Акт I. Начало.
Рождение моё выпало на первые числа энделя середины третьего века четвертой эры от сотворения Господом нашим Богом мира всего сущего и досягаемого нами — простыми смертными душами и верными последователями, рабами пресвятого покровителя всех живых Флоренда из Великой Долины. Аминь. Повествование, свою искреннюю во всех смыслах исповедь перед читающим своей смиренной по дарованной Богом возможности начну именно с этих молитвенных и богобоязненных слов.Я боюсь, непритворно и чудовищно страшусь Господа, Его незыблемого гнева, Его непоколебимой небесной кары, что придет мне после второй моей гибели и жадности к земной жизни. Но я тянусь к Его бесконечной любви, как младенец тянется к материнской руке. Хоть и среди подобных мне Бессмертных и тех проклятых бестий, чей возраст превышает боее одной или двух сотен мирских лет, вера в единого Господа и в целом само явление исповедания считается порицательным и всячески глумливым в обществе упырей, я всё же клоню и почтенно верю, что душа моя ежели и весьма грешная, то понесет своё справедливое наказание в час моей расплаты за тяжелый грех мой. Всё своё бесконечно холодное, до жути неприятное детство и раннее юношество я провела в кошмарных снах наяву, в ужасной слёзной Божьей опале, чью неминуемую причину и философскую загадку я разгадать по сей год не имею сил и остроты своего умершего ума.
Сколько я себя помню, до наступившего кошмара, я пребывала в Боге, и всегда знала, что Он пребывает во мне и в духе моем. С родителями, с моими многими братьями и сестрами, и с остальными добродушными односельчанами мы часто собирались в маленькой, старой деревянной церквушке западного флорендского обряда и.. Долго, трепетно проговаривали молитвы. Жили дружной общиной никто ни бед не знал, ни страшного голода и холода, да и само село наше было чересчур малым для каких-нибудь больших преступлений. Больше друг друга мы уважали нашего клирика, — человека всегда доброго, богобоязненного и со святой, счастливой душой, желавшего всем лишь мира и справедливости, на которой тот постоянно акцентировал своё внимание. Людей, на чьи плечи упало право свыше, моё рождение, я не всегда прекрасно помню и не могу ничего детального рассказать, помимо долгих, холодных и неприятно голодных дней в ближайшем будущем.
Акт II. Перемены.
Наступил сухой неурожай, причины которого я не слишком помню, да и никто сам узнать чего, тогда в силах не был: грянувшие разрушительные войны, частые болезни урожая, аномальное отсутствие дождей. Мне ещё ребенком казалось, что нас с моими братьями и сестрами, с родителям и односельчанами целенаправленно убивали и уничтожали, оставляя нас на долгие мучения, когда очередная колонна вооруженных в мощенные железки воинов, отбирали из наших сараев последние колоски дорогой пшеницы перед наступающей зимой.
Росла я как и остальные в мятежных мыслях, пропагандировавшиеся нашим священником в мессах, и в мыслях сопротивления и отпора тем, кто посмеет на эту веру с оружием посягнуть. Солдаты неожиданно вломились во время нашей очередной воскресенской мессы в наш маленький храм, всегда славившийся на недалекую округу богатством живописных и прекрасных икон святых идолов Флоренда нашего поклонения. Они вскоре в спешке и начали их снимать, забирая церковное искусство с иконами святых в свои карманы и телеги. Недовольные сельские жители очевидно вскипели от варварства и подначенные священником начали давать отпор незваным гостям, началась давка и кулачная драка.
Я же по настоятельству и указу своего отца решилась спасти оставшуюся наверху алтаря икону святого Флоренда, к которой так охотно и сломя голову стремились грабители. Из-за застрявших в проходе и задержанных разъяренной толпой прихожан, я смогла со своими старшими братьями взобраться наверх и быстро спрятать в ткань взятый ранее предмет, незаметно унеся её восвояси и спрятав у нас дома. Происходило, что собравшаяся кучка хлопов с боевыми косами и шапками наперевес выходили на вооруженные выступления во главе с нашим священником, по пути читавшего наставления про справедливость и Божью благодать тем, кто будет защищать идеалы церкви, а я же, воодушевленная моими старшими братьями и своим отцом, не могла оставаться в стороне и с периодически непреодолимой злобой на грабителей нашего хлеба стояла руку об руку с остальными участниками мятежа. Я всегда по своему внешнему виду старалась походить на юношу, нежели на обычную деревенскую бабу, я с самых ранних своих лет стремилась к подвигам, желанию прославиться, что в дальнейшем меня и погубит.
