Предупреждение: История и скриншот-ситуации этого персонажа могут и будут содержать обильное количество сцен чрезмерной жестокости, сексуального насилия, оккультизма, трэш, шок-контента и прочей чернухи. Это не максимализм и не компенсирование автором чего бы то ни было — я заведомо был нацелен на создание переполненного гротескной жестокостью топика персонажа. Да, я знаю, что референс персонажа более чем очевиден, это амаж. Всем совершеннолетним и невпечатлительным — приятного прочтения.
.
I. Воспитанник.
Среди плакучих ив и оседающих на земле туманов, на стыке лесов и болот «ничейной земли» Флодмунда, заваленное буреломом и поросшее сорной растительностью возвышалось каменное здание заброшенной церкви, старого храма духов природы. Из неё подавно были вынесены все ценности, крыша обвалилась, а росписи на стенах были стёрты дождём и ветром. Однако, давно забытое простым людом здание скрывало за собой нечто страшнее старинных могил священнослужителей и жутких молитв, нацарапанных когтями на её стенах.
Кто-то называл это общество сектой, кто-то — разбойничьей шайкой… Часть народа из окрестных деревень и вовсе считали существование культистов под заброшенной церковью бредовыми слухами, служащими для запугивания непослушных детей. Однако ситуация была гораздо серьёзной — обитатели ближайших сёл и хуторов прятались по домам с наступлением темноты, в ужасе выглядывая силуэты в тёмных балахонах из своих окон. Крестьяне были движимы суеверным страхом, а потому ничего не могли сделать с фактом регулярной пропажи людей и звересей — чаще всего пьяниц, нищих крестьян и бобылей.
Осмелившиеся проверить помещение церкви при свете дня вооружённые мужики вернулись ни с чем, не найдя на месте ничего, что намекало бы на деятельность душегубов. Через неделю из небольшого фермерского хутора пропал мельник, а люди, полукровки и звереси продолжили свой быт в тихом ужасе и напряжении… Тогда как некоторые из них с ухмылкой косились на стоящее на горизонте зловещее строение.
***
Шерсть его стояла дыбом, а истёртые от волочения по земле колени соприкасались с холодным камнем. Его испачканная мукой одежда была изодрана в клочья, частями служа ему же кляпом и повязкой на глаза. Он — связан и запуган до такой степени, что не осмеливается даже мычать сквозь тряпку в своей пасти. Ступая подушечками лап по каменной кладке, звересь в чёрном балахоне развязывает его глаза, мгновенно заливающиеся животным ужасом.
Вокруг него — порядка двух десятков фигур, из-под капюшонов коих выглядывают звериные морды. Сие место — влажное, освещаемое сотнями свечей подземелье, изрисованное оккультными символами и сигилами, обвешанное иссохшими смердящими потрохами, гармонировало с широкими книжными шкафами и, хотя и внушающими ужас, однако искусно вырезанными статуями тёмных божеств.
Секта, что собралась ради очередного богомерзкого ритуала, являлась производным от древнего Культа Мессорема, что в своём триедином божестве представлял саму Смерть. В ходе региональной и культурной деформации, представители секты отринули течения заказных убийств и строгой формальности, углубляясь в чудовищный оккультизм в движении слепой веры и трепета пред тёмными божествами.
Похищенный мельник с животным испугом обнаружил себя посреди ритуального круга, окружённый шепчущими фигурами и вдыхающим дурманящий дым медного кадила. Пред ним, раздвинув свои собачьи лапы, лежала, вероятно, роженица — разражающаяся рычанием и болезненными стонами. Тошнотворная картина постепенно строилась пред глазами похищенного, струйки отходящих у покрытой тёмными тканями женщины вод впитывались в окровавленную шерсть на его коленях, а его вздёрнутую вверх глотку обдавало хладом чьего-то лезвия. Несчастный крестьянин зарыдал от ужаса, а вставший позади корчащейся в муках роженицы жрец начал свою речь. Воздух, густой от запаха железа и психотропных смол разражался басом культиста, отдающего многократным эхом от сводов и стен сектантского зала.
Вокруг него — порядка двух десятков фигур, из-под капюшонов коих выглядывают звериные морды. Сие место — влажное, освещаемое сотнями свечей подземелье, изрисованное оккультными символами и сигилами, обвешанное иссохшими смердящими потрохами, гармонировало с широкими книжными шкафами и, хотя и внушающими ужас, однако искусно вырезанными статуями тёмных божеств.
Секта, что собралась ради очередного богомерзкого ритуала, являлась производным от древнего Культа Мессорема, что в своём триедином божестве представлял саму Смерть. В ходе региональной и культурной деформации, представители секты отринули течения заказных убийств и строгой формальности, углубляясь в чудовищный оккультизм в движении слепой веры и трепета пред тёмными божествами.
