[Дочь Дартада|Инженер-новичок|Воин-выпускник|Крайм роли - Вор, Карманник]
|
Идеал и совершенство Идеал и совершенство не терпят слабых. Они безжалостны даже к малейшему изъяну. Кассий верил в эту истину всем своим существом, как верил в могущество Дартадской Империи и священную миссию Инквизиции. Его мир был выстроен из строгих линий и непоколебимых догм, и он поставил себе цель - выстроить по этим же чертежам своё собственное продолжение. Свою дочь. Спустя год после заключения брака, который представлял собой строгий отбор со стороны Кассия, на свет появилась девочка. Лилия, его супруга, происходила из рода, хоть и обедневшего, но с безупречной, что важно, репутацией. В её жилах не текло ни капли еретической скверны, лишь чистая, почти аристократическая кровь, да острый, пытливый ум, который Кассий поспешил возвести в рамки долга и супружеского послушания. Из неё получилась идеальная жена для инквизитора: тихая, преданная, словно сошедшая с пропагандистских фресок, воспевающих добродетель. Он же видел себя не просто отцом. Он был человеческим архитектором/скульптором/кузнецом. Новорожденная девочка в колыбели - лишь сырая, податливая заготовка. Материал, из которого предстояло выковать идеальное орудие. Новый меч в арсенале Инквизиции, лишённый страха, сомнений и прочей человеческой слабости. Орудие, которое превзойдёт своего создателя. -- Её имя будет Астралия, - объявил он, глядя на спеленатый комочек с лицом красным и сморщенным. Звезда Империи. Солнце Империи. Лилия, лежавшая на кровати с усталым, печальным лицом, лишь слабо кивнула. В её глазах, обычно ясных, читалась усталость до самой глубины души. Но где-то на дне, под слоем физического изнеможения, таилась иная, другая грусть. Она смотрела на дочь не как на "орудие" или "заготовку". Она видела ребёнка. -- Я научу её всему - прошептал он, и это звучало как клятва не ребёнку, а некоему высшему судье. - Она будет сильной. Быстрой. Беспощадной к ереси. В её жилах нет слабости. В её сердце не будет места сомнениям. Она станет воплощением идеала. Воплощением идеального солдата Империи. Он уже видел и слышал стук тренировочных мечей о щиты, свист стрел в тире, изучение анатомии, но не для познания жизни, а для понимания, как её эффективнее отнять у врагов Империи. Лилия отвернулась к стене и прикрыла глаза. Её рука бессознательно сжала угол одеяла как когда-то, в другой жизни, сжимала страницы учёных фолиантов, погружаясь в мир знаний. Мир, который она променяла на долг и любовь к человеку, чей идеал не оставлял места простоте человеческого счастья. Тишину в комнате нарушал лишь ровный стук дождя о ставни, ритмичный, как биение сердца. Сердца нового, ещё не познавшего мира существа, чью судьбу уже предопределили двумя словами, тяжёлыми, слишком тяжкими: идеал и совершенство.Годы, последовавшие за рождением Астралии. Для Кассия это время стало периодом тщательной, ритуальной подготовки. Комнату девочки украсили не игрушками, а символами Империи: вышитый золотом герб Солфациев на стене, миниатюрная, но почти точная копия меча Длань Правосудия над кроваткой. Колыбельные Лилии, тихие и грустные, утопали в громких, чётких речах Кассия, читавшего дочери на ночь не сказки, а имперские хроники и сухие отчеты о победах Инквизиции над скверной что были не очень интересны дочери. Едва Астралия сделала первые шаги, началась настоящая тренировка. -- Устойчивость, Астралия! Ноги шире! - его голос, привыкший отдавать приказы, гремел в их маленьком доме в тени величественного Глориарбуса. Он заставлял девчушку подолгу стоять в стойке, поправляя её хрупкие ручонки, складывая их в подобие боевой позиции. Идеал требует