Кинфолк [ Кинфолк|Подросток|Дикарка ] Лихо д'Эбенуа — "Ты из дикого леса, дикая тварь?"

Yyyhuuu · 25.11.2025

Часть 1. Время Вони.

(0-4,5 года)

Небольшой городок на северо-западе Флоревенделя.
Четырнадцать лет назад.

Этой жизни было суждено начаться не с первого крика, который следует за рождением младенца, а со слабого писка и вздоха, вобравшего в себя миазмы борделя "Алый Цветок". Для любого из людей здешние ароматы вполне успешно скрывались благовониями и духами местных работниц, однако чуткое обоняние новорожденной дочери забредшего сюда около восьми месяцев назад Гару запомнило не только это. Воздух был густым, как бульон, сваренный из запахов вина, пота, семени и отчаяния. В крошечной каморке, на цокольном этаже молодая проститутка по имени Диана, чьё лицо уже утратило все черты юности, а во взгляде была лишь горькая усталость, рожала, закусив кусок какой-то тряпки. Кричать было нельзя. Нельзя тревожить клиентов.

Принимала роды хозяйка сия заведения - мадам Виолла, женщина чьё обрюзгшее и расплывшееся тело скорее напоминало мешок. Мешок набитый деньгами. Её руки, больше привыкшие к подсчёту монет и раздаче оплеух, обращались с малышкой с отвратительным, обезличенным практицизмом.

Девка. - констатировала она без какой-либо интонации, перерезая пуповину обыкновенными ножницами. - Тащи мамаше вина, чтоб очухалась. - бросила местная управительница через плечо другой жрице любви, что бледной тенью стояла в дверях.

Тётка взвесила дитя на ладони, словно оно было куском мяса на рынке. Девочка была мала, слаба и синевата. Долгие роды измучили кроху вместе с матерью. Мысли хозяйки притона метались, как и маленькие, невыразительные глазки: выбросить в выгребную яму, отнести к паперти храма, оставить на морозе. Да-да, мадам не собиралась "брать грех на душу" и подарить ей сравнительно лёгкую смерть, придушив своими руками, но вот если дитя околело от холода... Виноват ведь холод, а не она, верно? Но в чёрном сердце шевельнулась не доброта, а жадность. Девочка - будущая работница. Инвестиция. Пусть и сомнительная. Что ещё делать если обычная настойка, которой её крали вытравляют из чрева нежелательный плод, эту соплячку не взяла? Диана почти сутки кровила... А она вот. Живая.

Тот Гару... Рагабаш из племени Фианна, оказался во Флоревенделе лишь по воле случая. Несносного юнца Мастер Воя их стаи отправил забрать инструмент заказанный у местного именитого лютье. К сожалению или к счастью, но Рагабаш... Задержался на денёк в понятном месте. Сильно ругать того не стали - кровь молодая, горячая, пар надо было спустить. О дочери же он так и не узнал, ведь, как уже говорилось, уехал из города менее чем через двое суток, а старшие этот факт проигнорировали, полагая что тот не вовсе уж бездумный щенок. Зря.

Оставляем, - выдохнула Виолла, заворачивая ребёнка во что-то из старой одежды. - Будет "Обузой". Авось не сгинет.

"Обуза"... Недостойная даже имени. Колыбелью ей стал ящик, в котором когда-то перевозили овощи, засланный соломой. Он стоял за занавеской, в углу той же комнаты где Диана принимала мужчин. Мир младенца состоял из разрозненных, пугающих вспышек: резкий хохот пьяного извозчика, грубые пальцы Виоллы, вливающие в маленький рот вино, чтобы та не плакала, скрип материнской кровати, ставший ей вместо колыбельных, и смрадный, всепоглощающий запах - едкий, сладковато-тошный, въедающийся в одежду, в стены, в саму её плоть.

Плач вызывал не утешение, а шлепок или тряпку, смоченную в слабеньком соке белены, от которой сознание уплывало в душный, кошмарный сон. Кормили девчонку как придётся: глоток скисшего молока или сухая корка хлеба жёсткая настолько, что её приходилось рассасывать несколько часов. "Обуза" росла, как растёт гриб в погребе - бледная, истощённая... Её тельце было картой лишений, рёбра выпирали под тонкой кожей. Девочка не знала улыбки, не знала ласки мате... Дианы. Ибо та всегда заставляла дочь звать её лишь по имени, лишая последней опоры.