Похищенный мельник с животным испугом обнаружил себя посреди ритуального круга, окружённый шепчущими фигурами и вдыхающим дурманящий дым медного кадила. Пред ним, раздвинув свои собачьи лапы, лежала, вероятно, роженица — разражающаяся рычанием и болезненными стонами. Тошнотворная картина постепенно строилась пред глазами похищенного, струйки отходящих у покрытой тёмными тканями женщины вод впитывались в окровавленную шерсть на его коленях, а его вздёрнутую вверх глотку обдавало хладом чьего-то лезвия. Несчастный крестьянин зарыдал от ужаса, а вставший позади корчащейся в муках роженицы жрец начал свою речь. Воздух, густой от запаха железа и психотропных смол разражался басом культиста, отдающего многократным эхом от сводов и стен сектантского зала.
«МЕССОРЕМ! ОТЕЦ БЕЗДЫХАННЫХ!
ТЫ, ЧЬИ ПАЛЬЦЫ — ПЕТЛЯ НА ГОРЛЕ МИРА!
Сегодня мы разрываем завесу!
Сегодня мы платим по кровавому счёту!»
Жрец, сглатывающий заполнившую в предвкушении кровавой расправы слюну, встал на колено пред рожающей звересью, поглаживая её живот покрытой копотью лапой.
«Рвись, плоть! Лейся, влага жизни!
Каждая твоя мука — гимн трём богам!
Каждая слеза — жертва!
Пусть твой стон сливается с хрипом жертвы —
Ибо оба вы — лишь две стороны одной монеты…
Которая упадёт в ладонь Смерти!»
Палач позади задыхающегося от рыданий мельника слегка проводит лезвием ритуального серпа по его глотке. По его разрезанной, сбившейся в клочья шерсти стала стекать багровая кровь.
«Ты — зёрнышко на весах.
Твой страх — наша молитва.
Твоя агония — наше приношение.
Когда твоя кровь хлынет наземь —
Она станет молоком для нового чудовища этого мира!»
Словно бы дожидаясь окончания слов жреца – роженица протяжно вскрикивает, вцепляясь дланями в свои задние лапы. Её влагалище, пурпурное, подобное внутренностям свежего трупа, обнажает тёмный от крови бугор — голову младенца. Окружающие ритуальный круг сектанты начинают утробно выть, образуя своими гласами ужасающее подобие песнопения. Переходя на вопль, жрец продолжает свою речь:
«СЛУШАЙТЕ!
ПЕРВЫЙ ВЗДОХ РЕБЁНКА — ЭТО ПРЕЛЮДИЯ К ТВОЕМУ ПОСЛЕДНЕМУ ВЫДОХУ!
ПЕРВЫЙ КРИК ДИТЯ — ЭТО ЗВОН ТВОЕГО ПЕРЕРЕЗАННОГО ГОРЛА!»
Приговорённый крестьянин лишь прерывисто выл, глядя наливающимися кровью глазами на показывающегося из чрева женщины новорожденного.
«МЕССОРЕМ! ПРИМИ ЭТУ ДУШУ!
РАЗОРВИ ЕЁ НА КЛОЧЬЯ И ВДОХНИ ИХ В НОВОРОЖДЁННОГО!
ПУСТЬ ОН БУДЕТ ТВОИМ ВЕРНЫМ РАБОМ!
ПУСТЬ ОН ЗНАЕТ, ЧТО ЕГО ЖИЗНЬ — ЕСТЬ МУЧИТЕЛЬНАЯ СМЕРТЬ!»
Ребёнок появляется на свет. Его шерсть, влажная от крови, плотно прилегает к крошечному телу. Тёмно-фиолетовая пуповина ещё пульсирует, вскоре перерезанная жрецом. Присутствующие культисты почти мгновенно замолкли, заполняя пространство пещеры гробовой тишиной, оскверняемой лишь хрипами несчастной жертвы. Жрец берёт щенка на руки, похлопывая его по спине.
Разносится первый крик тёмного дитя, раздающийся закладывающим уши эхом. В это же мгновение — при свете свечей отблескивает движимое резким ударом лезвие серпа, что отрубает голову мельнику. Фонтан крови из стоящего на коленях тела бьёт поступательным потоком, окропляя жреца, младенца и роженицу. К ногам последней падает отрубленная голова, глаза которой ещё несколько секунд будут моргать и в ужасе метаться по окружению.
Жрец машет рукой, отдавая своё добро присутствующим. Зверьё в балахонах, находясь в экстазе, бросается на связанное тело, принимаясь пожирать его сырым. Некоторые из них дерутся друг с другом за особо лакомые куски, некоторые, успешно поделившись с кем-то, немедленно начинают сношаться прямо на месте жестокого убийства.
Жрец, отдавая младенца в объятия изнеможённой, однако улыбающейся от сие зрелища, накуренной кадилом матери, широко раскидывает лапы, издавая крайний в этом ритуале стих, последнюю строку которого, давясь мясом, кровью и гениталиями друг друга повторяют сектанты:
«ОН ДЫШИТ — ЗНАЧИТ, КТО-ТО ЗАДЫХАЕТСЯ!
ОН ЖИВЁТ — ЗНАЧИТ, КТО-ТО СГНИВАЕТ В ЗЕМЛЕ!
МОРС! МЭРОР! МЕРТУРИЙ!»
Прерывающийся в своих первых криках младенец глубоко вдыхает развеивающуюся пред его мордой наркотическое благоухание из кадила. Ещё даже не раскрыв глаз – лик его искривляется в животном оскале, а маленькая грудная клетка извергает высокое, тихое рычание и тявканье.
