☫Глава 1: А что в долине Угуисугава.☫
Она родилась в сезон дождей, когда туман с моря окутывал холмистые долины Носаппу так густо, что соседние дома становились призрачными тенями. Клан Роккаку, чей камон — четыре ромба расположенных по часовой, когда-то вселял страх врагам, ныне он был лишь тенью былого могущества. Их родовое поместье на окраине города постепенно поглощали влажные леса, а голоса в большом зале звучали все тише. Воинов оставалось мало, а детей и того меньше.
Ее назвали Судзумэ. И с первых дней ее жизнь была определена двумя вещами — долгом и упадком.
Отец, Роккаку-но Горо, был последним признанным мастером кэндзюцу в их роду. Он не вел самураев в битву, ибо клану Ягами, правящему префектурой, верно служили другие, более многочисленные семьи. Война бушевала далеко на севере Сибэцу, и их покой был куплен ценой бездействия. Потому Горо направил всю свою волю и умение на иное ремесло — охоту на кайдзю, что плодились в тенистых ущельях полуострова у подножия вулканов и в заброшенных деревнях.
Судзумэ росла в старом, пропахшем дымом очага и деревом доме. Ее мир был ограничен мшистыми камнями сада, где тренировался отец, и гулом молитв матери в маленьком семейном дзи-ин. Она помнила, как сидела на потертых татами, наблюдая, как отец ухаживает за своим тати. Он рассказывал ей не сказки о героях и императорах, а суровые истории о кайдзю и бакэмоно, о духах, что не находят покоя, и о проклятиях, ложащихся на землю и людей.
В семь лет он впервые дал ей в руки боккэн. Деревянный меч был тяжел и неудобен в ее маленьких ладонях. Тренировки проходили на рассвете, в сыром саду, где с листьев капала роса. Камаэ, сури-аси, удары субури. Отец был безжалостным учителем. Никаких слез, никаких жалоб. «Сила тела рождается из силы духа, — твердил он. — А дух охотника должен быть острее его клинка».
Ее детство не было полностью лишено радости. Иногда она с мальчишками из города бегала по рисовым полям, спускалась к морю, чтобы посмотреть на прибывающие джонки. Но даже там ее настигла тень судьбы. Когда ей было десять лет, она нашла на берегу зеленую и облезшую плоть, покрытую черными наростами. Она привела отца, и тот, помрачнев, долго смотрел на воду.
— Это юрэй. Проклятие, исходящее из глубины. Море что-то выплеснуло на берег. — произнес он.
В ту же ночь он ушел с несколькими верными людьми и вернулся на рассвете, пахнущий серой и морской солью, с окровавленным подолом хакама. Он ничего не сказал, лишь встретился с Судзумэ взглядом и чуть кивнул. В тот день она поняла, что ее мир — это не зеленые холмы Угуисугава и спокойный город Носаппу. Это тонкая пленка, натянутая над бездной, полной ужаса, и ее клан — один из тех, кто не дает этой пленке порваться.
К двенадцати годам она уже уверенно владела не только боккэном, но и легкой кодати, которую отец подарил ей на день рождения. Она училась читать следы не звериных лап, и слышать шепот проклятого духа в шелесте листьев бамбука. Она была последним ростком на засыхающем древе клана Роккаку, и тяжесть этого знания, как ноша доспехов, ложилась на ее хрупкие плечи.
☫Глава 2: Первая охота☫
Юность Судзумэ прошла в тени её отца и в свете его суровых наставлений. В шестнадцать лет она могла выполнить все ката школы Роккаку с почти безупречной формой. Её кодати стал продолжением её руки, быстрым и точным в бою с тренировочными чучелами. Но отец, Горо, лишь хмурился, глядя на её успехи.
— Почти безупречно — это недостаточно, когда перед тобой не человек, — говорил он, его голос был грубым от лет, проведенных во влажных долинах. — Бакэмоно не церемонятся. Они не соблюдают ритуал. Они просто убивают. Твоё кэндзюцу должно быть не искусством, а рефлексом. Как дыхание.
Он начал брать её с собой на патрулирование дальних подступов к их дому. Они не шли на охоту за могущественными кайдзю — такие вылазки были бы для нее верной смертью. Вместо этого они искали следы малые следы проклятых. Разоренные курятники, отравленные колодцы, животных, тронутых безумием. Судзумэ училась читать знаки, невидимые для обычных людей — обожженную траву, на которой не росли росы, искаженные тени от здоровых деревьев, тишину в лесу, где должны были петь птицы.