жертв. Совершенство достигается через боль. Лилия замирала на пороге, сжимая в руках тряпку или книгу - единственное, что ей удалось пронести из прошлой жизни. Сердце её сжималось, разрываясь между долгом жены и ужасом матери. -- Кассий, она же ещё дитя... - робко пробовала она возразить. Он оборачивался к ней, в его глазах не было злобы. Была непробиваемая уверенность в своей правоте. Именно сейчас и закладывается фундамент. Сознание - это глина. Сейчас она мягка, и мы должны отлить её в совершенную форму, пока она не затвердела под влиянием уличной грязи и детской глупости. Астралия росла странным ребёнком. Её глаза редко сияли беззаботной радостью. Чаще в них читалась напряжённая, не по годам серьезная сосредоточенность. Она ловила каждое слово отца, каждое его движение, пытаясь соответствовать его невысказанному ожиданию. Она рано научилась сдерживать слёзы от ушибов и усмирять дрожь в уставших ногах. Её мир уже был поделён на правильно и неправильно, и единственной мерой истины был суровый взгляд отца. Когда Астралии едва исполнилось семь лет. Кассий принёс домой маленький, специально созданный деревянный кинжал точную копию кинжала инквизитора. Он поставил девочку перед собой и вложил оружие в её крошечную ладонь. -- Сегодня ты сделаешь первый удар, дочь, - объявил он. -- Цель соломенная мишень. Сила, скорость, точность. Покажи мне чистоту твоего порыва. Астралия, сгорбившись от непривычной тяжести игрушки, сделала робкий выпад. Кинжал ткнулся в воздух. Она попыталась снова. И снова. Лицо её пылало от усилий, короткие дыхание сбивалось. Кассий наблюдал молча, и с каждым неудачным движением его лицо становилось всё мрачнее, а глаза холоднее. Он видел не старания ребёнка. Он видел отсутствие природной мощи, той самой грубой, мужской силы, которую он считал основой воинского мастерства. Её тело было гибким и ловким, но не сильным. В её движениях была врождённая грация, но не мощь. После десятой попытки, когда Астралия, почти плача от разочарования, едва не упала, Кассий резко выпрямился. Всё в комнате застыло. -- Достаточно, - произнёс он, и в его голосе не было гнева. Было разочарование. Он медленно подошёл, взял у неё из рук кинжал. Его пальцы сомкнулись на деревянной рукояти так крепко, что костяшки побелели. -- Я ошибался, - тихо сказал он, глядя не на неё, а куда-то сквозь стены, в своё будущее, где рушился идеал. - Материал... В нём изъян. Природу не обмануть. Он повернулся и вышел из комнаты, не взглянув ни на дочь, застывшую в немом вопросе, ни на жену, прижавшую к груди руки. Проходили ещё тренировки, ещё, ещё, шёл год, второй, но всё без результатов, несмотря на то, чему научилась Астралия, этого не было достаточно Кассию. Спустя месяца Кассий собрал свои вещи. Его доспехи, отполированные до блеска, клинок. Он стоял в дверях с видом обречённости. -- Инквизиция ждёт, - бросил он Лилии, не удостоив её взгляда. - Здесь мне больше нечего делать. Идеал не терпит несовершенства. Его взгляд на секунду скользнул по Астралии, смотревшей на него с нижней ступеньки лестницы широко раскрытыми, полными непонимания глазами. В них не было эмоций. -- Воспитывай её. Как знаешь. Дверь захлопнулась с тихим щелчком. Стук его сапог по мостовой затих очень быстро, поглощённый шумом пробуждающегося Глориарбуса. В доме воцарилась оглушительная тишина. Астралия не плакала. Она всё ещё смотрела на дверь, пытаясь понять, что же она сделала не так. Почему она оказалась недостаточной. Лилия медленно опустилась на колени перед дочерью, и слёзы потекли по её щекам. Но это не слёзы по мужу. Она обняла Астралию, прижала к себе. -- Прости меня, дитя моё, - прошептала она. Но