II. Асмодей.
Новорожденный щенок стал первым в истории культа дитя, чьё рождение прошло в стенах ритуального помещения, в сопровождении изменённого верховным жрецом общины ритуала «Дня рождения». Именем его стало Асмодей, выбранное из имеющегося в сектантской библиотеке сборника алаотского фольклора. Имя, взятое у духа ярости и разврата, в быту стало до абсурда сокращено, в результате чего дитя культа отзывалось на ласковую кличку «Моди».
Его мать, та самая облитая кровью невинного звереся роженица, во «внешнем мире» была известна простой швеёй, тогда как в стенах культа выступала одной из наиболее опытных и верных последовательницей кровавой веры в Мессорема. Хотя Моди и был не имевшим отца бастардом, будучи результатом одной из проходившей под заброшенной церковью кровавых оргий, один его миловидный внешний вид, перешедший в наследство от матери, затмевал любые вопросы собеседников неизбежно наступающим умилением.
Это переполненное любопытством и энергией дитя днём училось у матери поведению в обществе, лжи и лести, а несколько раз в месяц созерцало ужасные для обычного человека действия существ в подземном тёмном храме. Моди с раннего детства был погружён в двойную жизнь жестокого сектанта, будучи любимчиком толпы в «обоих мирах». Став единственным дитя среди общины оккультистов, убийц, людоедов и насильников, он быстро завоевал похожую на родственную любовь каждого из них, а его редкое присутствие на проповедях и ритуалах секты всегда сопровождалось получением ласок и гостинцев, что лишь роднило его с этим отвратительным окружением. Нередко вредничающий щенок мгновенно успокаивался, стоило кому-то из последователей почесать ему за ушами, погладить по голове или назвать «хорошим мальчиком». Симпатия членов секты к дитя было вызвано не только лишь его милым видом, но и мелькавшим в кругах сектантов слухам об «особом предназначении» этого дитя. Всё же, одно лишь его появление на свет уже сопровождалось значимым для культа ритуалом, что отправил в объятия Мессорема полноценную жертву.
III. Взросление.
Отрок быстро рос, ловя на лету знания и истины, преподаваемые ему его матерью и участниками культа. Вместе с ним разрастался и культ, а потому, помимо обучения счёту и флодмунскому языку, Моди обучался разговорному дурванельву у попавшего в круги жестокой секты выходцу из флодмунского университета, бросившего обучение школяра лисьего подвида псовых звересей.
В рамках обучения в среде сектантов, маленький звересь проводил десятки часов, изучая самобытные, сочинённые жрецами религиозные писания культа, обучаясь написанию оккультных рун и сигилов и присутствуя при каждой последующей расправе, едва не конспектируя действия ритуальных палачей. Он не ходил к учителям вне веры в Мессорема, практически не общался с существами из внешнего мира, всё его обучение и социализация протекала исключительно среди сомнительного круга фанатиков, что, закономерно, вырастило из дитя искусственно взращённого монстра.
Его мать, в свободное от дел культа время, брала недоросля с собой на деревенские рынки, позволяя присутствовать во время торговли сшитыми саморучно одеждами, поясами и платками. Очаровывающие речи псовой оказывали влияние не только на забалтываемых покупателей, но и на её сына – Моди заворожённо слушал её слова, уже спустя несколько месяцев своего быта «помощника» став участвовать в торгах, давя жалостью, лестью и своим милым видом на колеблющихся пред покупкой существ.
Взрослеющий, мыслящий звересь, однако, не в полной мере ощущал себя единым с культом. Глядя на них издалека, что значится, с высоты своего роста, не имея голоса на общих собраниях и не принимая участия в делах сектантов, он ассоциировал себя скорее со сторонним наблюдателем, с упоением наблюдая за кровавыми ритуалами, оргиями и прочими взаимодействиями меж участниками объединения... Прежде, чем ему исполнилось шестнадцать.
***
В тот день юный Асмодей сидел на каменном полу помещения секты, в тихом одиночестве трапезничая хлебной лепёшкой. Иные последователи спешно покинули трапезную, оставив пса наедине с собой… Чего он, однако, не заметил – мыслями он был где-то далеко, тогда как пережёвывание вязкого, несколько залежавшегося хлеба делало процесс приёма пищи похожий на медитативный. Некто подошедший сзади коснулся его плеча, отчего Моди невольно подёрнулся.
- Моди.
Мама. Обернувшись, облачённый в тёмный балахон подросток заулыбался. Один лишь образ родной матери вызывал у пса приятные чувства, а её лапа, ставшая гладить и почёсывать его морду, и вовсе заставила недоросля завилять хвостом и прикрыть глаза от удовольствия, лишь поворачивая голову для последующих ласок. Спустя порядка минуты любящая мать убрала лапу, заговорив с улыбкой:
- Ты помнишь о своём дне рождения?
Голова пса немного подёрнулась, а морду на пару мгновений поразил оскал… Сказывалось, пожалуй, нервное. В отличии от любых других детей в его возрасте, день рождения вовсе не вызывал у него особой радости. У дитя культа он ассоциировался лишь с классическим ритуалом обращения к Мессорему. Лапа его полезла под рукав балахона, потирая порезы, коих за время празднований годовщины своего появления на свет скопилось более десятка. Не дождавшись ответа, мать продолжила свой монолог.