***
***
***
В ту предстоящую долгую зиму мы так лишились своего отца и главного нашего кормильца в семье: его быстро постигла участь остальных участников самовольного крестьянского восстания. Предстояв перед строем беззубых молодых, иногда старых людей, наступающих против позолоченных вельмож. Я укрылась за самодельными укреплениями и по началу на детских и юношеских радостях ждала сзади скорейшую победу, в которую мой детский мозг всячески старался верить, но скоро я лицезрела настоящее избиение. Моему отцу один из почтенных здесь шляхтичей, собственноручно одним махом без всякого сожаления отрубил саблей в сече его белокурую голову, что шаром и без лишнего шума упала на лиственную землю и прокатилась вместе с так же отрубленной головой нашего пастыря вдоль всего села в созидание тем, кто ещё остался жив и продолжал прятаться. С детским рёвом я, находясь в страшном шоке от скорой потери, на всех ногах помчалась к укрывшийся семье у в одной из хат.
Моя маленькая родина была отдана пламени, к опустошению и разорению. Мы ушли в лес, а тех, кто не успел укрыться или сбежать с нами, ждала в худшем каленая смерть от клинка под рёбра, или же проклятое рабство с пожизненным клеймом на шее. Очередной пир победившей смерти. Всё закончилось. Победители пожгли часть домов, опустошили все склады, сараи и подвалы, забрали оставшихся в живых мятежников, их жён и детей, дабы вскоре продать на своём тёмном рынке вместе с остальным нажитым. Я же с матерью и роднёй вернулась в перевернутую вверх-дном избу, где мы попытались прийти в себя после грянувшего к нам чистилища и думать. Начались голодные дни: я часто, почти всегда недоедала, ведь имеющегося у нас дома провианта и припасов никогда не хватало на всех. Моя мать, придя в сожаление, всегда отдавала основную долю её обеда мне. С постепенной периодичностью от самого голода, грянувших холодов или нападений мародеров-каннибалов из числа наших бывших односельчан, погибали мои братья и сестры, вскоре мы остались с матерью вовсе одиноки, иногда даже не в состоянии похоронить трупы, оставляя их в нашем пустом сарае.
Акт III. Помощь.
Уже в один из дней наступившей зимы я зашла в мёрзлую и обившуюся от старости, внешне крохотную, но очень просторную комнату своей дряхлой и захудалой крестьянской избы, таковой казавшейся из-за банального отсутствия какой-либо даже дешевой мебели внутри, помимо излюбленного мною красного угла нашего жилища и большой старой печи, на которой я постоянно пыталась согреться; со следующим поворотом и с покосившимся глазом я увидела тело своей измученной худой матушки, подвешенную за прочную веревку. Не выдержав увиденного здесь ею ада, пережившая потерю мужа и всех своих детей, и вероятно подумав, что и я больше никогда не вернусь, она решила поступить именно так. Постоянно винила себя в смерти её.
В тот вечер я очень задержалась, но принесла лишь домой пару сгнивших и замерзших грибов, что перед наступающей зимой, смогла найти на опушке леса. В подавленной мгле и в гнилых застенках постепенно погибающего дома, я не смогла и вряд ли надеюсь, что в дальнейшем смогу похоронить своих братьев и сестёр, свою любящую мать, до конца надеявшееся дать ребенку последний хлеб: я очень бессильна и крайне голодна, а наступающий с каждым прожитым днем и ночью мороз лишал меня всякой надежды и желания на дальнейшее существование в мире.
Я окутала примёрзшее тело матери в остатки домашнего тряпья, и не специально, сожалеюще из имеющихся подростковых моих сил отодвинула её в край комнаты, как умершего близкого домашнего питомца, создавая специфичный пейзаж приближающегося конца, приближающейся ко мне смерти. Я не могла физически выкопать могилу самостоятельно или же попросить кого-либо из местных — почти никого не оставалось, а те кто оставался уже слабо походил на тех, кого я знала раньше. Я прекрасно понимала их отказ, их игнорирование меня, их причины — они пребывали и без моих молебен на коленях в ужасном и бедственном положении, ведь у кого-то от голода погибали их дети, любимые мужья и жены, скорбящие родители, и каждому бескорыстной дланью суждено было их похоронить на родной заснеженной лужайке, или вбросить в общую нескончаемую могилу на окраине умирающего хакмаррского села.