Астралия не слышала. Она смотрела в пустоту, туда, где только что стоял отец. Его ледяное разочарование оставило в душе глубокий след. Медленно, пробиралась первая, ещё неясная мысль: он ушёл из-за моей слабости. И этот урок, преподанный не словами, а молчаливым уходом, оказался куда горше и действеннее всех его прежних наставлений о силе и идеале. Он посеял в ней не стремление к идеалу, а жгучую, всепоглощающую боязнь этой слабости. И это семя очень скоро даст свои первые, горькие всходы на улицах великого города, где выживают только сильные. Годы, последовавшие за уходом, Кассия, стали для Астралии и Лилии временем медленного, но не останавливающегося сползания в тень. Имперский Глориарбус, сияющий золотом и мрамором в своих центральных кварталах, имел и обратную сторону - сырые, кривые улочки Пригорода, где жизнь била ключом грязным, вороватым, но неистовым потоком. Деньги, оставленные Кассием, быстро иссякли, растворившись в оплате скромного жилья и скудной еды. Гордость Лилии, как и её платья, истончилась и поблёкла под натиском суровой необходимости. Астралия росла ловкой и любопытной. Урок отца, преподанный молчаливым уходом, выжег в ней всё детское. Она не боялась темноты и прочих вещей, который страшны для остальных детей. Не плакала от голода, а искала, как его утолить. Её мир сузился до простых, жестоких правил: будь быстрой, будь незаметной, не доверяй никому, бери то, что плохо лежит. Голод - вот что движело теперь ей. Не высокие идеалы отца, а пустота в животе. Астралия научилась её слушать. Она стала скитаться по грязным улочкам Пригорода Глориарбуса. Её мишенью были яблоки с лотков, медные монеты в кошельках зазевавшихся мещан, а выбирать цели позволял лишь удачный случай. Но улица - школа безжалостная. Удача переменчива. Однажды её подвела жадность. Соблазнившись ароматом свежего хлеба, она слишком долго целилась в самую румяную булку. Тонкие пальцы уже сжали добычу, когда железная рука схватила её за шиворот. -- Попалась, гнида вонючая! Её с силой швырнули на мостовую. Боль в затылке и хруст рассыпавшегося хлеба под её же телом. Над ней навис подручный торговца, здоровенный детина с тупыми, злыми глазами. -- Я тебя, падаль, научу! - он занёс для удара свою здоровенную, потную лапищу. Удар пришёлся по щеке, оглушив. Второй в живот, вышибив воздух. Астралия скрючилась, задыхаясь, не в силах даже закричать. Унижение и ярость жгли её изнутри жарче любой боли. Побитая девчушка в грязи. Торговец, наблюдавший с лотка, лишь брезгливо поморщился. -- Вальтер, хватит! Брось её в канаву и кончай цирк! Клиентов распугиваешь! Избиение было не наказания, а обычным делом. Как стряхнуть пыль с прилавка. Подручный, фыркнув, волоком потащил её к зловонной сточной канаве, чтобы выбросить, как мусор. Астралия, теряя сознание от боли и стыда, уже не сопротивлялась. Именно в этот момент её заметили. Из толпы, не смешиваясь с ней, наблюдала одна женщина. Она стояла в тени подворотни, и её фигура не привлекала много внимания. На ней был поношенный, но прочный кафтан, слишком широкий в плечах, и плотные штаны, заправленные в высокие большие сапоги. Лицо скрывала шляпа с отвислыми полями, надвинутая на самые брови. Она видела всё; неуклюжую попытку кражи, и жёсткий захват, и избиение. Её лицо, скрытое в тени шляпы, было безэмоциональным. Когда Вальтер занёс ногу, чтобы пнуть обессиленную девочку в канаву, раздался спокойный и сиплый голос: -- Эй, бык. Она и так уже не дышит. Убьёшь, потом с городской стражей объясняться. Оно те надо? Вальтер замер, обернулся. Увидел невзрачную фигуру и фыркнул: -- Какое дело шлюхе уличной до моих проблем? Женщина ступила