- Сегодняшний твой день рождения станет особенным. Ты доел?
Моди, поднявши брови в изумлении, обнаружил себя на дне тарелки.
- Тогда пойдём.
В главный зал псовый прошёл уже подготовленный – вычесанный и абсолютно нагой. За все прожитые годы пёс наблюдал, как расширялось пространство под церковью. Ныне по краям подземелья даже не стояло деревянных подпорок, лишь монолитные каменные колонны – вырезанные, вероятно, порабощёнными для несмертельных ритуалов и непосильной работы немногочисленных пленников.
В зале собрались, кажется, все. Толпа сектантов в тёмных рясах прекратила шуметь, стоило дитю культа показать себя. В общей атмосфере создавалось впечатление, что даже дышали они в едином темпе.
Перед ним – широкий ритуальный круг, вокруг которого расставлены играющие с непроглядными тенями жаровни. Посреди круга, там, где должен быть быть лишь алтарь для подношений, лежало нечто накрытое тканью… Впрочем, нетрудно было догадаться, что. «Нечто» всхлипывало, слегка двигала ткань и звенело цепями. Стоило Моди непонимающе раскрыть пасть, стыдливо прикрывая лапой свою наготу, как к нему подошёл жрец, по-отцовски положив руку на плечо.
- Ты вступаешь в возраст, когда и сам сможешь совершать дела в усладу Мессорема. Более ты не ребёнок. Ты – орудие. Сегодня, подобно клинку, ты впервые познаешь плоть. Поймёшь, что плоть необходима лишь для жертвы и наслаждения.
Трепет и непонимание именинника можно было почувствовать по одним лишь его движениям. Его, нервно дёргающегося, толкнули ближе к алтарю, в то время как присутствующие стали перешёптываться между собой. Стащив покрывавшую «нечто» ткань, Асмодей увидел ровно то, что представлял. Прикованная цепями к широкому камню самка кошачьей звереси, молодая, нагая и жутко напуганная. Чувствуя напряжение и внимательные взгляды буквально отовсюду, пёс сблизился к прикованной, лишь слегка коснувшись её. Несчастная испуганно подёрнулась, но не закричала. На спине её виднелись следы от избиения плетью.
Они ждали от него действий, ждали насилия и зрелища. Он же, никогда не участвовавший в подобном непосредственно, был взят врасплох, едва решаясь касаться своей первой личной жертвы. Когда тон говора толпы стал становиться раздражительным, юноша наконец решился. Дрожа, пёс воссоединяется со своей жертвой, резко, неопытно и болезненно начиная половой акт. Его движения – рваные и неуверенные, тогда как он сам отчаянно пытается сохранить лицо, занимаясь чем-то настолько откровенным на глазах у всех. Пожирающая его взглядами толпа лишь накаляла обстановку, вопя и улюлюкая. Жертва зажмурила глаза и стиснула зубы, но, по-видимому, от страха не решалась даже закричать, лишь утробно рыча.
В какой-то момент, спустя несколько минут, длившихся в голове у молодого культиста мучительными часами, он… Забылся. Тело взяло верх над разумом. Глаза, что он стыдливо отводил в сторону, уставились на агонизирующий лик несчастной девушки, лапы были размещены на самых постыдных её местах, а пасть, доселе вечно закрытая, ныне красовалась слегка растущими наружу острыми клыками и сочащимся слюной языком. Ныне его не волновала толпа, не беспокоила присутствующая в ней мать и уж тем более не беспокоила личность той, кого он сейчас трахал. Он хотел лишь одного – кончить, в полной мере насладившись процессом.
Толпа утробно запевала протяжные оккультные мотивы, тогда как даже жрец отошёл в сторону, наблюдая. В конце концов, юный звересь содрогнулся всем телом, сделав последние несколько резких толчков бёдрами. Прикованная цепями девушка, судя по звуку, едва не захлёбывалась тихими слезами боли, ужаса и унижения. Он остановился, тяжело дыша и упираясь передними лапами в ныне окроплённый смазкой и семенем алтарь. Кто-то взял его за предплечье, вручая в лапу ритуальный кинжал.
- Теперь убей её.
Морду псового вновь передёрнуло, когда он сам обернулся на подошедшего жреца, глядя на него расширившимися глазами.
- Ты уже сделал с ней всё, что захотел. Теперь заверши то, что начал.
Звересь тяжело сглотнул слюну, словно бы она мигом превратилась в раскалённый свинец. Жертва ритуала, прекрасно слышав речь жреца, отчаянно забилась в цепях, разорвав своим криком воцарившуюся было в помещении тишину. Испуганный недоросль попятился, упираясь спиной в фигуру жреца. Тот, в свою очередь, склонился мордой к уху паренька с ножом, прошептав.
- Сделай это, иначе мы сделаем это сами. Тогда вслед за ней отправишься ты.