Лишенная кормильцев, вскоре и окончательно развалившегося дома, я с охотой и без всякого лучшего выбора подалась в опасное для себя бродяжничество, в попытках прокормиться хотя бы за счет оставшихся на всё ещё сухих полях зёрен или питательных трав по округе, ягод и грибов на лесных опушках. Везде, куда ступала моя крошечная нога, мне сопутствовала лишь надоевшая голодная неудача. С собой у меня была лишь та икона нашего святого покровителя, что месяцами ранее я спрятала от солдат и держала у себя, покуда не стало лишь хуже. Без сил упав в сугроб, и всё так же измучено укрываясь своим тёплым тряпьем, лишь по своему скудному виду напоминавшую одежду. Я готовилась к смерти и мне казалось, что всё должно окончиться, именно таким спасением. Перед мною предстало воображение старой нашей жизни, мои братья, мои сестры и родители. Постепенно становилось тепло и глаза, слёзно залившиеся падающим снегом, не хотели открываться и дыхание моё замирало, сердце успокаивалось.
— За оврагом овраг. А дальше лишь степь, да нескончаемые могилы. — я услышала молодой, поэтичный и звонкий голос поблизости, словно разбудивший меня из вечного сна. Попытавшись слёзно приоткрыть глаза, мне смутно показались пару силуэтов, а в заснеженных ушах послышался топот характерных сафьяновых сапог и резвых копыт. Дальнейшие слова я разобрать не смогла, лежав без сил и вся обмороженная не могла произнести ни звука, выдававшего во мне жизнь, однако вскоре почувствовала толчок, затем настоящее окутавшее меня тепло по всему телу. Меня бросили в повозку, сняли промёрзшее моё тряпье и наложили кучу повязок, в конце лишь окутали какими-то пышными одеялами и мы спешно поехали дальше. Пришла в себя в богатом и украшенном месте, всё так же в окутанных одеялах и в тёплых повязках, на мне была согревающая одежда, но я всё так же была чудовищно голодна. Подняв свой уставший и убитый взор дальше, перед ясным горящим пламенем в богатом камине в полу-развороте сидел молодой мужчина, страстно оглядывавшего попавшую в его руки икону. Его лица я детально разглядеть не смогла, но заметила красиво ухоженные усы, выдававшие в нем знатную персону и которые тот видимо в привычке разглаживал.
Акт IV. Новый дом.
— У тебя была очень красивая икона. — прервав тишину с трескающимися дровами в камине начал говорить мужчина, не поворачиваясь ко мне и не меняя свою позу. — Ты была из этой погибшей деревни? Успел и позабыть, как называлось то покинутое людьми захолустье. Ты наверняка должна быть мне очень благодарна за своё спасение, не так ли? — с каверзным вопросом он обратился ко мне, покуда я не могла выдавить ни слова из своего горла. Он, не сбавляя темп, продолжает, останавливаясь лишь на короткие паузы. — Если ты повернешь свою грязную и вшивую голову чуть от себя правее, то ты тогда заметишь еду. Ты ведь очень хочешь еды? — cловно с животным общаясь, говорил незнакомый мне тогда мужчина. Я медленно и молчаливо повернула свою голову туда, куда он и сказал. Богатых видов еда быстро ударила в мой детский мозг, и я не успела даже выдохнуть, как начала жадно вгрызаться в пищу, поданную на мисках и тарелках. — Кто? Что от меня хочешь? И.. Почему-.. — не завершая мысль, я, чавкая и прожевывая пищу и всё ещё не веря происходящему, невнятно и еле слышно для человеческого уха бормочу себе под нос.
— Моё имя, мой титул, всё моё происхождение тебе абсолютно ничего не даст и оно тебе не важно.
Он встает со своего кожаного кресла, с грохотом бросая икону на небольшой столик перед собой. Я наконец вижу очертания его лица, внушавшие мне в нем лишь страх и непредвиденный ужас: ясные, неистовые и блистающие глаза с взглядом охоты, до жути белая кожа как у мертвеца и казавшиеся мне очень неуместные к его строгой физиономии комичные маленькие усы. Он неспеша и уверенно сближается со мной, взором своим мне в душу заглядывая, — Я часто наблюдал за... — он делает короткую паузу, подбирая подходящие слова, — ...вашим обиталищем, и присматривал со стороны за твоей крошечной и несчастной жизнью, за судьбой родни и остального тамошнего /скота/. Это маленькая, я выражусь неприлично, моя любимая забава, за которой я провожу свой свободный от множества дел досуг.