К четырём годам "Обуза" стала частью местного мерзкого в своей низменности механизма. Её обязанностями было вытирать пол, залитый липким вином или блевотиной, выносить ночные горшки, помогать мыть посуду. Она научилась быть "невидимой", двигаться незаметно, как таракан, замирая в тени, когда мимо проходил очередной "клиент". Её существование было жизнью призрака на задворках чужого разврата, но та не жаловалась. Просто не знала что бывает по-другому. Единственной игрушкой для девочки стала сломанная ложка, которую малышка хранила в своём ящике, а единственным развлечением - глядеть в узенькое окошко на жалкий клочок неба, видневшийся между городскими крышами. Оно было серым, но безграничным. Оно манило.

Судьба малышки казалось предрешённой - после первой крови, лет в четырнадцать-пятнадцать, мадам Виолла вспомнит о её существовании... И всё повторится. Но судьба - дама с причудами, обожающая крушить чужие планы.

В город пришёл мор. Чума. Ужас обуял некогда тихие улицы, а в воздухе ныне пахло лишь одним. Смертью. Отчаяние и бессилие перед чёрной хворью превратили толпу в загнанных в угол зверей. "Алый Цветок" подпалили, вместе со всеми кто там был, уверенные, что именно проститутки - разносчицы заразы.

Мир "Обузы" взорвался. Крики, пламя пожара, звон разбивающейся посуды и хруст сжираемых огнём балок, запах палёной плоти, сменивший привычные миазмы. Гонимая всепоглощающим страхом, девочка выбралась в узкое окно и побежала. Она бежала, не разбирая дороги, гонимая инстинктом заложенным в неё отцовской кровью - инстинктом выживания. Дитя бежало от криков, от запаха гари, от всего, что было прежде её жизнью. Ноги сами понесли её прочь от каменных стен, туда где начиналась стена леса - тёмная, непроглядная, пугающая.

Для горожан лес был обителью нечисти и хищников. Для неё он стал родной утробой, в которую та стремилась всем своим существом. Она бежала пока колени не стали подгибаться от слабости. Силы оставили её. "Обуза" упала, сжалась под корнями старого, могучего дуба и зарыдала - не по-детски, а тихо, безнадёжно, отчаянно, как скулит побитый щенок.

Yyyhuuu · 26.11.2025

Часть 2. Время Стаи.

(4.5-7.5 лет)

Этот плач услышала Она.

Серая тень, волчица, чьё логово было недавно разорено голодным медведем-шатуном. Она потеряла весь свой выводок и её материнский инстинкт, не находя иного выхода, превратился в тлеющую, всепоглощающую боль. Жалобный звук, доносившийся из-под дуба, задел какую-то струну в её душе. Это был звук её потери.

Крадучись, бесшумно ступая по мху, она подошла к исполинскому дереву. Запах был чужим, отталкивающе человеческим... Хотя нет, не совсем. Однако, звук... Звук был зовом плоти и крови. Волчица медленно приблизилась, её горячее дыхание облаком окутало лицо девочки. "Обуза" замерла, увидев перед собой пасть с длинными, желтоватыми клыками. Она ждала смерти. Но вместо боли её вдруг коснулся шершавый, тёплый язык. Волчица принялась вылизывать ей грязные щёки, сгоняя с кожи въевшиеся ароматы страха и города, заменяя их запахом шерсти, земли и дичи - запахом стаи, запахом дома.

Так началась вторая жизнь малышки. Волчица, мягко взяв её за шиворот, потащила дитя к новому логову - уютной норе под корнями, устланной мхом и сухими листьями. Это было первое безопасное место в её маленькой жизни.

Первые уроки были уроками выживания. Волчица отрыгивала для неё полупереваренное мясо, в первый раз девочка отказалась. И всё же голод - великий учитель - заставил её давясь и плача съесть эту странную пищу. Она научилась пить из лесных ручьёв, припав к воде, как животное, а не зачёрпывая ту грязными ладонями.

Её человеческая сущность начала угасать, подобно угольку брошенному в воду. Слова, которые она уже знала, растворились, не оставив следа. Её языком стало тело, рычание и скулёж. Девочка научилась ходить и бегать на четвереньках, и её тело, слабое и искривлённое от жизни в борделе, преобразилось. Мышцы рук и ног окрепли, спина выпрямилась, а движения стали грациозными, плавными даже в резкости, эффективными. Её чувства обострились до нечеловеческого уровня: она могла учуять зайца за многие метры, отличить запах ласки от куницы, услышать шелест чешуи ползущей змеи.