Рвано повернувшись в сторону жертвы, ныне просто тихо рыдающей и молясь каким-то своим богам, Моди занёс кинжал над ней, держа двумя руками. Пред глазами стояла странная пелена, ноги подкашивались, а лапы словно становились тряпичными. Взгляд невольно цепляется за глаза жертвы. Она произносит одними губами:
- Пожалуйста…
Удар. Завопив, звересь поразил её неуверенным, болезненным движением клинка. Девушка взвыла и завизжала, изворачиваясь и умоляя прекратить. Напуганный пёс нанёс ей ещё порядка пяти ударов, прежде чем та обмякла, сипя и глядя на него своими покрасневшими от крови глазами. Выронив кинжал из лап – Асмодей пал на четвереньки. Его стошнило. Хотя до этого он и наблюдал за подобным, совершать подобное собственные лапы было для него… Слишком. На холодном камне распростёрлась лужа желудочного сока с непереваренными кусками хлеба. Подойдя к нему, жрец развёл руками, торжественно заключая:
- Будьте же свидетелями, дитя тьмы и смерти, Асмодей, теперь один из нас. Мужчина. Познав, что смерть и наслаждение – одно и то же, он становится верным рабом Мессорема!
Ликуя, толпа обступила бездыханное тело жертвы, принимаясь озверело пожирать её плоть. Опустошённый пёс поднялся на лапы парой дёрганных движений. Глядя на то, как его мать, забыв о собственном сыне, наслаждалась мясом невинной девы… Он присоединился.
Ещё не раз мысленно возвращаясь к этому событию в одиноких размышлениях, пёс неоднократно самоудовлетворялся, найдя начало своего нечеловеческого извращения в том минувшем дне рождения.
IV. Умирать – это больно?
С того дня жизнь Моди значительно поменялась. Отныне он не жил в культе, а жил культом, в действительности став одним из его орудий. Вскоре отойдя от своего первого опыта, пёс вошёл во вкус в отношении оргий, людоедства и кровавых ритуалов. Выросши в симпатичного, здорового звереся, он вскоре сам стал «охотником» в поисках очередной жертвы кровавому Богу. Совместно со старшими последователями пёс учился преследовать, забалтывать и незаметно для окружающих похищать случайных обывателей, не без удовольствия расправляясь с добычей на общих празднествах. Ритуальный кинжал, ставший ему личным, познал десятки способов искромётно-жестоких убийств.
Закономерно – культ, расширяясь, забирал себе всё больше и больше жизней. Жители ближайших к его «эпицентру» хуторов и деревень поспешили переехать подальше от злосчастного храма, а ранее занимаемые ими зоны лишь изредка встречали гостей в виде бездомных скитальцев и мародёров. Осквернённые земли становились всё менее и менее приветливы для фанатиков-душегубов. Секта переживала не лучшие времена – в связи с бегством местных крестьян возникли острые проблемы с пищей, заключавшиеся, в основном, во времени, затрачиваемом на их транспортировку. Кроме того, те редкие зеваки на «землях Мессорема» становились всё более и более опасны, заведомо вооружаясь из-за слухов об обитателях этих мест.
Обильный аппетит этого пропащего круга сектантов требовал всё больше и больше крови. Яро уверенные в своих убеждениях фанатики негодовали от того, как перерывы между кровавыми расправами становились всё шире и шире.
Тогда секта ничейных земель вгрызлась в кусок, который не смогла проглотить. Вскоре из глубин забытых деревень стали выезжать гастролирующие похитители, направляющиеся в одну из крупных провинций Флодмунда – относительно близкий к ним город Нубёрн. Существа в чёрных балахонах стали терроризировать жителей города и его окрестностей, а река крови под забытой людьми церковью стала течь с новой силой… До поры до времени.
Руководители этих отрядов душегубов не учли одного факта: Нубёрн – это не те полувымершие деревушки, на которые секта покушалась до этого момента. Сперва по провинции поползи слухи о загадочных, странно одетых звересях, после – в местные штабы стражи стали отправляться соответствующие рапорта от свидетелей-гвардейцев… Люди поговаривали, что всего за месяц эта новость дошла аж до династии Флодмов, что выделила нехилый бюджет и распоряжение немедленно ликвидировать гнездо терроризирующей мирных жителей проказы. Нанятым для этого дела охотникам не составило труда вычислить местоположение культистов Мессорема: в ходе регулярных патрулей один из них заметил странные фигуры в чёрных рясах, и, не седлая лошадь, незаметно проследовал за ними вплоть до самого их обиталища – заброшенной церкви.
Вскоре – загадочный храм оказался под чутким наблюдением десятков подготовленных солдат. Постоянные обитатели культа, среди коих был и Моди, вскоре поняли, что именно происходит. Несколько отправленных за питьевой водой последователей так и не вернулись, а те неравнодушные, что прижимались ушами к укрытым за обломками церкви люками, слышали тяжёлый лязг лат и басовитую речь. Конец был близок.
***
- Они думают, что победили. Полагают, что вскоре разворошат гнездо гадюк, что не давали покоя их жёнам и детям. Думают, что закроют нас в клетки. Но Мессорем не принимает пленников… Только дары.