Её первая настоящая встреча с проклятым случилась у старого, заброшенного святилища в горах. Несколько ночей подряд из соседней деревни пропадали собаки. Местные крестьяне, зная о ремесле Роккаку, пришли с униженным поклоном и скудными дарами — мешком риса и сушеной рыбой. Горо принял дар и кивком велел Судзумэ готовиться.
Они пришли на место на закате. Воздух был тяжел и сладковато-гнилостный. Судзумэ, сжимая рукоять своего вакидзаси до побеления костяшек, шла за отцом, стараясь дышать так же бесшумно, как и он.
— Это не сильный дух, — беззвучно прошептал Горо, останавливаясь у каменного тории, поросшего мхом. — Всего лишь ину-гами, рождённый из обиды и брошенный хозяином. Но его клыки ядовиты, а скорость обманчива.
Он не стал строить сложных планов. Он указал ей на груду камней у основания святилища.
— Ты будешь приманкой. Выйди на открытое место. Я буду здесь.
Сердце Судзумэ упало. Она ожидала, что будет наблюдать со стороны, подносить снаряжение, но не это. Однако ослушаться отца было невозможно. Она вышла на заросшую дворовую площадку, чувствуя, как каждый её нерв натянут, как струна.
Прошло несколько томительных минут. Ветер шелестел листьями. И вдруг из-за камней метнулась тень. Это не был большой пёс. Он был худым, почти истощенным, но его глаза сияли с болезненным желтым светом, а из оскаленной пасти капала черная слюна, прожигающая траву.
Ину-гами рыкнул и бросился на нее.
Вся отточенная техника, все стойки и удары вылетели у Судзумэ из головы. Чистый, животный ужас сковал её конечности. Она не смогла бы сделать ни одной ката. Вместо изящного парирования она инстинктивно отпрыгнула назад, неуклюже, едва не споткнувшись, и взмахнула кодати перед собой, чтобы просто отгородиться от твари.
Это спасло ей жизнь. Меч чиркнул по лапе монстра, и послышался шипящий звук. Ину-гами отскочил с визгом, но тут же приготовился к новому прыжку, его желтые глаза полные ненависти. Судзумэ замерла, понимая, что следующей атаки она уже не отобьёт.
В этот миг из темноты отделилась фигура Горо. Его тати блеснула при последних лучах солнца — один резкий, молниеносный удар. Не было ни крика, ни борьбы. Только тихий звук рассекаемого воздуха, и голова ину-гами покатилась по земле, тело на мгновение задержалось, а затем рассыпалось в чёрный дым и прах.
В наступившей тишине было слышно только её тяжелое, прерывистое дыхание.
Горо повернулся к ней. Он не упрекнул её. Не стал кричать. Он просто посмотрел на неё своим привычным, усталым взглядом.
—Ты жива. Это главное. Техника придёт с опытом. А сегодня ты узнала разницу между деревом и плотью. Запомни этот страх, ведь он будет оберегать тебя лучше, чем доспехи.
Он повернулся и пошёл прочь, к дому. Судзумэ стояла ещё несколько мгновений, дрожа всем телом, пахнущим гарью и страхом.
☫Глава третья: Проклятие крови.☫
Годы между двадцатью и двадцатью пятью для Судзумэ из клана Роккаку не были наполнены славными победами. Они были временем тихой, упорной работы и медленного, почти незаметного со стороны роста. Она так и не стала тем охотником, чье имя заставляло бы трепетать демонов в соседних провинциях. Ее удел по-прежнему — низшие проклятые, озорные цукумогами, ворующие вещи у крестьян, слабые юрэй, чье присутствие лишь холодило воздух в заброшенных хижинах, ину-гами, на которых она теперь ходила с отцом уже без страха.
Отец старел. Его некогда грозная фигура стала сутулой, а походка тяжелой. Старые раны, полученные в схватках с проклятыми, ныли по ночам, и Судзумэ часто слышала его сдержанные стоны. Он стал ее тенью, мудрым, но немощным советчиком. Теперь это она вела его по тропам, это ее рука наносила решающий удар, пусть и не столь молниеносный, как когда-то его. Она научилась читать знаки не с помощью внезапного озарения, а через долгие, кропотливые наблюдения.
Причина ее ухода из Кансая родилась не на поле брани и не в интригах замкового двора. Причина выросла из тишины их собственного дома, из ужаса, что поразил самый корень клана Роккаку.