Она стала младшим членом стаи. Волк-вожак, могучий и не старый ещё зверь, признал её, принимая волю своей самки. Она узнала железную иерархию волчьей стаи, научилась подчиняться сильным, уважать Вожака и следовать за Матерью. Её играми стали охота на бабочек и мышей, борьба с братьями и сёстрами (когда у волчицы появлялся новый выводок), ночной бег под светом луны. Она выла вместе со стаей, и её голос, высокий и чистый, вплетался в волчий хор, так, словно всегда и был его частью.

Прошлое стёрлось, как рисунок на песке под дождём. Девочка уже не помнила ни "Алого Цветка", ни мадам Виоллы, ни Дианы. Её мир сузился до территории волчьей стаи, смены времён года и вечного цикла охоты и сна. К семи годам она была волчонком с людской внешностью. Человеческое в ней спало глубоким сном.

Лесная идиллия рухнула в один день, наполненный свистом охотничьих стрел. На стаю устроили облаву. Мир вновь взорвался. Взорвался лаем своры псов и голосами, которые дитя уже не помнило. По-волчьи ощерившись, с яростью, достойной её отца, одичавший ребёнок бросился на защиту логова, вот только сделать ничего не смог - сильные руки в кожаных рукавицах схватили её, повалили на землю и связали верёвкой так, что не вырваться. Её бросили в ту же телегу, где уже лежали тела двух её "братьев". Последнее, что она увидела, прежде чем телега тронулась, Мать и Вожака, уводивших остатки стаи вглубь леса. Взгляд волчицы, полный боли, ярости и немого прощания, навсегда врезался в память дочери Гару.

Yyyhuuu · 26.11.2025

Часть 3. Время Слова.

(7.5-12.5 лет)

В городе её ждала клетка на рыночной площади и толпа зевак, тыкавших в неё пальцами и едва ли не забрасывавших гнилыми овощами.

Лешачий выродок! Бесноватая! - кричали они.

Девочка отвечала им только глухим рычанием, забившись в самый дальний угол своей железной тюрьмы. Именно тогда её увидел Он.

Старый архивариус по имени Альбертус д'Эбенуа был человеком сухим и аскетичным, чья жизнь прошла среди пыльных фолиантов, свитков и попыток понять необъяснимое. Под этой его строгой внешностью тлела неуёмная жажда знаний, которая регулярно изливалась в попытки составить очередной научный труд. Когда-то этот старик был дворянином из достаточно богатого, хоть и не особо знатного рода, однако жизнь аристократии ещё с юности была ему глубоко скучна. Любым балам и светским увеселениям Альбертус предпочёл бы хорошую книгу или экспедицию. Увидев дикую девочку, он узрел не одержимость или чудовище, а величайшую загадку, живое свидетельство векового спора о природе и воспитании. Мужчина выкупил её у охотников, заплатив сумму, равную стоимости хорошего скакуна, как за редкий и ценный экспонат.

Так бывшая "Обуза" попала в своё третье логово - каменный дом учёного, где воздух был пропитан запахом старой бумаги, воска и сушеных трав. Возвращение к человеческому было мучительным, куда более болезненным, чем адаптация в лесу. Первые недели она провела в углу его кабинета, устроив себе лежанку из стащенного с кровати одеяла. Дитя рычало, когда архивариус приближался и питалось только тогда, когда он уходил, раздирая мясо зубами и руками.

Но Альбертус был терпелив и весьма-весьма упрям. Он не пытался силой заставить её быть человеком, а действовал куда хитрее - создавал условия. Его подход был научным: наблюдение, гипотеза, эксперимент.

Старик начал с еды. Сначала ставил миску на пол. Потом - на низкий табурет. Потом - на стол. Он мягко принуждал её выпрямиться. Её тело, уже привыкшее бегать на четвереньках, бунтовало. Мышцы спины и ног поначалу горели огнём, суставы ныли, походка была шаткой и неуверенной. Учитель поддерживал её, когда девочка падала, и в его прикосновениях не было грубой силы, лишь твёрдая, неуклонная надёжность.

Самым страшным испытанием стала гигиена. Первое мытьё она восприняла за попытку утопить. Горячая вода, мыло с его резким, цветочным запахом вызывали у ребёнка панику и рвотные позывы. Однако, Альбертус был настойчив, и постепенно девочка открыла для себя странное, непривычное удовольствие от чистого тела, от отсутствия блох, колтунов в волосах и слоя грязи на коже.