Несмотря на глубину вырытых под церковью подземелий – речь жреца ясно перебивал стук топора о закрытый люк в полу церкви. Время шло на минуты. Стены, изрисованные оккультными рунами ныне черезчур ярко освещались пылающими жаровнями, в коих догорали все книги и записи подземной секты. В центре зала – полностью опустошённая чаша с чёрным, ещё горячим ядом. Общий сбор. У чаши – жрец, держащий небольшой бутыль с этой похожей на смолу жижей, сваренной одним из изучавшим отравничество последователей – ныне погибшего. У каждой фигуры в чёрном балахоне – по одному смертельному глотку. Самый молодой из них, Моди, стоит поодаль, нервно ворочая сосуд у себя в лапах. Глазами он ищет свою мать, что затерялась где-то в толпе готовящихся к последней проповеди культистов. Где-то сверху слышалась громкая ругань.
- Мы не бежим. Мы лишь выбираем дверь, которую они не решаться открыть. Прими нас, Мессорем.
Привычно – последнее предложение жреца повторили все последователи до единого. Оный же, скорбно прикрыв глаза, испил яд и, простояв ещё несколько секунд, рухнул наземь в едином болезненном спазме. Некогда – предводитель и, вероятно, основатель секты, жестокий убийца и насильник. Теперь же – просто мёртвый старик. Толпа последовала за этим лидером даже на погибель. Старейшины секты выпивают свои дозы яда без единого колебания, падая в объятия Смерти с улыбками на лицах. Молодые последователи, хотя и медлят, делают глоток – и падают вслед за ними. Толпа, обезумевшая и захлебнувшаяся в собственной жестокости, пала наземь, словно скошенные колосья пшеницы.
Все, кроме Асмодея. Он дрожал всем телом, панически глядя на бутылёк с ядом. Голову его впервые за долгое время пробрал первобытный страх перед смертью, словно взявший под контроль его тело. Он очнулся от звука битого стекла. Нечаянно выпавший из дрожащих ладоней сосуд разбился, забрав у псового последнюю надежду на спокойную погибель. Сверху раздавался тревожный треск – трескающийся люк уже ясно пропускал свет, а сдерживающие натиск недоброжелателей задвижки стали надламываться.
Словно ошпаренный кипятком, последний выживший сектант ринулся к центру комнаты, падая среди десятков тел как тряпичная кукла. Ещё десяток секунд – и люк был выломан. В подземелье спустились порядка семи вооружённых латников, чья накопившаяся за время штурма ярость быстро сменилась сперва недоумением, а после – разочарованием. Притворяющийся мёртвым звересь старался сдержать слёзы, дрожь в теле – даже дыхание. Он лишь слушал, как солдаты обсуждали ситуацию, в то время как один из них протыкал остриём своего клинка черепа трупов, удостоверяясь в их «мёртвости».
- Хитрые сyкu.
- Правильно сделали. Под Нубёрном их замучали бы до сумасшествия. Иль сожгли.
- Щас-то чё с ними делать, сержант? На повозки, чтоль, пacкуд выгружать…
- Больно много чести с этими душегубами якшаться.
Солдат, впрочем, замолчал – явно и сам размышлял, как поступить с таким количеством тел. После – развернулся к выходу, позвав за собой остальных.
- Вернёмся с наместником, пускай сам всё здесь осмотрит и доложит хозяевам. Смрад тут – чтоб я сдох. Пошли.
Моди, прикусывая язык от пронимавшего его ужаса, лежал среди трупов ещё порядка получаса – пока точно не убедился, что наверху всё затихло. Сквозь пелену, что словно бы легла на его сознание, он понимал, что оставаясь в окрестностях он подписывает себе приговор. В ушах стоял гул десятков навязчивых голосов, что давили и мучали его. Лапы, словно работавшие без его ведома, прощупывали балахоны на закоченевших от яда телах, забирая всё то ценное, что могло бы пригодиться их хозяину в будущем. Пёс изо всех сил старался не вглядываться в лица трупов, ибо каждое из них было до боли ему знакомо. Склоняясь над очередным телом – его проняла дрожь. Потом снова… И снова… В конце концов – морду пса стало болезненно косить и потрясывать, давая знать о достижении пределов терпения его нервной системы. Отпрянув от тел – он ринулся прочь, навсегда покидая подземное логово, ставшее ему домом.
Имея при себе лишь кинжал, рваную от встречных колючих веток рясу и мешок гнутых медяков, Асмодей бежал прочь. Бежал сквозь поля высокой травы, пробивался, словно отскакивающий от углов каучуковый мячик, сквозь пролески и особо усердно проносился мимо ставших встречаться деревень. Выдохнувшись – он пал наземь, панически оглядываясь назад. Вопреки его мыслям – никто его не преследовал. Но навязчивый гул в голове не отпускал его с самого начала пути.
Истощённый, жалкий, грязный и жуткий с виду он брёл по большаку, вчитываясь в дорожные таблички. В конце концов, он прибрёл в рыбацкий град, остановившись в местной корчме. Моди и сам не заметил, как за несколько часов выпил больше алкоголя, чем мог перенести на здравую голову. Очнулся он уже в трюме корабля, наполненном такими же счастливчиками. Последним же воспоминанием о прошедшей попойке было то, как он, захлёбываясь в слезах и подступающей от переизбытка алкоголя рвоте падал на колени пред каким-то моряком, умоляя «отвезти его на край света». Хотя обычно расчётливому и неглупому псу следовало подумать о том, что он вообще натворил – в тот момент все его мысли были заняты скользким, холодным и болезненным похмельем, прекрасно сдружившимся с морской болезнью.
