, а Эормунд был занят своими воинскими делами, она брала мальчишку под свою опеку.Инга учила его языкам - амани и скральдсонскому, уже более менее родному языку "сына". Она заставляла Хальвдана выводить угловатые руны на кусках коры, терпеливо исправляя его неловкие штрихи, пока буквы не становились чёткими. Читать было сложнее, но рыжий старался даже в этом. Помимо языков, Инга обучала его малым манерам, что были важны даже среди грубых воинов. Мать учила держать спину прямо, смотреть в глаза, когда говоришь с кем-то, и не хватать еду с общего котла, пока старшие не возьмут свою долю. Хальвдан, непоседливый парниша, порой злился на эти уроки, но приёмная мать была неумолима. Она рассказывала ему о древних обычаях Скральдсона, о том, как воины рода Фольдвин некогда клялись в верности конунгам, и о том, что даже в набегах есть честь. Эти наставления, хоть и не всегда находили отклик в сердце рыжего, оставили свой след.
Ещё вначале и детстве, когда рыжий был лишь мальчишкой, спящим на грубых шкурах в стане северян, его посещали странные сны, что казались живее реальности. В них он видел беловолосого мужчину, чья фигура, высокая и худая, словно высеченная изо льда, стояла на краю бескрайнего поля. Мужчина смотрел на него глазами, полными древней печали, и пытался что-то сказать. Его голос был низким, но слова тонули в гуле ветра, и парень не мог их разобрать. Но Хальвдан не слушал - во снах он бежал, его босые ноги топтали траву, а сердце колотилось от необъяснимого страха. Эти видения приходили не каждую ночь, но достаточно часто, чтобы засесть в памяти. Ещё ребёнок, не понимал, что это и зачем, возможно тот просто медленно сходил с ума. Может, это был дух его матери. Но в детстве он не искал ответов. Он просыпался, дрожа, и искал утешения в тепле костра, что горел неподалёку. Огонь, даже тогда, казался ему ближе и понятнее, чем загадочные образы. Беловолосый мужчина остался в его памяти, но он никогда не говорил о нём - ни Эормунду, ни воинам хирда. Хальв боялся их слов и осуждения.
Бастард вождя взрослел в тени могучего Эормунда, чья фигура, подобная грозовой скале, возвышалась над всеми в стане конницы. Жизнь среди северян закалила его тело и дух: он научился владеть мечом, натягивать тетиву лука и выживать в суровых условиях. Среди шатров и костров, под холодным небом, где звёзды горели, как острия копий, пацан впитывал законы хирда - законы силы, верности и беспощадности. Но он не был одним из многих. Его рыжие, унаследованные от матери, и тёмные, почти чёрные глаза, делали его чужаком среди северян. Эта внешность, столь непохожая на грубые черты воинов, постоянно напоминала о его происхождении. Эормунд, хоть и признал бастарда своим, редко удостаивал его внимания, а Инга, его жена, смотрела на Хальвдана с холодным равнодушием, граничащим с презрением.
В стане, где ценились сила и удаль, Хальвдан искал способ доказать свою ценность. Он рос воином, не уступая другим в умении держать оружие или скакать верхом. Его ловкость и быстрота в бою давало ему хоть какое-то преимущество по сравнению с северянами, но в сердце тлела пустота. Эормунд, чья жизнь была посвящена войне и восстановлению славы рода Фольдвин, видел в сыне лишь тень своего величия, инструмент, а не наследника. Парень, жаждавший признания, нашёл утешение в огне. Впервые он почувствовал его зов во время одного из набегов, когда отряд Эормунда обрушился на прибрежную деревню. Пламя, пожиравшее соломенные крыши и деревянные стены, заворожило его. В этом хаосе, где крики тонули в треске горящих балок, рыжий обрёл свою стихию. Он не просто поджигал дома - пацан творил с огнём, направляя его. Каждый пожар был для него актом освобождения, моментом, когда он мог забыть о своём позорном рождении и холодности отца. Радость, которую приносило пламя, была его единственной наградой, а редкие слова похвалы от Эормунда - «У ограбленного человека секретов немного, а у пепла их вообще нет».