Удивительно долгим и трудным оказался путь назад к человеческой речи. Учёный начал с основ, как с младенцем. Прошли месяцы прежде чем её гортань, привыкшая к рычанию и вою, издала нечто отдалённо напоминающее что-то из слов. В этот момент, в обычно бесстрастных глазах своего учителя, девочка впервые увидела не просто научный интерес, а нечто иное - нечто тёплое, что она не могла назвать, но что заставляло её заполошное сердце биться чуть спокойнее.

Альбертус учил её не молитвам или этикету, а миру. Показывал её книги с гравюрами изображавшими зверей, птиц и вовсе невиданных существ. К его изумлению - она узнавала их! Тыкала тонким пальцем в изображение волка и издавала тихое, почти ласковое, звериное ворчание, полное тоски. Дикая девочка стала его самым необычным, самым главным исследованием и, хотя старик сам того до конца не осознавал, его дочерью.

К двенадцати годам она была существом с глубоко расколотой душой. Внешне она могла сидеть за столом и с некоторой ловкостью пользоваться ложкой, носить свободную одежду (хотя платья не признавала и раз за разом срывала с себя). Девчонка знала несколько сотен слов, но речь её оставалась обрывистой, лишённой привычных для людей связок и интонаций. В состоянии же сильных эмоций - гнева, страха, радости - её прорывало. Слова смешивались с рычанием, а предложения рушились, уступая место гортанным звукам и выразительной пластике тела.

Наставник дал ей имя. Не из церковного календаря - из своих книг. Имя, которое на языке одного из северных народов означало "горе", "злой рок" и "неукротимую волю". Имя, отражавшее её суть. Лихо.

Yyyhuuu · 26.11.2025

Часть 4. Время Бега.

(12.5-14 лет)

Когда Альбертусу, благодаря его обширным связям, предложили место в крупной экспедиции в Заокеанье - недавно (в масштабах мировой истории) открытые земли, он, после долгих и отнюдь не простых раздумий, согласился. Его воспитанница росла и взрослела, но мужчина прекрасно видел что юная девушка не находит себе места в устоявшемся и тесном мире Флореса. Он надеялся, что в новых, девственных землях девочка сможет наконец примирить в себе то множество противоречий что жили в её душе. Это был его последний, отчаянный эксперимент ради той, которая стала ему много дороже, чем часто бывают и родные дочери своим кровным отцам.

Плавание длинной в почти полгода стало для Лихо новым видом заточения. Деревянные палубы корабля, вечная качка, солёный ветер, перекрывавший знакомые запахи с земли - всё это угнетало её. Моряки сторонились "Ли-ли" (как обычно звал её Альбертус), суеверно шепчась и делая охранительный знак при её появлении.

И всё-таки, когда парусник "Белая Чайка" бросил якорь у этих неведомых никому ещё полвека назад берегов, её мир перевернулся с ног на голову. Этот лес был иным, не похожим на её родные дубравы. Воздух дрожал от незнакомых трелей, клёкота и переливчатых свистов незнакомых птиц. Запахи были острыми, чужими и пьянящими. Это был мир не отягощённый памятью о её утратах. Мир, в котором не было ни борделя, ни охотников. Мир, начинавшийся с чистого листа.

Вместе с Альбертусом они начали исследования. Он - со своим потрёпанным походным дневником в кожаном переплёте, она - с обострёнными, как и прежде, чувствами. Впервые её "дикость" стала не недостатком или предметом изучения, а бесценным даром. Лихо находила источники воды, отличала по запаху ядовитые растения, читала лес как открытую книгу (хотя те читать, к слову, так и не научилась). Старик заполнял прежде пустые страницы своими заметками, а девочка вплетала в их общее дело молчаливое, инстинктивное знание. На короткий, прекрасный миг две её половины слились в едином, гармоничном порыве познания. Учитель называл её своим "лесным компасом". И в его голосе звучала гордость.

В одну из своих вылазок они углубились в район, который Альбертус на своей карте обозначил как "Шепчущий лес". Воздух здесь был неподвижным и звучным, словно гигантское насекомое непрестанно потирало свои лапки. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь полог листвы, окрашивая всё кругом в изумрудно-зелёные тона.