ближе. Движения её были не быстрыми. Она подошла почти вплотную, и Вальтер, несмотря на свой рост, невольно отступил на шаг. -- Проблема у тебя одна, пустой кошелёк, а у меня полный. Мне скучно. Отдай мне девочку, я её приберу к рукам. А то видишь народ смотрит. Сейчас стражу начнут звать. Она достала из-за пояса пару медных монет и бросила их ему в ладонь. Вальтер колебался секунду, его тупой мозг соображал выгоду. Монета была. Хлопот не было. Плюнув, он отпустил Астралию и бормоча ругательства, побрёл к лотку. Женщина подошла к Астралии, всё ещё лежавшей в пыли. Она не стала её поднимать. Просто наклонилась, и из-под полей шапки на девочку упал тяжёлый, изучающий взгляд серых глаз. -- Ну и лопух же ты, птенчик, - просипела она без сочувствия. - Жадность до добра не доводит. Руки есть, голова вроде на месте, а работаешь как последний дилетант. Астралия, пытаясь сглотнуть ком в горле, с ненавистью уставилась на неё. Но в этой ненависти уже была толика жгучего интереса. Эта женщина только что купила её, как покупают кусок мяса. Но купила у того, кто уже собирался выбросить этот кусок в помойку. -- У меня. получилось бы... - тяжко выдохнула Астралия, пытаясь встать. -- Получилось бы схватить по шее ещё раз, - парировала женщина, не двигаясь с места. - Слушай, щенок. У меня тут дела. Нужны руки. Быстрые. И язык за зубами. Не сдохнешь сегодня - ищи меня у фонтана около рынка после заката. Спросишь Сороку. Не придёшь - твои проблемы. Решай. Не дожидаясь ответа, она развернулась и растворилась в толпе так же быстро и незаметно, как и появилась. Астралия осталась сидеть в грязи, вся в синяках, и со жгучим, новым чувством вызова. Её назвали дилетантом. Недотепой. И предложили выбор: сдохнуть в канаве сегодня или пойти и доказать, что она на что-то годится. Сделка с дьяволом, предложенная самым что ни на есть земным, грязным и циничным посланником преисподней. И другого выхода у неё не было. Путь к мастерству начинался с побоев, унижения и необходимости приползти на зов к той, кто видела её на самом дне. И Сорока, как её прозвали, точно не собиралась делать ей поблажек. Рынок после заката был мрачным местом. Вонь тухлой еды смешивалась с запахом дешёвого вина и отбросов. Астралия, всё ещё болезненно ковыляя, пришла сюда из желания, что двигало ею при краже булки. Любая возможность лучше никакой. Сорока ждала её, прислонившись к гнилой свае у старого здания. При свете тусклого фонаря её лицо, наконец, можно было разглядеть: острые скулы, тонкий нос, жёсткая линия губ и те самые серые глаза. -- Ну, живёшь, - сказала она, окинув Астралию беглым, оценивающим взглядом. - Синяки зацветают красиво. Пойдём. Она не стала ждать ответа, просто развернулась и зашагала вглубь лабиринта складских помещений. Астралия, стиснув зубы от боли, поплелась за ней. Их штабом оказалась заброшенная коптильня для мяса. Воздух внутри был густым и едким, пропитанным вековой сажей и дымом. -- Слушай сюда, птенчик, - Сорока обернулась, уперев руки в боки. - Я не благотворительное общество. Ты мне нужна для дела. Одно задание. Справишься - будешь есть. Нет - выкину обратно в ту канаву. Всё просто. Астралия молча кивнула. -- Есть один купец, - начала Сорока, чертя на пыльном полу схему заострённым гвоздём. - Любит играть в кости в таверне Три пятака. Его дом - вот здесь. Охраны нет, только старый замок на двери и стропила под крышей, гнилые, как его совесть. Но он любит прятать выручку не в сундук, а куда-то в скрытые места. Завтра он будет в таверне. Твоя задача проникнуть в дом, достать кошель и принести мне. Всё, что сверх того твоё. Не поймают поговорим дальше. Поймают - я тебя не знаю. На следующую