***
***
***
В моем сердце всё забилось в угол. Я хотела было воспротивиться: во мне закипала злоба и непонимание. Непонимание всего происходящего, не были мне ясны причины того, почему именно он так поступил со мной.. нет, не со мной. С людьми. Со своей землей и родиной. С моей семьей. Хотела было я что-то возразить на его слова, но только мой взгляд упал на его белоснежное лицо — как я вновь заметила эти наполненные страданием глаза, проникавшие во мне как стрела в душу. Этот безумный взгляд. Он словно видел меня насквозь, читал меня как открытую книгу. Я не могла произнести и слова, сидя в немом ужасе и полностью подавленная своим бессилием перед чем-то, что было неподвластно моему пониманию. Еще когда жила в нашей глухой деревушке, я слышала о наместнике и не всегда самые приятные слова. Кто-то называл его нелюдимым человеком, отчужденным, заботящемся о собственном благе. Другие же говорили что он слишком жесток к своим подданным, из-за чего многие его холопы довольно быстро погибали будучи во власти своего господина. Оправдание было лишь одно: «У кого сила — тот имеет власть».
И оспорить эти слова было невозможно. Любой человек, что сходился с ним в смертельной дуэли — всегда погибал, падая наповал. Казалось, что словно он играл с ними, не позволяя нанести какой либо вред себе, сам же ударял так, дабы бывалый дуэлянт при ударе визжал как резанный свин, медленно и верно истекая кровью. Сам бой вызывал лишь потеху, счастье после каждого нанесённого им ранения. Однако, более его заводило лишь.. Одно, горделивые возгласы тех, кто посмел поднять шпагу, смена от смеха к ужасающему крику. Такие вводные были у меня на него, и отталкиваясь от них я понимала — я мало что смогу сделать. И мысли были правдивы: я слишком слаба. Слаба волей, слаба физически и морально. Нужно было наращивать силы и как кстати из уст мужчины прозвучали холодные слова, и легкая, игривая улыбка не сходила с лица. — Мне не нужна была смерть всех. Множество моих холопов гибнет каждый день и это не изменить. Но для тебя: cмерть — это слишком легко, тебе придётся заслужить покой. — он смотрел мне в глаза, в один момент коснувшись своих усов бледными пальцами и чуть прищурился. — Поэтому я окажу тебе великую честь: ты останешься здесь, работать во благо моего величия, потехи! Помимо этого, начищать парадные доспехи и орудие. Пока солнце в зените — ты со всеми моими поддаными крестьянами идешь работать в поле. — после каждого предложения мужчина казалось улыбался чуть шире, но дальнейшие слова прозвучали быстро. — Взамен на эту работу я дам тебе кров, остатки пищи, которой питаюсь сам и хорошую теплую одежду. Ты не умрешь. Во всяком случае не от голода аль мороза. — последняя фраза из его уст. Я думала мало и всего пару скудных секунд, а после прозвучали слова моего согласия и мой маленький мозг понимал, что без него я просто не выживу. Какая ирония: человек казнивший пламенем родное мне место — предлагает мне кров и спасение. Уже спустя неделю отдыха и восстановления я приступила к работе. Каждый мой день был насыщенным и тяжелым.. но не менее интересным. Изредка общаясь с весьма скверными подданными, узнавала до кучи много. Является ли моя болтливость чем то хорошим, до сия пор так и не понимаю. На тот момент мне было... Лет так пятнадцать? Первое время своей работы я и не задумывалась о побеге, однако недели, а то и месяцы изнуряющих работ — и мою голову стали посещать мысли. Я хотела просто уйти. Оставить это место, возможно даже перебраться в чужие владения.
Быть может будет и тяжело, но просто идти, не труднее данной мне работы. Каждый мой день был плотно забит. Вечерами посещали мысли, как выбраться отсюда? Ответа не находила. Спустя пару месяцев, после пары обедов, я начала замечать.. Он казалось бы.. Снился мне, ноги словно сами вели меня по местам, где мог оказаться господин, однако моя ненависть.. Усилилась. Я думала над тем что можно сделать чтобы наконец отомстить, однако ничего стоящего в голову не лезло.. Восстание? Нет, нас довольно быстро подавят.. учитывая количество воинов и сил его. А больше.. в целом-то и делать нечего. Так продолжалась моя жизнь. Однако, в один день произошло интересное событие, которое я отлично помню: он, мой новый господин, позвал меня в свои покои. Откликнувшись я быстро явилась и боязливо, с недоверием взглянула на мужчину, чуть наклонив голову набок.