Именно тут их и подстерегала беда. Существо, отдалённо похожее на белого зайца с горящими алым огнём глазами. Как она не заметила? На что отвлеклась? Об этом уже поздно думать... Оно атаковало бесшумно, спрыгнув с ветки прямо над головой Альбертуса. Молниеносный бросок - старый учёный даже не вскрикнул, когда острые, точно лезвие, зубы твари разорвали ему горло.

Лихо застыла, наблюдая, как алая, горячая кровь фонтаном бьёт из его тела, заливая его бороду, пергамент и мох под их ногами, как закатываются карие глаза. Запах. Запах его крови, горячей и родной, смешался с чужим, словно бы инородным запахом убийцы. Время для неё остановилось. В голове пронеслись, не сговариваясь, образы: кровь на полу борделя, кровь волков на снегу, и теперь - кровь её Вожака, её Учителя, её деда.

Человеческая часть её сознания онемела, парализованная горем и ужасом. В этот момент из самых тёмных, дальних глубин её души, из её волчьего прошлого, из её крови, поднялось что-то первобытное и неумолимое. Не паника, не отчаяние. Ярость. Холодная, целенаправленная, беззвучная ярость. Словно бы со стороны она наблюдала, как бросается к неизвестному существу с одним лишь походным ножом, как терзает его тело, ударяя попеременно то лезвием, то кулаком, как выцарапывает ему глаза и разрывает пасть у уже мёртвого тела, но она продолжала бить, пока лезвие не ломается о кости тушки, больше похожей на кровавую отбивную с которой забыли снять шкурку.

В себя Лихо пришла лишь примерно через час. Залитая кровью, убитого манабозо, который даже в предсмертной агонии дико сопротивлялся, она подошла к телу Альбертуса. Движимая странным, неосознанным гибридом человеческого ритуала и волчьего инстинкта, девочка принялась закапывать его, сгребая землю руками, укрывая листьями, ветками и камнями, какие только смогла найти. Она отдавала его земле, как когда-то волчица закапывала остатки добычи, чтобы скрыть от других хищников. Это был её прощальный ритуал.

Когда работа была закончена, Лихо подняла его записную книжицу. Две вещи - сила от Матери и знание от Учителя - стали её наследием. Её взгляд упал на раскрытую страницу. Там, рядом со своими последними, оборванными записями, Альбертус нарисовал её профиль. Не дикарки, не зверя, а задумчивой девушки с глазами, смотрящими в неизвестную даль.

Yyyhuuu · 26.11.2025

~~Кажется, всё. За сим признаю эту биографию дописанной. Готова к проверке.~~

Здесь будет рубрика магазин на диване!Простите - на тахте...

Guild of Curse · 01.12.2025

Доброго времени суток, мы прочитали вашу биографию и готовы вынести вердикт;

1. Высшую речь ваш персонаж понимать не может, так как судя по всему контактировал не с гару, а с обыкновенными волками, уберите это из ООС информации. Вы можете отыгрывать, как понимаете мимику и жесты волков, но речь как таковую - нет.
2. Распишите немного о вашем отце, что оставил оплодотворенную женщину в борделе, из какого племени он был и почему так поступил. Кратко.
3. В главах распишите возраст девушки, во сколько произошел тот или иной случай, не понятно во сколько лет та попала к волкам.

На доработку 3 дня.

Yyyhuuu · 01.12.2025

Guild of Curse написал(а):
Доброго времени суток, мы прочитали вашу биографию и готовы вынести вердикт;

1. Высшую речь ваш персонаж понимать не может, так как судя по всему контактировал не с гару, а с обыкновенными волками, уберите это из ООС информации. Вы можете отыгрывать, как понимаете мимику и жесты волков, но речь как таковую - нет.
2. Распишите немного о вашем отце, что оставил оплодотворенную женщину в борделе, из какого племени он был и почему так поступил. Кратко.
3. В главах распишите возраст девушки, во сколько произошел тот или иной случай, не понятно во сколько лет та попала к волкам.

На доработку 3 дня.

1. Убрала Высшую речь из ООС информации.
2. Расписала в спойлере в первой части.
3. Указала возрастные рамки для каждой из частей под заголовками.

Жду повторной проверки.

Guild of Curse · 01.12.2025

Доброго времени суток, прочитав вашу биографию мы готовы вынести вердикт;

Надеюсь ты найдешь то, что так долго ищешь..

Yyyhuuu · Среда в 01:00

Обычный вторник. Сидим на дереве.

Рез. Потом распишу. Спать хочу.

Yyyhuuu · Суббота в 13:44

Там была ЁЛКА!

Рез