Это началось с матери. Женщина, всегда была тихой и болезненной, стала угасать на глазах. Сначала врачи шептались о чахотке, потом о неизвестной новой болезни. Но Судзумэ, чьи глаза привыкли видеть не только физическое, заметила иное. От матери исходила необъяснимая усталость, будто жизненная сила вытекает из нее, как вода из треснувшего кувшина.
Горо, прикованный к постели своим недугом, лишь молча смотрел на жену, и в его глазах читалась мука понимания, слишком страшного для слов. Однажды ночью, когда дыхание матери стало особенно прерывистым, он позвал Судзумэ.
— Это не болезнь, — прошептал он, его голос был хриплым от бессилия. — Это проклятие крови. Оно идет от нашего рода. Я думал, оно уснуло... но оно пожирает ее, чтобы продлить мое угасание.
Он объяснил ей, что их клан, охотясь на скверну веками, сам стал ее сосудом. Проклятие не было активным злом, оно было подобно паразиту, медленно всасывающему жизнь из самых слабых в роду, чтобы поддержать охотника, несущего их долг. Мать стала жертвой, принесенной ради того, чтобы Горо мог дожить свои дни, а Судзумэ — продолжить их дело.
Судзумэ смотрела на спящее лицо матери, на исхудавшую руку отца, и ее мир рухнул. Вся их жизнь, их долг, их жертвы — все это было отравлено изнутри. Она была не продолжателем традиций, а следующим звеном в этой цепи. Рано или поздно проклятие потребовало бы новой жертвы — ее детей, ее мужа, если бы они нашлись.
И тогда в ней родилось решение, тихое и бесповоротное. Она не могла сразиться с этим. Не могла изгнать молитвой. Единственный способ разорвать круг — бежать. Увезти с собой этот ядовитый дар как можно дальше, чтобы он не смог питаться теми, кого она могла бы полюбить.
Она покинула дом тихо, когда начались дожди, словно вернувшись к истокам своего появления. Отец не нуждался в словах — его взгляд говорил все. Она взяла лишь необходимые припасы и отцовскую тати, прихватив свое кодати, и отправилась в порт Носаппу.
Она не смотрела на удаляющиеся зеленые холмы Угуисугава. Ее взгляд был устремлен вперед, на серые волны, на запад. Там лежал Тат — чужая, незнакомая земля. Место, где не знали имени Роккаку и где, возможно, проклятие ее крови уснет, не найдя новой пищи. Она уплывала не как героиня и не как изгнанница. Она уплывала как носительница болезни, надеясь оставить за кормой не только родные берега, но и тень, преследующую ее род.
☫Глава четвертая: Чужая в Поднебесной☫
Тат встретил её шумом, чуждыми запахами и подавляющим масштабом всего. В портовом городе Ичхон, куда она прибыла, всё было иным. Лабиринты улиц, крики торговцев на незнакомом наречии, непривычно острая пища, обжигавшая рот. Здесь не было тихих, залитых зеленью долин Угуисугава. Здесь всё было соткано из людского потока и камня.
Судзумэ чувствовала себя не охотником, а тенью. Её кансайские одежды и заплетённые в строгую причёску волосы вызывали любопытные и подозрительные взгляды. Она была чужаком, варваром с восточных островов. Её тати, завёрнутый в грубую ткань, был единственным напоминанием о доме.
Первые месяцы в Тате были временем выживания, а не охоты. Она нанималась на самую грязную работу: мыла палубы на купеческих джонках, помогала на кухнях харчевен, где с трудом понимала указания хозяев. Деньги уходили на скудную еду и ночлег в самых дешёвых постоялых дворах, где она спала, прижимая к груди свёрток с мечом. Она избегала любых конфликтов, зная, что её положение чужеземки не даёт ей никаких прав.
По пути на север, куда она направлялась, следуя смутным рассказам о другом порте, ей пришлось столкнуться с местной тварью. В одной деревне, где она остановилась переночевать, появился цзянши — оживший мертвец, вставший из осквернённого захоронения. В отличие от коварных бакэмоно Кансая, это создание было медлительным и неуклюжим, его сила заключалась лишь в глупой ярости и невосприимчивости к обычному оружию. Местные жители в панике заколачивали двери, но староста, узнав, что странница с востока охотница, умолял её о помощи.