ночь Астралия, дрожа от холода и страха, висела на карнизе того самого дома. План Сороки был безумным: проникнуть внутрь через окно под самой крышей. Выступ крыши был узким, кирпичи крошились под пальцами. При подъеме каждый шаг грозил падением. Она не чувствовала архитектуру совсем, но вот страх пробирал до косточек. Но голод гнал её вверх. Проскользнув внутрь, она упала на пол чердака. В доме пахло плесенью и дешёвым табаком. Сердце колотилось где-то в горле. Она действовала медленно, скрип каждой половицы заставлял её замирать. Замок на внутренней двери она вскрыла не отмычкой, а подобранной на улице заточкой, потратив на это бесконечно долгие минуты, обливаясь потом. Кошель нашёлся. Тяжёлый, туго набитый. И тут её накрыло. Её глаза, привыкшие выискивать добычу, метнулись по комнате. Серебряная чернильница. Резная шкатулка. Кинжал с перламутровой ручкой. Рука сама потянулась к безделушкам. Импульс. Жгучее, знакомое желание взять то, что плохо лежит. Она уже почти схватила шкатулку, но вовремя одёрнула себя, судорожно сунув кошель за пазуху. Миссия. Долг. Сорока не простила бы жадности. Обратный путь был таким же кошмаром. Спуск с крыши казался ещё страшнее подъёма. Один раз нога соскользнула, и она повисла на руках, отчаянно цепляясь за что только можно. Сорвалась бы - всё бы закончилось. Она приползла в коптильню на рассвете, вся в грязи, с ободранными в кровь ладонями, и молча швырнула кошель Сороке. Та ловко поймала его, взвесила на руке, оценивающе посмотрела на Астралию. -- Жива. И даже без всякого барахла. Уже неплохо. - В её голосе прозвучали нотки некоего подобия уважения. - Но лезла как слепой котёнок. Надо учиться. И начались уроки. Безлюдные ночные крыши стали их тренировочным полем. Сорока учила её не падать. -- Не прыгай, если не видишь куда! - её сиплый голос резал ночную тишину. - Ногами чувствуй, прочность проверяй! Каждый карниз, каждую балку! Они все гнилые! Доверять можно только себе! Она показывала, как распределять вес, как падать бесшумно и группироваться, как использовать малейшие выступы. Уроки обноса домов были ещё суровее. Сорока приносила старые, сломанные замки. -- Вот твой враг. Просто механизм. Понял, как он работает внутри, и он твой. Астралия часами сидела, ковыряясь в железных сердечниках дрожащими от усилия пальцами, пока Сорока с холодным терпением наблюдала и тыкала палкой в её ошибки. -- Не дави сильнее! Чувствуй! Ты... как его... часовщик! Чувствуй штифты! И самое главное - Сорока вбивала в неё единственно важную догму: -- Жадность дохлых с моря поднимает. Увидел цель - иди к цели. Всё остальное - шелуха. Отвлечёшься - всё! Мёртв. Поняла? Астралия поняла. Её смекалка и находчивость, отточенные на улице, теперь получали направление. Жесткую, почти военную дисциплину. Она училась контролировать каждый мускул, каждое движение, каждую эмоцию. Особенно - ту самую, жгучую страсть к воровству. Теперь настоящая работа. Рискованная, грязная, но дающая еду и смутное, растущее чувство собственной значимости. Она становилась идеальным инструментом. Холодным, острым, безжалостным. Именно таким, каким хотел видеть её отец, но достигнутым не через ратное дело, а через воровство. И это чудовищная ирония. Слепая вера в своего нового «командира» и его правила стала для неё заменой веры в отца и его идеалы. Прошло пять лет. Избитая девочка в грязи превратилась в воровку, скользящую по крышам Глориарбуса. Астралия была быстрой, тихой и очень эффективной. Её руки, не способные сжать рукоять меча с нужной силой, научились чувствовать слабый щелчок в самом сложном замке. Тело, лишённое мощи, стало гибким и более ловким. Уроки Сороки -- жёсткие, прагматичные выжгли из неё всё лишнее. Она была идеальным инструментом. Но инструментом для воровства, а не службе императору. Возвращение Кассия не было триумфальным. Он пришёл ночью, сгорбленный, с лицом, изборождённым новыми шрамами, и с пустым, выгоревшим взглядом. Ранение в плечо, полученное в стычке с магом, положило конец его карьере полевого инквизитора. Он был списан на хозяйственную службу. Для фанатика, видевшего смысл жизни в сжигании ереси, это хуже смерти. Дом, который он когда-то покинул, встретил его запахом нищеты. Лилия, её красота, потускневшая от лет тяжкого труда и тоски, молча указала ему на угол. Ни упрёков, ни слёз. Просто пустота. Астралия вернулась под утро. Её одежда пахла дымом и ночным холодом. В руке она несла кошель с очередной добычей. Увидев в слабом свете зари чужую, знакомую до боли фигуру, она замерла на пороге. Инстинкт заставил её руку метнуться к заточке, спрятанной в рукаве. Кассий поднял на неё глаза. Он ждал увидеть запуганную, забитую девчонку. Уличное отребье. Он увидел оружие. Она стояла в боевой стойке, которую он не учил. Низкой, устойчивой. Мгновенная оценка Кассия, солдата до мозга костей, сразу дала понять, что дочка научилась ладить с оружием. -- Астралия? - его голос, привыкший рычать приказы, прозвучал хрипло и неуверенно. Она не ответила. Её взгляд скользнул по его потрёпанному плащу, по неестественно вывернутой руке, по лицу. В её глазах было презрение. Но фанатик не сдаётся. Он ищет новую цель. Новый материал. Его мозг, заточенный под тактику, начал работать с бешеной скоростью. Он видел не дочь. Он видел потенциал. Спустя какое-то время те наладили хоть какие-то отношения и отец узнал, чем она промышляет. Её ловкость? Не для фехтования, но для проникновения в чужой дом. Её проворные руки? Не для сжатия меча, но для создания механизмов. Её хладнокровие? Не для атаки в лоб, но для диверсии. Его идеал рухнул, но на его обломках возник новый, более страшный и полезный. -- Убери это, - он кивнул на очередной кошель, и в его голосе вновь зазвучали привычные нотки команды. - Твои уличные игры окончены. Астралия фыркнула, но опустила руку. Её ненависть к нему была физической, но ещё сильнее была выдрессированная Сорокой привычка подчиняться сильнейшему. А он, даже покалеченный, всё ещё излучал авторитет. -- С завтрашнего дня ты будешь учиться, - заявил он, не допуская возражений. - Ты потратила годы, становясь орудием для грязных делишек. Теперь ты станешь орудием Империи. Только так ты сможешь искупить своё падение. Он не предлагал. Он решил отправить её на военную службу. Снова. Но на этот раз - иначе. На следующее утро он принёс ей не деревянный меч, а сломанный арбалетный механизм. -- Инквизиции нужны не только грубая сила, - сказал он, швырнув его на стол. - Маги и еретеки становятся хитрее. Их логова прикрыты ловушками, их обряды требуют особых инструментов для нейтрализации. Сила не всегда решает. Решает ум. Решает правильный инструмент. Он ткнул пальцем в механизм. - Почини. Сказал он в приказном тоне. И вновь вызов. Астралия с ненавистью уставилась на стальную бесформенную груду. Но её пальцы, уже привыкшие к тонкой работе с отмычками, сами потянулись к ней. Она видела проблему в механизме, та была не сложной, и обычный человек не знакомый с инженерией мог бы такую исправить. Проблемы нужно было решать. Она просидела над ним весь день. Кассий наблюдал молча, с холодным, оценивающим взглядом. Он изредка бросал короткие, точные замечания. Каждый механизм, каждое устройство имело одну цель - служить орудием против врага. Она починила механизм. Арбалет щёлкнул, зарядив болт. Кассий впервые