— Ведь знаешь, когда-то это место выглядело так, как сейчас выглядит твоя родина: исхудалые дома, множество мертвых тел, но сейчас хотя бы здесь всё живое и здесь действительно царит жизнь. И вполне себе всё здесь ухоженное: вы добились этого общими силами. И твоими в том числе. — говорил он размеренно, сидя в своем любимом кресле у зашторенных окон. В комнате было темно, в то время как на улице солнце палило так, что выходить туда вовсе не хотелось. Я наблюдала за ним. Вскоре его фигура поднялась, он отошел к кувшину с вином и стоял у него около минуты. Когда фигура повернулась — я вновь нежеланно заглянула ему в глаза. Всепоглощающий взгляд, полный одновременно и безумия, и уверенности в своих действиях. Словно он пытался внушить мне, что его нужно бояться. И если так, у него отлично получалось. — Некоторым из своих подданных я дарую шанс опробовать вино, которое когда-то делали здесь. На старой винодельне, что теперь является моим домом. Ты ведь не откажешься? Хотя выбора-то у тебя и нет. — с ухмылкой проговорил мужчина, приближаясь ко мне. По пути он захватил пустой бокал со стола и вскоре стоял прямо перед моими зенками, разливая вино в сосуд для питья. В горле снова встал ком и я не могла говорить: дыхание спирало, и даже дышать стало тяжко — однако он все продолжал: — Все же не зря я сжёг твою жалкую и самовлюбленную деревню. Та картина принесла мне и моим людям много удовольствия, но лишь всего на пару мгновений. Но то что получилось в итоге — это возможность наблюдать за тобой, ненавистью в глазёнках, самое сладкое. И ничего с этим сделать ты не сможешь. — рецензируя, проговорил он, чуть наклонившись ко мне, а после уложил ладонь на мою испуганную щеку. Ступор от страха не проходил, а когда тот поднес к моему рту бокал и увидел что я не открываю рта — надавил на челюсть мою, как та сама приоткрылась, вероятнее всего от боли. Начиная заливать в мое горло напиток с собственной кровью. Но тогда я этого еще не знала. Не осознавала того, что последует за /третьим глотком/.
Акт V. "Отец".
После принятия напитка, я увидела в нем нечто необычно прекрасное. Хоть и в самой глубине мое сердце пыталось сопротивляться этим ощущениям, я все еще ненавидела его глубоко всей душой. Однако, он что-то сделал со мной, чего я до сих пор не понимаю. Я была готова по любому его зову явиться к его ноге, словно маленькая собачонка, что рада слушаться своего хозяина. Забавно, но так оно и было. Я не могла сопротивляться его воле, но на самом же деле он давал мне много свободы. И сейчас я уже совсем не понимаю, для чего. Он хотел наблюдать за мной? Его это забавляло? Забавляла бесконечная каторга и беспрекословное послушание? Или он наслаждался всем этим? Теперь уже точно не узнаю. Так прошли мои следующие несколько лет, — изо дня в день я трудилась и даже привыкла к этой нудной работе, которая была для моего миниатюрного тела словно каторгой. На руках то и дело срывались мозоли, ладони покрывались кровью но даже не смотря на это я продолжала работать, словно ощущая на себе этот безумный взгляд, пробирающий до дрожи в коленях.
Периодически господин приглашал меня к себе в кабинет и поил своим вином и за ночь мои сорванные мозоли заживали, но я совсем не осознавала происходящего, словно так оно и должно было быть. А люди вокруг начинали гибнуть: кого-то обнаруживали полностью сухим и иссушенным, словно обескровленным, однако никто ничего не смел предполагать и всё ссылались на проделки зверей нашей дикой округи, пошло много слухов, не всегда правдивых. Во время моего проживания в стенах двора усадьбы, довольно часто мне помогал один паренёк, имя которого я не запомнила. Он, вероятно, влюбился в меня? Однако в тот день всё изменилось. Господин пригласил меня к себе, так же позвав того засматривавшегося ко мне парнишку, который стал для меня единственной опорой и помощью в этом аду. И снова этот безумный взгляд.. голодный.. я заметила что мой господин стал бледнее, словно чем-то болел и эта болезнь преобладала в его теле. Словно он скоро умрет, но это было не так. — Подойди сюда. — молчал он около минуты, а после аккуратно и холодно продолжил: — Я долго думал над тем как поступить с тобой. За мою долгую жизнь у меня не было ни одного ребенка и среди всего сброда, что я собрал в этом поместье ты, пожалуй, интереснее всех. По моему дому бродит разный мусор, от обычных юродивцев, до ужасных в прошлом людей. — его речь малость пугала меня, однако за столь долго время смогла привыкнуть. В его словах мне казалось что-то родное.