Сердце Судзумэ бешено колотилось, когда она встала на пути цзянши на пыльной деревенской улице. В её руках был только отцовский тати. Она вспомнила уроки. Такие твари уязвимы для стали, закалённой. Цзянши, с вытянутыми руками и стеклянными глазами, двинулся на неё. Не было времени на сложные манёвры или изящные ката. Собрав всю свою волю, она сделала резкий выпад вперёд, уворачиваясь от цепких пальцев, и нанесла один точный вертикальный удар, стремясь рассечь окостеневшую плоть в области сердца. Лезвие со скрипом прошло сквозь плоть, и цзянши замертво рухнул к её ногам, обратившись в пыль.
Наконец, после долгих месяцев скитаний, она достигла северного порта. Воздух здесь был холоднее и солонее, а в гавани, наряду с татскими джонками, стояли более стройные корабли с характерными парусами — суда, ходившие на Велию, далёкий остров. Старые моряки в портовых тавернах шептались, что Велия — это прекрасное место для торговли.
Стоя на причале и глядя на корабль с странными флагами, Судзумэ чувствовала не облегчение, а глухую тревогу. Она бежала не от монстров Кансая. Она бежала от тени, что упорно следовала за ней через всё море, от памяти о бледном лице матери и угасшем взгляде отца, от бремени, которое было ей не по силам нести. Тат стал для неё не убежищем, а лишь гигантским лабиринтом, который она с трудом преодолела. И теперь, чтобы оставить прошлое по ту сторону моря, ей предстояло снова довериться волнам. Она сжала в кармане кимоно горсть монет, весь свой скудный заработок, и сделала шаг вперёд, навстречу новому, ещё более неизвестному берегу.
☫Глава пятая: Берег туманов☫
Велию она увидела сквозь пелену холодного морского тумана, это был зелёный, холмистый остров, изрезанный бухтами, где низкие крыши домов теснились у воды. Воздух пахнет солёным ветром, влажной землёй и ароматными травами, которых не было в Кансае. Архитектура была одновременно чужой и смутно знакомой, словно татские зодчие пытались воссоздать что-то с её родных островов, но в иных пропорциях и с иным размахом.
Здесь, на Велии, Судзумэ снова стала призраком, чужаком. Её кансайская речь выдавала в ней чужака так же явно, как и запрятанный за спиной тати. .
Жизнь на Велии была немногим легче, чем в Тате. Она нанималась носильщиком на рыбацких причалах, помогала на сушилках для водорослей, её руки, привыкшие к рукояти меча, теперь грубели от верёвок и корзин. Она научилась понимать местное наречие, странную смесь татского с собственными велийскими словами, но она говорила мало, предпочитая оставаться в тени. По ночам она доставала тати, проверяя клинок на наличие ржавчины, и отрабатывала базовые ката в уединенных местах, боясь забыть и это.
Однажды, в портовом квартале, где она искала работу, она стала свидетелем ссоры между местным торговцем и группой подвыпивших моряков с материка. Словесная перепалка переросла в потасовку, и один из моряков выхватил короткий тесак. Угроза была приземленной, но Судзумэ среагировала на неё так, как учили с детства, инстинктивно. Её рука сама потянулась за спину.
Она не обнажила тати. Вместо этого, движением, отточенным тысячами повторений, она перехватила руку моряка с тесаком, используя ножны своего меча как дубинку. Короткий, точный удар по запястью, и тесак с лязгом отлетел в сторону. Всё произошло за мгновение. Наступила тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием моряка, держащегося за онемевшую руку. На Судзумэ смотрели как на человека, чьи движения говорили о долгих годах тренировок.
Никто не бросился её благодарить. Но с того дня в её сторону стало меньше насмешливых взглядов, а хозяин одной из таверн, видевший ту сцену, стал предлагать ей еду в обмен на помощь в разгрузке судов.
Этот мелкий инцидент стал для неё уроком. Её сила, её умения, хоть и скромные, были её единственным капиталом в этом мире. Они не приносили ей славы охотника на монстров, но позволяли выжить. И они же могли привлечь ненужное внимание.
Прошло несколько месяцев. Слух о женщине с длинным мечом, работавшей в порту, медленно расползался. Для неё это был знак. Велия была перевалочным пунктом, местом, где можно было перевести дух, но не спрятаться. Она узнала, что из северной велийской гавани регулярно отходят корабли в Арварох, земли за океаном, о которых ходили лишь смутные легенды.
Собрав свои скудные сбережения, Судзумэ в последний раз взглянула на зелёные холмы Велии, так похожие и так непохожие на холмы Угуисугава. Тати за её спиной казался тяжелее обычного. Она шла не к новой жизни, а от старой, и каждый берег был лишь временным пристанищем. Но теперь в её шаге была не только безысходность бегства, но и твёрдое, пусть и горькое, понимание, что её путь — это путь вечного чужака, а её оружие единственный ключ к выживанию в чужих землях. Она снова ступила на палубу корабля, на этот раз держа курс на Арварох.