за долгие годы смотрел на неё без разочарования. В его взгляде было нечто новое - одобрение. -- Неплохо, - сказал он. - Для начала. Завтра ты встретишься с кое-кем. Твоя работа будет не в лобовой атаке. На следующий день он привёл её в мастерскую при арсенале Инквизиции. Хозяином этого царства был человек по имени Боргар, бывший кузнец, лишённый двух пальцев на левой руке. Он был широк в плечах, обвешан кожаными фартуками, а его лицо, обожжённое жаром горнов, напоминало потрескавшуюся землю. -- Так это и есть твой перспективный материал, Кассий? - прохрипел Боргар, обводя Астралию скептическим взглядом. - Хлипкая. Ну что ж, посмотрим, на что ты годишься. Обучение у Боргара было тяжким, но к тяжестям дева привыкла. Она изучала как устроены механизмы. Её учили её черчению и как чувствовать металл, как он ведёт себя в пламени, как ломается при неправильной закалке. Он показывал ей принципы работы самых простых, но гениальных устройств. Вороты и лебёдки для подъёма осадных грузов и растягивания арбалетов. Баллисты и требушеты, где ключевым был расчёт противовеса и упругости скрученных жил. Замки и ловушки уже не те, что она вскрывала, а те, что создавались, чтобы калечить и убивать, используя пружины, противовесы и зубчатые передачи. Астралия схватывала на лету. Руки, помнившие каждую щербинку в замке, теперь учились шлифовать и подгонять детали с ювелирной точностью. Она забывала про сон и еду, погружаясь в этот новый мир. Здесь был порядок. Здесь была ясность. Здесь её не считали слабой. Здесь ценили её острый глаз и проворные пальцы. Кассий наблюдал за её прогрессом с удовлетворением. Его план работал. Он выковывал из уличного отребья уникальное орудие солдата-инженера, диверсанта-механика. Именно эта уверенность и погубила её. Ей поручили первую настоящую миссию - проникнуть в особняк одного купца, заподозренного в симпатиях к запрещённым культам. И найти доказательства. Искать. Особняк оказался крепостью. Но для Астралии, с её навыками, легко. Поэтому отправили именно её. Она проскользнула внутрь, обошла ловушки, нашла потайной сейф. И там, среди бумаг, она увидела ЕГО. Небольшой астрономический прибор, сделанный из бронзы и слоновой кости. Искусная работа неведомого мастера - Штука, определяющая время по звёздам. Каждая деталь была идеальной. Она потянулась к нему, чтобы осмотреть, но её пальцы коснулись его не как инквизитора, а как вора. Старая страсть вспыхнула в ней с новой силой. Непреодолимая тяга. Она сунула диковинку в свою сумку, нашла нужные бумаги и бесшумно ретировалась. Но купец оказался хитрее. Он заметил пропажу и поднял тревогу. Прибор нашли при обыске в её комнате. Её схватили. Она стояла на коленях перед судом инквизиции, слушая обвинения в воровстве и нарушении доверия. Лицо Кассия было каменным, полным позора и ярости. Его идеальное орудие дало сбой в самый неподходящий момент из-за низменного, уличного порока. Казнь была бы логичным исходом. Но Кассий, даже в гневе, был прагматиком. Он не мог позволить своим трудам пропасть даром. Он использовал последние остатки своего влияния. Приговор был озвучен бесстрастным голосом писаря: -- ...в связи с заслугами отца и дабы дать возможность искупить вину кровью, обвиняемая не будет предана смерти. Вместо этого она будет приписана к исследовательскому отряду, направляющемуся в дальние земли. Да свершится воля Империи! Красивая ссылка. Новость о недавно пропавшей экспедиции была известна всем, все знали, что от неё уже давно нет вестей, и шансов найти её живой не было никаких. |
Последнее редактирование:
Почитаем, подумаем.. Вердикт в течении семи дней
На роль Воин-выпускник; Вор; Карманник.