***
***
***
— Найдя тебя дитём, готовым пахать вечность на скудной и рабской работе дабы выжить. — он усмехнулся глядя на меня. Ноги мои не двигались, как и все тело, а дыхание спирало от ужаса перед его персоной, но он все продолжал молвить. — Когда-то давно я услышал тихий и пронзительный шепот. Он говорил мне, что все люди слабы и в конечном смертны. Они слабы перед лицом страхов, перед лицом неизвестного и высших сил. Колдуны, кровососущие? Никого из них — ты никогда не встречала. — мужчина медленно поднялся со своего места и подошел ко мне. Его твёрдая ладонь коснулась моего дрожащего лицо. Словом он приказал мне смотреть в его очи. — Я есмь самое великое, что ты когда-либо видела в свой маленькой жизни. Тот, кого вы боитесь сильнее-.. Пришествия Господнего, однако он — оставил вас и в конце проклял. Святой Флоренд отвечал ли он хоть раз на твои молитвы? Именно я разрушил всё, что тебе было когда-то дорого одним лишь словом и желанием. — на белоснежном лице впервые воссияла самая широкая улыбка, а клыки вытянулись и всепроникающий страх настиг меня, однако я не могла сдвинуться — что-то сковывало меня, но что именно понять не смогла.
— Я покажу тебе истинное лицо этого мира. И когда ты поймешь, что есть нечто ужаснее смерти — уже будет очень поздно. Ты продолжишь существовать своим телом. Не перестанешь жрать. До тех пор, пока тебя не настигнет единственный страх — палящее солнце. — после этих слов его клыки вонзились в мою шею, он испивал мою кровь, иссушая тело и не оставив в нем ни единой капли. После коротких и предсмертных конвульсий и когда я упала замертво, он надкусил запястье и залил свою кровь мне в рот. Я начала жадно хлебать капающую в меня кровь своего господина, жадно всасываясь в окровавленное запястье. Странно, что он вообще рассказал об всём процессе. Следующие события были ещё худшими, что я пережила за всю свою жизнь. Перерождение. Истинное начало. Мое тело сковало судорогами, я чувствовала как мои внутренности лопаются, выкашляла свои легкие прямо на прекрасные ковры, желудок вывернуло наизнанку и следом пошла желчь, однако спустя несколько часов преображения я наконец успокоилась.
Почувствовала сильный голод. Животный голод. То, чего не чуяла даже при скитаниях, — взгляд судорожно бегал по комнате выискивая хоть что-то чем можно перекусить. Сначала перед моим лицом предстал мой господин, но хотя теперь — Cир, а после — тот парень, что стоял как вкопанный, с ужасом наблюдая за моим преображением и готовившийся вероятно как-то убежать, но никак не вылавливая возможность. Видимо сир как-то воздействовал и на его разум, но тогда я не могла думать. Мною двигал, как он это назвал?-.. Зверь? Я словно бешеная вскочила с пола и устремилась в сторону живого существа и мои острые, как бритва клыки вонзились в его шею, и я быстро и жадно испила его. Испила до дна, оставив его иссушенное, бездыханное тело лежать рядом с креслом. А вскоре послышались аплодисменты от того, кого я боялась больше всего. — Ты даже не стала пытаться сдерживаться. Молодцом! Ну же, подойди к своему отцу. — да, теперь он стал моим приёмным отцом. Тем, кто сделал меня своим выводком. Бессмертным выводком. Я подошла к нему, и впервые почувствовала объятия, а после удар, который пришелся в живот — я мгновенно отлетела в стену, однако на удивление была спокойна. И это ввело меня в еще больший ужас. А переломанные кости начали медленно срастаться. Я ничего не понимала, и от этого мой взгляд с ужасом бегал по комнате. — Я научу тебя. Как жить в новом теле, как охотиться. Ты станешь продолжением меня, со всеми знаниями что накопились в моей голове за все века жизни.