V. Он дышит – значит, кто-то задыхается.
Под лапами его – новая земля, а над головой словно бы светят новые звёзды. Предел. «Заокеанье». Он хищно глядит на всякого встречаемого им мирного путешественника. Крадёт развешенную на бельевой верёвке в небольшой деревне чью-то одежду, старается подражать местному говору, пользуясь давно изучаемым аналогом амани. А по ночам – мучается от кошмаров. В них он возвращается туда, к толпе испивающих яд последователей, но в этот раз – не решается бежать.
Он понимает, что культ, душа коего покоится в одних лишь его жилах, жив пока жив он сам. В своих лапах он держит лезвие, что много лет впитывало в себя кровь невинных. Река крови должна продолжать течь. И если Асмодей хочет заслужить прощения богов, простить самого себя – ему суждено стать её новым родником. Подобающе хорошему мальчику.
1. Имена, прозвища и прочее:
Аси или Моди, предпочитаемые уменьшительно-ласкательные производные от имени Асмодей.
2. OOC Ник (посмотреть в личном кабинете):
goodboy (пока жду одобрения чистки слотов для создания анкеты)
3. Раса персонажа:
Звересь псовый, Остфарско-Флодмунский пограничный колли.
4. Возраст:
18
5. Внешний вид:
- Обладает шикарным, чёрно-белым шерстяным покровом. Моди тщательно ухаживает за своей шерстью, вычёсывая и всячески ухаживая за ней, потому как именно шерсть, несомненно, первой бросается в глаза новым знакомым. А ещё за отсутствием ухода остаётся там, где не нужно.
- Звересь располагает нетипично компактными габаритами для своего вида, что обусловлено его кровным происхождением.
- Его глаза, чёрные, практически единого цвета со зрачками, словно поглощают всякого, кто задержит на них свой взор. Кроме того — взгляд этих глаз всегда искренен и смотрит прямо… Ну и как не погладить этого малыша? Эй, поглядите как он забавно глядит в пустоту!
- Балуясь, мать-природа наградила своё псовое дитя… Довольно жуткими, подвыпирающими в разные стороны острыми клыками. Из-за них пёсик почти всегда улыбается не раскрывая пасти.
- Движения его тела лёгкие и свободные. Звересь словно постоянно крадётся, со временем набирая всё большую скорость.
6. Характер:
Жизнь в культе быстро научила пса обманывать, показывая людям «извне» наигранную, лучшую версию себя. Если в стенах культа Асмодей пытался показать себя как можно более жестоким, аморальным и верным верованию в Мессорема (что, как результат, вошло в привычку), то попав во «внешний мир» он также быстро адаптировался к местным понятиям добра… Конечно, с оглядкой на необходимость в жертвах богам смерти.
Хотя звересь, пытаясь понравиться как можно большему количеству людей, строит из себя любителя алкоголя, громких компаний, ненавязчивого флирта и так далее… То, что приносит ему неподдельное удовольствие — причинение боли другим. В своей жестокости погружаясь в животные пучины, Моди тащится от процесса жестоких убийств, пыток, людоедства, унижений и сексуального насилия, морально оправдывая это «жертвой богам». А ещё от почёсываний за ухом, поглаживаний и тупорылых собачьих похвал. По каким-то причинам это его тоже радует.
Говоря о морали. Нередко жертвой своего следующего покушения пёс выбирает… Не очень хороших людей. В нём, однако, не просыпается благородный герой. Просто он берёт на заметку те лица, смерть которых не слишком сильно взбудоражит беспокойный народ.
Он неспособен любить или быть искренне преданным кому-то не разделяющим его мировоззрение, но его самолюбие нередко приводит к попыткам порабощения подставившихся под удар жертв. И хотя, безусловно, за «свою собственность» двуликий пёс будет бороться — никто точно не знает, лучше ли эта дружба болезненной смерти.
7. Таланты, сильные стороны:
- Звересь обладает великолепной выносливостью, что присуща его виду, а охотничьи инстинкты псового позволяют выдерживать длительную слежку и преследование ещё и морально.
- Кроме того, Моди – прекрасный социальный мимик. У него не возникает трудностей с ношением и применением его социальной маски.
- Немного портя стереотип о своём подвиде, этот пёс обладает недюжинным интеллектом… Во многом из-за которого до сих пор не висит в петле.- И, конечно, убийства. Постоянное лицезрение актов оккультных жертвоприношений сделало из него не только извращенца, сопровождающим каждое убийство своим вульгарным перформансом, но и просто хорошо осведомлённым об особо жестоких способах отправки людей и нелюдей в объятия Мессорема ублюдком.
8. Слабости, проблемы, уязвимости:
- Его «почерк убийцы» станет очевиден даже поскользнувшейся на крови слепой старухе. Кошмарные композиции из потрохов, снятых скальпов и выдранных костей на фоне кровавых сигилов и жжёной, кинутой на алтарь плоти вполне открыто подчёркивают не только религиозные, но и садистские мотивы убийцы.