Хальвдан стал тенью ужаса для тех, кто оказывался на пути хирда Эормунда. Его рыжие волосы, развевающиеся на ветру, и чёрные глаза, горящие отражением пламени, были последним, что видели жители разорённых деревень. Скача на своём вороном жеребце, он мчался через поселения, разбрасывая факелы с такой яростью, что огонь пожирал не только дома, но и саму надежду на спасение. Хальвдан не довольствовался тем, чтобы просто поджечь амбар или хижину; он стремился, чтобы пламя вздымалось в небо, чтобы дым застилал горизонт, чтобы крики ужаса эхом разносились по долинам. Он сеял смуту, наслаждаясь тем, как страх ломал волю врагов, делая их добычу лёгкой для северян. После того как огонь выполнял свою работу, Хальвдан рыскал среди пепелища, забирая всё, что имело хоть малейшую ценность — от медных колец до ржавых клинков. Ему было всё равно, насколько значим трофей; важен был сам акт захвата, символ его власти над теми, кого он поверг. Его переусердство не оставалось незамеченным. Воины хирда, хоть и привыкшие к жестокости, порой переглядывались, когда Хальвдан, хохоча, бросал очередной факел в уже пылающий дом. Его страсть к огню граничила с одержимостью, и даже самые закалённые северяне чувствовали в нём нечто тревожное.
По мере того как хирд продвигался на запад, к новым землям, поджигатель начал замечать, что цели Эормунда становятся всё амбициознее. Вождь говорил о новом оплоте, о землях, где род Фольдвин возродит свою славу. Парень, однако, не разделял этих мечтаний. Его мир был здесь и сейчас в реве пламени, в хрусте ломающихся стен, в запахе дыма. Но что-то в нём шевелилось, какой-то смутный зов, который он пока не мог понять. Возможно, это было эхо крови его матери, женщины, чьего лица он никогда не знал. Или, быть может, предчувствие, что огонь, который он так любил, однажды пожрёт не только врагов, но и его самого.
Ночами, когда хирд засыпал под треск угасающих костров, Хальвдану являлись сны, подобные видениям. В них он видел смутные тени, безликие фигуры, чьи голоса звучали, как шёпот ветра над заброшенными полями. Они звали его, их слова были мягкими, но настойчивыми, словно пытаясь пробудить что-то давно забытое.
«Вернись домой», - шептали они, и перед глазами Хальвдана мелькали образы далёкой земли: зелёные луга, река, текущая среди холмов, и лицо женщины, чьи черты он не мог разобрать. Эти сны тревожили его, но он не знал, где этот «дом» и почему он должен туда вернуться. Его дом был здесь, среди северян, в запахе дыма и лязге оружия, в тени Эормунда, чья кровь текла в его жилах. В иные ночи голоса становились громче, почти осязаемыми. Они говорили о долге, о корнях, о земле, что ждёт его возвращения. Хальвдан просыпался в холодном поту, сердце колотилось, а пальцы сжимались сами по себе. Что могли значить эти призрачные зовы? Его мать была мертва, её деревня давно обратилась в пепел, а род Фольдвин, хоть и признал его, никогда не считал своим. Но голоса не умолкали, и в их эхе он чувствовал смутную тоску, как будто часть его души принадлежала иному месту, иному времени.
И всё же Хальвдан не поддавался. Он был бастардом Эормунда, сыном вождя, чья воля была законом. Его место было в стане, среди воинов, чьи мечи и копья пели гимны разрушения. Он не мог предать отца, чьи редкие похвалы были для него дороже любых сокровищ. Когда лагерь снимался с места и двигался дальше на запад, Хальвдан шёл за Эормундом, заглушая шёпот снов ревом пламени.
Лидер рода, чей взор всё чаще устремлялся к горизонту, принял решение, что определило судьбу всего войска. Он объявил, что земли Предела, далёкие и неизведанные, станут новым испытанием для его рода. Там, за бурными морями и суровыми берегами, он видел не просто добычу, но возможность заложить фундамент для нового оплота, где его имя и слава будут жить в веках. Решение вождя было непререкаемым, и хирд начал готовиться к походу на запад. Кнорры, скрипящие под тяжестью оружия и припасов, качались на волнах, готовые нести северян к новой судьбе. Хальвдан, хоть и был бастардом, не имел выбора. Его жизнь была связана с Эормундом узами крови и страха, и он, как верный пёс, последовал за отцом, несмотря на шёпот снов, что всё ещё звали его назад. Поход на запад был нелёгким. Хальвдан стоял на палубе, вглядываясь в серую пелену моря, и чувствовал, как его сердце разрывается между долгом перед хирдом и смутным зовом, что исходил из глубин его видений. Земли Предела были чужими, полными опасностей, о которых даже закалённые воины говорили с опаской. Но выбора не было...
.