***
***
***
Следующие месяцы или нет, даже годы я занималась лишь тем, что перенимала знания своего сира. Тая в своем сердце обиду. Я все еще ненавидела его всей своей неживой натурой. Я хотела его смерти: медленной и самой ужасной. Именно той мучительной смерти, что настигла моих родных и знакомых. Но для этого нужны были его знания, его обучения. Чтобы ученик. Дитя. Убило своего отца. Сначала он научил меня охоте, поиску пропитания. Выслеживать свою жертву, как сделать кровь вкуснее и с каждым годом я обретала лишь больше, навыки боя-.. Тому, как чувствовать свое легкое тело и контролировать силу. Я не могла выиграть его в бою, быть может и смогла бы будь у меня больше опыта.. Сир словно видел каждое мое движение раньше, чем оно произошло — но я не оставляла попытки попасть по ненавистному, бледному лицу. В перерывах между обучением мы говорили с ним. Раз за разом тот твердил о том, что сильные всегда правили миром — и сейчас в ближайших нескольких милях они единственные сильнейшие существа. — Знаешь, дитя.. После твоего обращения я все больше думаю о том, чтобы дать тебе почувствовать вкус настоящей битвы. Мы с тобой отправимся в поход. Вместе со смертным войском. — Проговорил он все тем же безумным взглядом глядя на меня. Взор упыря устремился в девичьи зенки, но теперь мой страх перед ним понемногу отступал, словно я понимала что теперь у меня есть хоть какая-то сила, но нет возможности для действий. Нужно было лишь потерпеть и выждать момент.
Акт VI. Ныне же будешь ты со Мною в раю.
Он собрал свое войско и меня под покровом темноты, и мы двинулись в сторону соседнего баронства. Тамошний господин давно был нелюбим моему сиру, однако их личные перепалки меня мало беспокоили. Я хотела опробовать навыки на деле, чтобы понимать как нужно действовать для того, чтобы свершить долгожданную месть. Спустя несколько часов скачек галопом, мы наконец пересекли условную географическую границу. Бешенными темпами смертное войско сметало все на своем пути, деревни мгновенно опустошались, а жители предавались желаниям воинов, и наконец я добралась со своей группой до довольно крупного села и по моему приказу мы спешились, пошагали глубже. Как только моему взгляду предстали мужья с оружием и женщины, прячущие своих детей за спинами, и как бы страшно оно ни было, я ослушаться приказа не могла и не сказать, что мне всё это нравилось, скорее наоборот, очень мерзко. Однако уже с тех пор, мою голову посещали горделивые мысли, в моменте я чуяла и могущество, и отвращение. Приходилось рубать саблями, покуда деревня не вымерла.
Реки крови и я осознала то, во что меня обратили, от того лишь неприятнее. В голову мою пришла идея. Я взяла пергамент в доме старосты, написав на нем письмо, а затем мы отправились далее, вглубь земель атакованной территории. Деревни горели, как бы не пыталась уйти от боя, тот сам всегда меня настигал. Люди кидались, пытаясь обезопасить семьи и самих себя. «Я лишь защищалась» — этой фразой я успокаиваю себя и по сей день, когда убийство уже не кажется чем то необычным. Я пытаюсь выжить, не более. Вскоре мы приблизились к роскошному поместью, что было чуть меньше земель, кои принадлежали моему новому /отцу/. Однако видно, что местный шляхтич пользуется изобилием пшена и других ресурсов в своё. Холопы вынуждены волочить свое жалкое существование, пока их пан пользуется всеми дарами, не дав ничего взамен. Наше войско остановилось у ворот, которые вскоре отворились. Пусть потери были и с нашей стороны, однако сир был в разы сильнее, опытнее чем любой выходящий в бой воин. Мертвые туши падали с лошадей, кто-то был обезглавлен, кто-то вытекал прямо на земле. По указу сира, мне пришлось испить крови его. Во мне утеряно хакмаррское величие, как и людская слабость. Когда господин вышел из кабинета, я оставила письмо на груди иссушенного шляхтича. У меня не было надежды на то, что его кто-то прочтет, но вдруг мне повезет?