- Страдает от внешне выраженных признаков посаженной нервной системы. От своего нервного расстройства он дёргается всякий раз, когда возбуждён. Хотя в бытовых ситуациях это проявляется едва заметно и скорее вызывает умиление — во время своих кровожадных ритуалов Аси трясётся как заводная кукла, нередко тем самым ещё сильнее пугая присутствующих.
- Пёс не способен носить латы и управляться с оружием длиннее кинжала. Впрочем, он всё равно выдаёт себя за пацифиста.
- Его главным внутренним конфликтом служит страх перед Смертью, как пред божеством. Струсив, не осмелившись покончить с собой, Моди отверг её. Ныне он боится гнева тех, кому служит, отчаянно пытаясь заслужить расположение триединого тёмного божества путём своих ритуалов. Хотя он и раскаивается в своей трусости – Асмодей жутко боится смерти.
9. Привычки, особенности:
- Его хвост — просто маятник эмоций. Особо податливая к их выражению, эта часть тела опускается вниз, когда хозяину грустно, и радостно виляет, когда он счастлив. Эта деталь нередко вызывает умиление у всякого собеседника, однако Аси радостно виляет хвостом ещё и во время обезглавливаний, разделки туш и зверских изнасилований.- В его «маске» есть брешь, что как-то соединяет воедино раздробленные на мелкие кусочки мораль и нравственность пса. Он очень любит детей, неспособный причинить им вреда. Непонятно, вызвано ли это каким-то психическим отклонением, фетишем, или отношением к новорождённым в кругах культа смерти… Однако это - его монолитный принцип.- Моди – закоренелый извращенец. Его взгляд на физическую близость был безвозвратно искажён воспитанием культа, а потому его болезненный садизм грубо сливается с сексуальными предпочтениями. Зачастую, в случаях, когда нет возможности выплеснуть свою жестокость и похоть на ком-то – он занимается рукоблудием. На чём он концентрирует своё внимание во время процесса – чересчур неприятная тема для разговора.
10. Мечты, желания, цели:
- Моди мечтает… Нет, нуждается в искуплении своих проступков перед Мессоремом. Он готов проливать реки крови, оставлять за собой горы осквернённой плоти и толпы несчастных людей во имя богов, в чью немилость, по его мнению, попал. С другой стороны… Может, казнь – тоже неплохой итог?
Мотивация:
Его тошнотворно-ужасные действия обусловлены религиозным фанатизмом. Моди не просто верит в писания Культа Мессорема — он считает себя ужасно провинившимся пред описанными там богами. Хотя его поступки связаны ещё и с его ярко выраженным садизмом и общей изощрённостью, основным его двигателем всё ещё является ужас пред божественным.
Прошлое:
Пёс — дитя звересиного тёмного культа. Становление маньяком не было обусловлено «переломным моментом» в его жизни, отнюдь, он воспитывался таким с младенчества. Постоянные кровавые жертвоприношения, длинные, ежедневные речи культистов о смерти и убийствах, а также употребление психоактивных веществ и «двойная жизнь» привели к вполне закономерному итогу.
Modus operandi:
Его убийства тесно связаны с оккультизмом, что и создаёт его «почерк убийцы». Он убивает совершенно разных людей, основывая свой выбор на мнении о том, кому из толпы пора умирать по воле Мессорема. Его убийства — безумно жестокие и богомерзкие, нередко сопровождаются изнасилованиями и обезглавливаниями. Места его убийств укромны и скрыты от лишних глаз, а при обнаружении такового ни у кого не возникнет и сомнения о том, что этот маньяк корит себя за содеянное. Напротив — в процессе жертвоприношений он натурально изливает душу в чудовищной жестокости, насилуя и всячески оскверняя тела, по завершению оставляя вокруг них оккультные знаки и узоры. Убийство для этого монстра — не вынужденная мера, не борьба с собой, а цирковое выступление, сварливыми зрителями которого выступают древние, тёмные боги.
Психологический портрет:
Хотя звересь и мастерски совладает со своей социальной маской, отдельного внимания стоит и то, что он за ней скрывает. Горделивый и обидчивый, манипулятивный монстр, получающий истинное удовольствие от убийств, изнасилований, унижений и доминации над своими жертвами. Он – лжец, что даже в «тихие периоды» своей деятельности постоянно продумывает своё алиби, а его ужасающие речи наверняка выступят последним оружием против всякого, кто решит застать его врасплох.
Социальная маска:
Непробиваемый, взращённый за время взросления кокон, защищающий это зло в собачьей шкуре от неминуемой расправы беспокойных людей. Асмодей, больной выродок, действиям которого нет оправданий, превращается в Моди — ухоженного, услужливого и милого пса, что зарабатывает на жизнь работая в питейных заведениях на правах обслуги. Его поведение, нередко инфантильное и забавное, поддерживает вокруг него репутацию безобидной бестолочи, чья лапа не способна обидеть даже мухи.
Последнее редактирование:
. Приятной игры на сервере; ожидаю показательного гейма.