☫Глава шестая: Немые пески ☫
Арварох обрушился на неё стеной зноя, непривычных запахов и гортанных, совершенно непонятных звуков. Порт был лабиринтом из глиняных домов цвета пыльного солнца, где люди в длинных одеждах торговались на рынках, полных диковинных товаров. Крики, смешавшиеся с молитвенными напевами, доносившимися с другого конца города, были для Судзумэ лишь шумом, лишенным смысла. Она была глухонемой в этом новом мире.
После Велии с её смутной, но уловимой связью с Кансаем, Арварох был абсолютно чужим. Её кимоно вызывало недоумённые взгляды и насмешки уличных мальчишек. Её тати, завёрнутый в ткань, был единственным якорем, тянущим её на дно в этом море непонимания.
Выживание здесь стало самой сложной её охотой. Она не могла спросить о работе, не могла понять условий. Её пищей часто было то, что она находила на земле у рыночных прилавков, или подаяние, которое бросали чужачке, как бездомной собаке. Она ночевала в тени арок, прижимая к груди свой меч, а песчаный ветер забивался в складки её одежды. Она научилась понимать лишь два слова — угрозу и жест, означавший уходи.
Она наблюдала за местными воинами, их тренировки были яростной пляской с кривыми саблями, полной мощи и свирепости. Её собственное кэндзюцу, требующее концентрации и точности, казалось здесь бесполезным искусством.
Именно в порту, бродя в поисках любой работы, которую можно было бы выполнить молча, она увидела корабль. Он был непохож на татские джонки или велийские суда — более стройный, с острым носом и косыми парусами, готовый бросить вызов океану. А вокруг него кипела особая, лихорадочная деятельность. Грузили не обычные товары, а бочки с водой, мешки с сухарями и вяленым мясом — припасы в немыслимых количествах.
Она замерла, наблюдая. И увидела, как седой, загорелый шкипер в расшитом жилете, чьё лицо было испещрено морщинами, разговаривал с купцом. Они спорили. Шкипер тыкал пальцем на корабль, потом на запад, за линию горизонта. Он говорил громко, его голос был полон ярости и одержимости. Купец качал головой.
Судзумэ не понимала ни слова. Но она читала язык тел. Она видела этот взгляд, не жадный, а одержимый. И она видела жест, который шкипер повторял снова и снова. он широко раскидывал руки, показывая на весь корабль, а потом снова указывал на запад. Жест означал что-то огромное, неведомое, туда, в неизвестность.
Это было не просто плавание. Это было путешествие к чему-то, что пугало и манило одновременно.
Позже, вечером, когда команда отдыхала, она подошла к шкиперу. Он сидел на ящике и чинил снасть. Она не стала кланяться — её поклоны здесь ничего не значили. Вместо этого она подошла, посмотрела ему прямо в глаза и положила свою заветную, завернутую в ткань ношу к его ногам. Потом развернула её, показав длинную изогнутую рукоять тати.
Шкипер поднял на неё усталый взгляд. Он что-то сказал. Вопрос, упрёк? Она не знала. Она лишь ткнула пальцем в его грудь, потом на корабль, а потом снова указала на запад, повторив его собственный, понятный ей жест.
Потом она показала на свои руки, изобразила, как моет палубу, таскает тюки. Она стояла перед ним, худая, запылённая, с лицом, ничего не выражавшим, кроме решимости.
Шкипер долго смотрел на неё, на меч, на её руки. Потом он хрипло рассмеялся. Он что-то крикнул одному из матросов, и тот, усмехаясь, принёс метлу. Шкипер протянул её Судзумэ и указал на палубу.
Она не поняла его слов. Но поняла приказ. Она взяла метлу и начала мести. Медленно, неумело, но с тем же сосредоточенным упорством, с каким когда-то отрабатывала ката.
Через три дня корабль отошёл от причала. Судзумэ стояла на корме, глядя на удаляющиеся огни порта. Она не знала, куда они плывут. Она не знала названия земли, что лежала впереди. Она знала лишь одно — это путешествие было настолько долгим и опасным, что его предпринимали лишь те, у кого не осталось ничего позади. А у неё позади не осталось ничего. Даже тати ушло в оплату шкиперу. Только зов безмолвного горизонта, обещавшего полный разрыв с прошлым, каким бы страшным ни было будущее.