Придав земли барона огню мы вернулись домой. Я продолжала влачить свое бессмертное существование бок о бок с ненавистным мне сиром, я ждала.. и иногда я оставляла бездыханные, иссушенные тела людей и солдат в лесу, дабы дать людям хоть немного наводок на истинную суть своего господина. И наконец.. случилось то, чего я ждала больше всего. Во дворе нашего поместья стояла святая инквизиция, с подозрением на то что наш господин является вампиром - а в руках они держали то самое письмо, что я оставила лежать груди испитого барона. Просидев пару дней в ожиданиях - чудес не случилось, письмена не нашлись. Недалеко от поместья, охотившийся в тот момент: мой самоназванный "отец", обнаружили стоянку необычных людей, до зубов вооружённых серебром. Незамедлительно вернувшись в родной дом, он сказал, что пора бы отработать саблями и клыками навыки в настоящей практике, в бою с прямым врагом.
***
***
***
Мне пришлось удовлетворительно кивнуть, подав знак об том что я согласна. Сир предупреждал меня, что наша следующая жертва — дичь, считающая себя охотником. Однако, так-же повествовал об их возможном опыте. Под глубокую ночь мы ушли к увиденному ранее месту. В ещё хоть как то уцелевших хатах горел свет, сир же совсем обледнел, а в глазах его читалась жажда к убийству и поскорее начать бой. Не думая долго, он направился прямо к ним. Сами же охотники, по всей видимости — собирались уходить со своей стояки. Свет погас, а дверь со скрипом открылась, под возгласы я увидала вооружённый до зубов люд. Кто то выглядел грозно, а кто то вовсе обреченный сражаться молодняк, по сей видимости — не встречавшие ранее мне подобных. "Отец" долго не думал, резво подходя и так же резко хватает бедного, ничем не провинившегося, человека за его голову, так же бодро её отрывая. Не успев понять, что случилось, группа состоявшая лишь из мужчин обнажили сверкающие клинки. Я и не думала вступать в бой, покуда я не утеряла человечность, мне искренне жаль тех, кому выпал шанс погибнуть здесь. Бой был долгим, не смотря на великий опыт моего "господина", у него была одна крупная слабость, — его самомнение. Решив поиграться с врагом, он и не замечал как принимает удары. Бойня закончилась с наступлением рассвета, покуда солнце лишь начало выглядывать. "Господин" стоял, однако чуть ли не падал, крайне радостный своей победе он поспешил найти место под навесом. Обожжённый серебром, он попятился к ближайшей крыше, как солнце — поднимается. Но не успел тот спрятаться, предательство пришёл оттуда, откуда казалось бы не ждали. Я так и не вступала в поединок, что и сохранило мне уйму сил. Уже практически сломленного, но довольного собой сира — погнавшиеся и разъяренные люди схватили за воротник. Нанося удар, и откидывая его назад..
К открытой улице, под палящие солнце. В тот момент мне казалось, его наказал сам Флоренд — и подобное ждёт и меня, рано аль поздно. Будучи сломленными, побеждённым — он встал, раскрыв руки и медленно, крайне медленно шагая в мою сторону, кожа да плоть покрылись углями, скоропостижно сгорал тот, кто когда-то разрушил мою идиллию. Мне не было ясно, радоваться или горевать. Тот упал ещё на середине пути, а от бывалой мощи остался лишь обугленный скелет.
***
***
***
Как бы непривычна была потеря, я была рада тогда и довольна по сей день. Рабские оковы сняты, а моя маленькая родина и родительный уют отомщены. Оставался вопрос: что же делать дальше? Укутавшись в ткани, направилась к поместью. Люд бушевал, казалось бы — скоро господин пропал, оно и ясно. Однако что то было не так. Земля трясётся, а в панике не только подчинённые. Все неслись к ближайшему порту, откуда ступали торговые и не только судна. Решив, что одной мне делать нечего, так и решила пойти вслед за "стадом". Оно и не зря, всех за бесценок сплавляли на иные земли. Вокруг царит безумие, а я вместе с остальными - погружаюсь на борт. Мне было не важно, куда я попаду, лишь бы продолжить своё существование. Плыли долго, достаточно, однако за временем я не следила. Самым трудным этапом — оказалось питание, люд не так часто находился в тех местах, где моё питание никто не заметит. Зачастую, на корм уходили пьяницы да и тех, приходилось испивать не до конца. Меня всё ещё пугает то, как мне приходится кормиться. День прибытия, на данный момент — двадцать пятый человеческий год, я направилась куда угодно. Лишь бы найти кров.
На том пожалуй, закончу.
Последнее редактирование: