1. Имена, прозвища и прочее:
Равикс де ла Фальвер
2. OOC Ник:
KROKODILDRAK
3. Раса персонажа:
Человек
4. Возраст:
25 лет
5. Внешний вид:
Тёмные волосы, спокойный, собранный взгляд зелёных глаз. Лицо бледное, с лёгкими тенями под глазами. Одевается скромно, но со вкусом — тёмные ткани, чистые линии. Часто носит длинный тёмный плащ, при себе — трубка.
6. Характер:
Сдержанный, наблюдательный, вдумчивый. Не спешит с выводами, предпочитает слушать. Говорит редко, но по делу. Проявляет мягкость к тем, кто слабее, и жёсткость — к тем, кто её заслуживает. Устойчивый, не склонен к вспышкам.
(Формировался под давлением сложного детства, конфликтов в семье, потери брата, обучения у Эскара.)
7. Таланты, сильные стороны:
Умение анализировать ситуацию;
Хороший фехтовальщик;
Дипломатия, риторика, умение вести переговоры;
Знания в управлении, экономике и законе.
8. Слабости, проблемы, уязвимости:
Склонность к одиночеству и недоверию;
Трудно открывается эмоционально;
Не отпустил прошлое (брат, мать, дом);
Может быть излишне сдержан там, где нужна решительность.
9. Привычки:
Курит трубку, особенно в раздумьях;
Делает заметки и краткие записи по наблюдениям;
Не пьёт крепкий алкоголь, предпочитает красное вино;
Часто держится немного в стороне от шума.
10. Мечты, желания, цели:
Найти брата Ремси и понять, какой дорогой тот пошёл;
Восстановить честь дома (не обязательно властью, но смыслом);
Служить делу, которое сочтёт достойным — не из амбиций, а по совести;
И, возможно, найти место, где он сможет быть не только полезным, но и живым.
Равикс де ла Фальвер
2. OOC Ник:
KROKODILDRAK
3. Раса персонажа:
Человек
4. Возраст:
25 лет
5. Внешний вид:
Тёмные волосы, спокойный, собранный взгляд зелёных глаз. Лицо бледное, с лёгкими тенями под глазами. Одевается скромно, но со вкусом — тёмные ткани, чистые линии. Часто носит длинный тёмный плащ, при себе — трубка.

6. Характер:
Сдержанный, наблюдательный, вдумчивый. Не спешит с выводами, предпочитает слушать. Говорит редко, но по делу. Проявляет мягкость к тем, кто слабее, и жёсткость — к тем, кто её заслуживает. Устойчивый, не склонен к вспышкам.
(Формировался под давлением сложного детства, конфликтов в семье, потери брата, обучения у Эскара.)
7. Таланты, сильные стороны:
Умение анализировать ситуацию;
Хороший фехтовальщик;
Дипломатия, риторика, умение вести переговоры;
Знания в управлении, экономике и законе.
8. Слабости, проблемы, уязвимости:
Склонность к одиночеству и недоверию;
Трудно открывается эмоционально;
Не отпустил прошлое (брат, мать, дом);
Может быть излишне сдержан там, где нужна решительность.
9. Привычки:
Курит трубку, особенно в раздумьях;
Делает заметки и краткие записи по наблюдениям;
Не пьёт крепкий алкоголь, предпочитает красное вино;
Часто держится немного в стороне от шума.
10. Мечты, желания, цели:
Найти брата Ремси и понять, какой дорогой тот пошёл;
Восстановить честь дома (не обязательно властью, но смыслом);
Служить делу, которое сочтёт достойным — не из амбиций, а по совести;
И, возможно, найти место, где он сможет быть не только полезным, но и живым.
История Равикса де ла Фальвера
Равикс де ла Фальвер родился во Флорэвенделе, в родовом поместье старинного, но уже увядающего дома де ла Фальвер. Он появился на свет всего на несколько минут позже своего брата-близнеца, Ремси. Мальчики были почти неотличимы внешне — за одним исключением: у Ремси были ярко-голубые глаза, а у Равикса — глубокие зелёные.
Уже в то время дом де ла Фальвер переживал упадок. Его глава, лорд Алвар де ла Фальвер, не обладал ни стратегическим умом, ни талантом к управлению финансами. Он всё чаще уходил в вино и беспечность, пренебрегая управлением поместьем. Несмотря на это, дом ещё сохранял остатки былой чести, хотя уважения со стороны знати оставалось всё меньше.
Когда-то род Фальвер славился мастерами-оружейниками, бронниками и кузнецами, а также своими виноградниками и выдающимися фехтовальщиками. К моменту рождения близнецов искусство кузни почти исчезло, но традиция фехтования оставалась священной и поддерживалась как последняя нить, связывающая дом с его славным прошлым.
В первые годы их детства, задолго до серьёзного обучения, отец, движимый остатками гордости и желания сохранить имя семьи, продал часть отдалённых угодий и прежнего оружейного инвентаря. На вырученные средства он нанял учителей для обоих сыновей — по грамоте, истории, риторике и начальной тактике. “Может, мой дом и рушится, но мои сыновья будут стоять крепче его стен,” — сказал он однажды своему управляющему.
Детство
Равикс и Ремси росли вместе. Они были братьями, но с раннего возраста проявляли разные черты характера. Ремси был горячим, прямолинейным, импульсивным. Он с готовностью бросался в бой, не задумываясь о последствиях. Равикс же предпочитал наблюдать, анализировать, действовать хладнокровно и точно. Где Ремси шёл напролом, Равикс искал обходной путь и наносил удар в самое уязвимое место.
Их различия становились особенно явными в конфликтах с другими детьми. Когда над ними насмехались из-за бедственного положения их дома или за их «зеркальную» внешность, Ремси дрался. Равикс мстил тоньше: словом, поступком, ловкой подставой, после которой обидчик сам попадал впросак.
В раннем детстве Равикс был удивительно добрым и наивным ребёнком. Он верил в силу справедливости, в то, что добро возвращается, и что каждый человек, даже самый грубый, на самом деле хочет быть понятым. Он помогал слугам чинить лестницы, носить вино, ухаживал за больной собакой старого садовника, читал вслух сказки кухарке, у которой начинала слабеть память. Он был тем, кто первым бросался на помощь, даже если его не просили.
Равикс особенно стремился к вниманию отца, лорда Алвара. Он верил, что если будет достаточно стараться, если станет примерным, отец его полюбит. Иногда он рисовал для него гербы, пытался выучить отрывки речей, даже сам пытался чинить счётные книги, чтобы показать, что может быть полезным. Но Алвар был человек сломанный, ожесточённый своими неудачами. Он не видел в сыновьях живых существ — только давление ответственности, последнюю ставку в проигранной игре.
Однажды, когда Равиксу было шесть, он сам сколотил из старых досок и кожаных обрезков небольшой щит с гербом их дома и с гордостью принёс его отцу. Алвар, взглянув на неровную работу, только фыркнул.
Он не сказал ни спасибо, ни "молодец". Он просто прошёл мимо. Равикс тогда не заплакал. Он вышел в виноградники и сидел там до темноты. Молчал. Запомнил. И стал чуть тише.
Только мать — леди Мирелла — была для него источником тепла. Болезненная, но добрая, она всегда находила слова утешения. Она видела его боль и не пыталась отмахнуться от неё. Когда он приносил ей чай, она улыбалась. Когда он читал ей вслух, она гладила его волосы. Она говорила:
Равикс де ла Фальвер родился во Флорэвенделе, в родовом поместье старинного, но уже увядающего дома де ла Фальвер. Он появился на свет всего на несколько минут позже своего брата-близнеца, Ремси. Мальчики были почти неотличимы внешне — за одним исключением: у Ремси были ярко-голубые глаза, а у Равикса — глубокие зелёные.
Уже в то время дом де ла Фальвер переживал упадок. Его глава, лорд Алвар де ла Фальвер, не обладал ни стратегическим умом, ни талантом к управлению финансами. Он всё чаще уходил в вино и беспечность, пренебрегая управлением поместьем. Несмотря на это, дом ещё сохранял остатки былой чести, хотя уважения со стороны знати оставалось всё меньше.
Когда-то род Фальвер славился мастерами-оружейниками, бронниками и кузнецами, а также своими виноградниками и выдающимися фехтовальщиками. К моменту рождения близнецов искусство кузни почти исчезло, но традиция фехтования оставалась священной и поддерживалась как последняя нить, связывающая дом с его славным прошлым.
В первые годы их детства, задолго до серьёзного обучения, отец, движимый остатками гордости и желания сохранить имя семьи, продал часть отдалённых угодий и прежнего оружейного инвентаря. На вырученные средства он нанял учителей для обоих сыновей — по грамоте, истории, риторике и начальной тактике. “Может, мой дом и рушится, но мои сыновья будут стоять крепче его стен,” — сказал он однажды своему управляющему.
Детство
Равикс и Ремси росли вместе. Они были братьями, но с раннего возраста проявляли разные черты характера. Ремси был горячим, прямолинейным, импульсивным. Он с готовностью бросался в бой, не задумываясь о последствиях. Равикс же предпочитал наблюдать, анализировать, действовать хладнокровно и точно. Где Ремси шёл напролом, Равикс искал обходной путь и наносил удар в самое уязвимое место.
Их различия становились особенно явными в конфликтах с другими детьми. Когда над ними насмехались из-за бедственного положения их дома или за их «зеркальную» внешность, Ремси дрался. Равикс мстил тоньше: словом, поступком, ловкой подставой, после которой обидчик сам попадал впросак.
В раннем детстве Равикс был удивительно добрым и наивным ребёнком. Он верил в силу справедливости, в то, что добро возвращается, и что каждый человек, даже самый грубый, на самом деле хочет быть понятым. Он помогал слугам чинить лестницы, носить вино, ухаживал за больной собакой старого садовника, читал вслух сказки кухарке, у которой начинала слабеть память. Он был тем, кто первым бросался на помощь, даже если его не просили.
Равикс особенно стремился к вниманию отца, лорда Алвара. Он верил, что если будет достаточно стараться, если станет примерным, отец его полюбит. Иногда он рисовал для него гербы, пытался выучить отрывки речей, даже сам пытался чинить счётные книги, чтобы показать, что может быть полезным. Но Алвар был человек сломанный, ожесточённый своими неудачами. Он не видел в сыновьях живых существ — только давление ответственности, последнюю ставку в проигранной игре.
Однажды, когда Равиксу было шесть, он сам сколотил из старых досок и кожаных обрезков небольшой щит с гербом их дома и с гордостью принёс его отцу. Алвар, взглянув на неровную работу, только фыркнул.
Он не сказал ни спасибо, ни "молодец". Он просто прошёл мимо. Равикс тогда не заплакал. Он вышел в виноградники и сидел там до темноты. Молчал. Запомнил. И стал чуть тише.

Только мать — леди Мирелла — была для него источником тепла. Болезненная, но добрая, она всегда находила слова утешения. Она видела его боль и не пыталась отмахнуться от неё. Когда он приносил ей чай, она улыбалась. Когда он читал ей вслух, она гладила его волосы. Она говорила:
— Ты мягкий. Не бойся быть таким. Но научись выбирать, кому ты свою мягкость даёшь.
Эти слова он не понял сразу. Но они остались с ним навсегда.
Даже в детстве Равикс чувствовал, что в доме что-то не так. Он слышал, как по ночам отец спорит с ростовщиками, как старший управляющий уходит без зарплаты, как работники виноградников уезжают, не простившись. Он видел, как покосились стены, как сад начал зарастать бурьяном, как библиотека пылится, и никто кроме него туда не заходит.
Иногда он просыпался ночью и слышал, как мать плачет в одиночестве. В такие моменты он сжимал в руках одеяло и не решался подойти. Он был слишком мал, чтобы понять, как помочь, и слишком чуток, чтобы остаться равнодушным.
Ситуации, оставившие след
1. Стычка с сыном купца
Равиксу было восемь лет, когда в поместье прибыли гости: местный купец Хагран со своей семьёй. Его младший сын, Фейн — пухлый, самоуверенный мальчишка с лицом, полным самодовольства, — всё время хвастался: новыми сапогами, халатом с вышивкой и тем, что его отец “при деньгах, а не как тут”. Он был старше Равикса всего на год, но вел себя как взрослый.
Во время прогулки по виноградникам Фейн, не скрываясь, сказал:
— Это всё ваши? Ну и гадюшник. Интересно, сколько ещё лет ваша мамаша будет притворяться леди?
Равикс встал как вкопанный. Сердце забилось. Ударить? Закричать? Слёзы подступали — от ярости, обиды, унижения.
Но он сдержался.
Он посмотрел на Фейна и тихо, почти ласково спросил:
— Это правда то, что ты думаешь, или просто то, что говорит твой отец за столом?
Фейн замер. Он не ожидал, что кто-то расколет его так — без кулаков, без крика. Он начал мямлить, оглядываясь на остальных детей. Равикс продолжил:
— Давай скажем это лорду Алвару. Уверен, он будет рад узнать, что его гости говорят о его жене.
Фейн побледнел. Вернувшись к ужину, он молчал, а на следующее утро купец лично пришёл к Алвару и принёс извинения. После этого случая отец посмотрел на Равикса с долей подозрения, а не гордости.
Тогда Равикс понял: словами можно обнажить чужую слабость не хуже стали. И если уж удар наносить — пусть он будет точным.
2. Болезнь матери
Зима выдалась долгой и жестокой. Леди Мирелла почти не вставала с постели — слабость, жар, кашель. Лекарь приезжал из соседнего города, но всё, что он говорил, сводилось к одному: “Нужно тепло, покой и покровы из северного мха. У вас он, конечно же, есть?”
Его слова были бессмысленным шумом. Все знали, что денег на особые лекарства нет.
Равикс, тогда ещё ребёнок, сам носил ей воду, варил бульон с кухаркой, вытирал пот со лба, держал её за руку, когда она не могла заснуть. Он сидел рядом ночами, пока брат спал. Иногда он шептал ей сказки, которые сам придумывал на ходу. Иногда — просто молчал, потому что боялся, что слова её разбудят и причинят боль.
Он не мог её спасти. Он ничего не мог изменить. Но он остался рядом.
С тех пор Равикс начал понимать, что не всё в этом мире можно поправить усилием воли. А еще — что близкие уходят. И нужно быть готовым к этому с самого детства.
3. Слова отца за дверью
Равиксу было десять. Поздним вечером он возвращался из библиотеки, когда в коридоре у кабинета отца услышал приглушённые голоса. Он знал, что не должен подслушивать, но шаги замерли — из кабинета доносился голос Алвара.
— Эти дети… Обуза. Если бы не они — я давно бы покинул эту дыру. Уехал. Начал заново.
— Но они — твои сыновья, — ответил незнакомый голос.
— Да пусть хоть черти будут. Я не просил их. Это Мирелла их захотела. А теперь она вечно больна, а я связан по рукам и ногам этим поместьем, этой проклятой фамилией… и ими.
Равикс стоял в темноте, сжимая книжку в руках. Мир словно застыл. Он не чувствовал ни холода, ни боли — только глухую пустоту, как будто в нём что-то оборвалось. Он не вошёл в комнату, не закричал. Он просто отошёл назад, медленно, как во сне, и вернулся в свою постель.
В ту ночь он не спал.
С того дня он перестал искать одобрения отца. Всё, что он делал, он делал не для Алвара — а несмотря на него. Он стал тише. Осторожнее. Холоднее в суждениях.
Спустя какое-то время Равикс слышал, как отец говорит ростовщику:
— Если бы не эти сопляки, я бы давно сбежал отсюда.
Равикс стоял за дверью, замерев. Потом вернулся в библиотеку и сидел молча до самого утра. С тех пор он перестал надеяться на признание отца. И стал гораздо сдержаннее.
С самых ранних лет судьба вела Равикса и Ремси одной дорогой. Их называли "зеркалами" — одинаковое лицо, одинаковый рост, но, как это часто бывает у близнецов, за внешней симметрией скрывалась глубокая разница.
Ремси был пламенем: вспыльчивый, прямолинейный, вечно с растрёпанными волосами, ссадинами на руках и вечной привычкой говорить вслух всё, что думает. Он не терпел несправедливости — не из соображений принципа, а из внутреннего раздражения, когда видел ложь, издёвку или слабость. Он не размышлял — он действовал.
Равикс — вода. Тихий, внимательный, рано научившийся сдерживать эмоции. Он не любил кричать, не ввязывался в конфликты, а если и ввязывался, то с неожиданной, точной и резкой решимостью. Ему нужно было время, чтобы осмыслить ситуацию, найти слабое место, понять — кто, зачем, почему. В нём с детства жила склонность к наблюдению, расчёту и ожиданию правильного момента.
Когда им было по десять, произошла ситуация , которая запомнилась обоим.
В поместье часто собирались дети местной знати — кто по долгу дружбы, кто по настоянию родителей, желающих сохранить хоть какие-то связи с Фальверами. Один из таких мальчиков, Теран — сын мелкого барона, пухлый и наглый, выискивал повод, чтобы самоутвердиться. Он часто насмехался над бедностью Равикса и Ремси, называл их "детишками из рухляди", "тенью рода".
Однажды, когда Равикс уронил корзину с книгами, Теран подбежал и с показным сочувствием начал собирать их... а затем пнул одну из них прямо в грязь.
С самых ранних лет судьба вела Равикса и Ремси одной дорогой. Их называли "зеркалами" — одинаковое лицо, одинаковый рост, но, как это часто бывает у близнецов, за внешней симметрией скрывалась глубокая разница.
Ремси был пламенем: вспыльчивый, прямолинейный, вечно с растрёпанными волосами, ссадинами на руках и вечной привычкой говорить вслух всё, что думает. Он не терпел несправедливости — не из соображений принципа, а из внутреннего раздражения, когда видел ложь, издёвку или слабость. Он не размышлял — он действовал.
Равикс — вода. Тихий, внимательный, рано научившийся сдерживать эмоции. Он не любил кричать, не ввязывался в конфликты, а если и ввязывался, то с неожиданной, точной и резкой решимостью. Ему нужно было время, чтобы осмыслить ситуацию, найти слабое место, понять — кто, зачем, почему. В нём с детства жила склонность к наблюдению, расчёту и ожиданию правильного момента.
Когда им было по десять, произошла ситуация , которая запомнилась обоим.
В поместье часто собирались дети местной знати — кто по долгу дружбы, кто по настоянию родителей, желающих сохранить хоть какие-то связи с Фальверами. Один из таких мальчиков, Теран — сын мелкого барона, пухлый и наглый, выискивал повод, чтобы самоутвердиться. Он часто насмехался над бедностью Равикса и Ремси, называл их "детишками из рухляди", "тенью рода".
Однажды, когда Равикс уронил корзину с книгами, Теран подбежал и с показным сочувствием начал собирать их... а затем пнул одну из них прямо в грязь.
— Тебе не стоит читать. Всё равно в башке пусто, как в бочке вашего погреба.
Равикс встал, молча. Он не плакал. Но в глазах его стояла боль. Он пошёл было поднимать книгу — и тут Теран ударил его локтем в лицо. Удар получился нечаянно сильным — кровь пошла из носа, и Равикс упал на колени.
Только тогда вмешался Ремси.
Он подлетел к Терану, как буря, сбив его с ног. Несколько быстрых ударов, выкрик "Это тебе за брата!" — и мальчишка завизжал, прикрываясь руками. Остальные дети, ошарашенные, молчали. Пока слуги не растащили их, Теран уже захлёбывался соплями и испуганными всхлипами.
После этого Ремси неделю отбывал наказание, а Равикс — молча вытирал кровь с губ и смотрел в окно. Он не сказал брату спасибо. Не потому что не был благодарен — а потому что понимал: в другой раз Ремси может не успеть. Или его не будет рядом.
Это был один из тех дней, когда внутри Равикса что-то изменилось. Он начал копить силу в себе. Он понял, что не хочет зависеть от ничьей защиты — даже от той, что приходит от самого близкого человека.
Со временем их различия стали только ярче. Ремси тянулся к бою, к физическим нагрузкам, любил звук клинков и гул арены. Его влекла прямая конфронтация. Он был среди тех, кто первым хватался за палку, если кто-то обижал слугу, или вступался за Равикса даже без просьбы.
Равикс же всё чаще оставался в библиотеке. Он всё ещё тренировался, но в бою ему была важна не сила, а ритм, баланс, анализ. Его больше занимали книги о войне, экономике, дипломатии. Он пытался понять, как одни дома падали, а другие выживали. Он уже тогда задавался вопросами, которые не задавал себе Ремси: "Что будет через десять лет? Как сохранить род, если не в бою?"
Но несмотря на различия, между ними оставалась незримая связь. Они никогда не ссорились по-настоящему, но всё чаще говорили разными языками. Ремси не понимал, почему брат всё меньше смеётся и всё чаще молчит. А Равикс чувствовал, как брат идёт вперёд — будто бы по другой дороге. Горячей. Прямой. Опасной.
Когда наступит взрослая жизнь, эта грань станет роковой.
Учеба и наставники
С раннего возраста Равикс и Ремси начали своё обучение, как того требовали дворянские традиции. Хотя их отец не был щедр на ласку и внимание, он всё же понимал необходимость вложений в образование сыновей. Они были для него не столько детьми, сколько инструментами надежды на восстановление чести дома. Впрочем, любовь и забота отца оставались для них недоступными.
Для обучения братьев был собран узкий, но достойный круг наставников. Их первым учителем стал Ансельм — пожилой писарь и бывший советник при дворе деда Равикса. Именно он научил их чтению, письму, этикету и истории. Ансельм утверждал, что книга — это оружие не слабее клинка. Он внимательно следил за успеваемостью братьев, но особенно гордился Равиксом, который обладал редкой способностью к вдумчивому и системному обучению.
Также в их воспитании участвовали:
мастер Лоренц, философ и теолог, прививший Равиксу любовь к анализу, рассуждению и спокойному поиску истины;
мадам Севель, преподавательница литературы и риторики, обучавшая искусству убеждения, публичных выступлений и ведению переписки;
мастер Вельхо, преподаватель арифметики и управления финансами, под началом которого Равикс постиг азы учёта, торговых расчётов и логистики.
Равикс был усерден, сдержан и любознателен. Его день начинался с рассвета, с разминки и фехтовальных упражнений, продолжался за книгами, а завершался изучением риторики и дипломатии. Он вёл подробные записи, анализировал свои ошибки и постоянно стремился к самосовершенствованию. Он не был самым сильным или самым быстрым, но выделялся выдержкой, проницательностью и способностью учиться на каждом поражении.
Равикс всегда стремился к знаниям. Он считал, что, если станет умнее, лучше, — сможет изменить судьбу дома. Его дни проходили в учёбе, которую организовывали мать и старый писарь Ансельм, верный слуга деда Равикса.
Ансельм преподавал основы грамотности, историю и этикет. Он говорил:
— Умный мечник выигрывает до того, как вытащит меч.
С ним Равикс изучал труды древних полководцев, летописи королевских домов, трактаты о чести и долге. Ансельм прививал ему дисциплину и вдумчивость.
Позже к обучению подключились другие наставники:
мадам Севель, строгая дама в чёрном, обучала ораторскому искусству, литературе и письму. Она не терпела лени и часто ставила Равиксу задачи писать речи, будто он уже взрослый дворянин. От неё он научился сдержанности в слове и умению говорить так, чтобы даже враг слушал.
мастер Вельхо, сухой и педантичный, преподавал арифметику и основы управления финансами. Он говорил:
— Тот, кто не умеет считать, не заслуживает владеть землей.
Когда Равиксу исполнилось одиннадцать, тренировки с деревянным мечом стали частью ежедневной рутины. Их вел сержант по прозвищу Брокен — старый солдат, бывший мечник при одном из полковых отрядов в пограничных землях. Невысокого роста, с перебитым носом, сломанными пальцами и вечной щетиной, он казался мальчишкам воплощением ветра войны. Его голос был груб, как шероховатая кожа, и он не терпел лени.
— Меч — не игрушка, — говаривал он, бросая деревянный клинок в руки Равиксу. — Это продолжение твоих мыслей. Путаешься в голове — запутаешься в бою.
С первого дня стало ясно, что Ремси превосходит брата. Его движения были яростны, стремительны, как будто он рождён с мечом в руке. Он ловко переходил из одной стойки в другую, бил с напором, не сдерживая силы. Равикс же путался в ногах, терял равновесие, часто ловил удары прямо в корпус.
— Ты дерёшься, будто извиняешься, — фыркнул как-то Брокен, когда Равикс в очередной раз оказался на спине.
Эти слова врезались в сознание мальчика. В те дни он ощущал себя ничтожно: слабее брата, неуклюжее сверстников. Даже служанка по имени Грета, которой он помогал по вечерам, как-то сказала, ласково, но обидно:
— Ты слишком добрый, милорд. Меч — не для доброты.
И всё же Равикс продолжал. Он приходил раньше на занятия, оставался позже, повторял стойки перед зеркалом в пустом зале. Он не бил быстро, но учился точно. Он не сражался ради похвалы отца или признания Ремси — он начал искать свой собственный путь.
Однажды на тренировке случилось то, что перевернуло его отношение к бою. Это был обычный спарринг с Ремси. Братья сражались деревянными мечами, и, как обычно, Равикс проигрывал. Однако в какой-то момент он увидел, как брат делает уже знакомый выпад — и на долю секунды предугадал его. Не думая, Равикс сделал шаг в сторону и ударил в открытую сторону ребра. Деревянный клинок с глухим стуком ударил по броне, и Ремси пошатнулся.
Все замерли. Брокен впервые за долгое время кивнул:
— Наконец-то ты смотрел, а не отбивался наугад.

Со временем он сам начал просить Ремси тренироваться вместе, но не как соперники — как партнёры. Они поочерёдно разыгрывали ситуации, изучали приёмы: захват руки, сближение после парирования, отступление с контрударом. Равикс даже начал обучать некоторых младших слуг, объясняя принципы, как сам их понял.
Однажды он застал Ремси за разговором с Брокеном, когда тот сказал:
— У него холод в голове. Страшное оружие, если он научится бить вовремя.
Путь фехтовальщика
Он приходил на час раньше, уходил на час позже. Сначала в одиночку, потом с мастером, потом — иногда — с братом.
Ремси сначала смеялся:
— Решил стать вторым мной?
Но позже, видя упорство, стал тренироваться с ним. Они вновь проводили часы вместе, как в детстве, но теперь между ними была арена, удары, тяжёлое дыхание, синяки.
Ремси бил жёстко — не жалея, не снисходя. Он говорил:
— Я твой брат, а не нянька. Если ты хочешь драться — учись получать.
И Равикс учился. Учился читать движение, предугадывать шаги, понимать вес и баланс клинка. Он начал осваивать не стиль Ремси — прямой, силовой, — а свой стиль: изворотливый, экономный, почти шахматный.
Со временем он понял: меч — это не сила. Это продолжение воли. И теперь у него была воля.
Параллельно с боевыми тренировками учителя менялись:
– Сэр Ортвальд, пожилой, строгий мастер этикета и политики, учил их не только говорить, но и слушать.
– Галло Финье, философ с добродушной ленью в голосе, обсуждал с ними вопросы долга, свободы, справедливости.
– Магистр Вельрам, учитель арифметики и ведения счетов, был сух и практичен — он впервые показал Равиксу, как выглядят долги их дома на бумаге.
– И, конечно, мастер Эдрин де Саллар, боевой инструктор, некогда служивший в королевской гвардии. Он преподавал фехтование.
Каждый из них по-своему влиял на юношу. У Ортвальда он учился молчать тогда, когда слово может быть оружием. Финье сеял в нём сомнение, но также заставлял искать собственные ответы. Вельрам научил смотреть на числа как на язык власти. А Эдрин... Эдрин заставлял его драться не по системе, а по инстинкту.
Фехтование, как семейная традиция Фальверов, стояло особняком. Тренировки проводились почти ежедневно — в зале с деревянными перекрытиями и запахом масла и пота.
С самого начала было очевидно: Ремси был прирождённым фехтовальщиком. Его тело понимало меч — движения текли через него, будто он родился с клинком в руке. Он был быстр, напорист, агрессивен. Учителя хвалили его, говорили, что он "впитал искусство с молоком матери".
Равикс же был неуклюж. У него получалось хуже, медленнее, он постоянно получал удары, не мог поймать ритм. Он держал меч, как чужую вещь. Часто смотрел на бой, ипытаясь понять, как это работает, а не почувствовать.
Мастер Эдрин не скрывал разочарования:
— У тебя хороший ум, Равикс. Но меч не понимает логики. Он требует чувства.
Равикс молча кивал. Внутри копилась досада. Он ненавидел эти занятия — потому что знал: тренируется не ради себя, а ради долга, ради рода, ради отца, который всё реже смотрел в его сторону.
Поворотный момент
Однажды в поместье прибыли посланники от одного из соседних лордов. Они задержались на несколько дней, и вечером в зале устроили дружеский поединок между юношами — для показательного зрелища.
Ремси вызвали первым. Он сражался против юного воина по имени Делан Марст — и победил его с хлесткой точностью, быстро, чисто. Зал захлопал. Гости смотрели с уважением.
Равикса вызвали "для пары". Он не хотел идти. Но отказать было нельзя. Делан, сжав зубы, принял вызов на реванш.
Дуэль была короткой и позорной.
Уже на третьей минуте Равикс упал. Его клинок вылетел из руки, он пропустил серию грубых ударов и оказался в грязи. Делан отвернулся, не дожидаясь поклона. Гости тихо зашептались. Кто-то из местных мальчишек хихикнул.
Позже, в своей комнате, Равикс сидел у окна, сжав кулаки. Он не плакал. Но его руки дрожали — не от боли, а от стыда.
Тогда он впервые честно задал себе вопрос: для кого он живёт? Для отца? Для семьи? Для пустой идеи "восстановления дома"?
На следующий день он сам пришёл к мастеру Эдрину. Рано утром. Без брата. Без указаний.
— Я хочу научиться. Не ради рода. Не ради кого-то. Ради себя.
Мастер молча кивнул.
С этого момента начались настоящие тренировки.
С двенадцати до шестнадцати лет Равикс почти не покидал поместья. Эти годы он посвятил учёбе и тренировкам: читал, записывал, наблюдал, исправлял ошибки. Он медленно, но неуклонно укреплял тело и ум, осваивал искусство речи и расчёта, оттачивал движения с мечом. Это было время без громких побед, но с первыми тихими успехами — когда его стали слушать, когда удары стали точнее, а слова —обдуманней. Именно тогда, среди привычной тишины и пыли, в нём начал формироваться тот человек, которым он станет.
Перелом: 16–19 лет — уход брата и взросление
К шестнадцати годам дом де ла Фальвер окончательно погрузился в упадок. От былого наследия остался лишь старый особняк и несколько виноградников — всё остальное было проиграно, заложено или распродано. Лорд Алвар окончательно превратился в тень человека: он почти не вставал из-за карточного стола, был пьян ежедневно, и в его глазах осталась лишь горечь и злость.
В один из вечеров, Равикс, возвращаясь из библиотеки, услышал громкие голоса. Он замер в полутьме у лестницы. В зале отец и Ремси яростно спорили — брат обвинял Алвара в том, что тот разрушил всё, за что стоило бороться, превратил дом в посмешище, растоптал память предков. Алвар, пьяный, огрызался, кидал бокалы и кричал, что дети — это ярмо, что никто не мешал им уйти раньше.
Равикс не вмешался. Он стоял в тени, сжимая перила, и только смотрел, как Ремси вышел из зала, прошёл мимо, бросив на него взгляд, в котором смешались гнев, усталость и прощание. Он направился в оружейную. Через минуту вышел уже с семейными доспехами и мечом, когда-то принадлежавшими их деду. Равикс бросился следом, пытаясь его остановить.
В один из вечеров, Равикс, возвращаясь из библиотеки, услышал громкие голоса. Он замер в полутьме у лестницы. В зале отец и Ремси яростно спорили — брат обвинял Алвара в том, что тот разрушил всё, за что стоило бороться, превратил дом в посмешище, растоптал память предков. Алвар, пьяный, огрызался, кидал бокалы и кричал, что дети — это ярмо, что никто не мешал им уйти раньше.
Равикс не вмешался. Он стоял в тени, сжимая перила, и только смотрел, как Ремси вышел из зала, прошёл мимо, бросив на него взгляд, в котором смешались гнев, усталость и прощание. Он направился в оружейную. Через минуту вышел уже с семейными доспехами и мечом, когда-то принадлежавшими их деду. Равикс бросился следом, пытаясь его остановить.
— Ты не должен уходить. Мы… мы вместе.
— Мы были, — ответил Ремси. — Но теперь я не могу здесь остаться. Я не буду жить в гниющем доме и смотреть, как он бьёт мать.
Если я останусь — стану таким же.
Равикс смотрел ему в спину, когда тот уходил в ночь. Он не знал, куда брат отправится. Но знал, что их пути теперь расходятся.
С этого вечера Равикс перестал быть ребёнком.
На него обрушилась вся тяжесть забот о доме. Мать, истощённая болезнями и страданиями, стала его главным союзником. Отец, теряя остатки разума, начал не только распускать руки в её сторону, но и препятствовать Равиксу во всём. Однако Равикс не отступил. Когда однажды Алвар ударил Миреллу на глазах сына, Равикс впервые дал ему отпор. Не кулаком — но холодным взглядом, твёрдой рукой, несгибаемой позицией. Он встал между ними и сказал:
— Ещё раз — и ты сломаешься первым.
Алвар, осунувшийся, красный от вина и унижения, будто понял, что больше не властен над сыном. Перед ним стоял не мальчик, а человек, который больше не боялся. И это пугало сильнее, чем любой мятеж.
На следующий день, не произнеся ни слова, Алвар велел слуге собрать вещи Равикса. "Пусть идёт, если такой умный", — бросил он в пустоту.
Равикса изгнали из дома.
Он не стал прощаться. Только подошёл к матери, поцеловал ей руку и тихо вышел. Позади осталась тень рода. Впереди — путь.

Его отправили в Эирини — сердце Флории и столицу Флорэвенделя, где жил один из немногих уцелевших родственников со стороны матери — пожилой дворянин по имени Эскар Левьен. Хотя он и не был влиятельным политиком, его земли в окрестностях Эирини славились стабильностью, достатком и разумным управлением. Эскар вёл уединённый образ жизни, занимался хозяйством и обучал нескольких юношей из благородных, но обедневших домов. Именно он, узнав о бедственном положении дома де ла Фальвер, согласился приютить Равикса в своём поместье, предоставив ему кров, достойное наставничество и доступ к хорошему образованию. Это была мера отчаяния — или, может быть, надежды матери. Здесь Равикс провёл следующие годы.
Он учился с рассвета до поздней ночи: изучал своды законов, трактаты по экономике и праву, принципы управления землями и налоговыми системами, особенности провинциальной бюрократии. Его дни были насыщены занятиями по философии, дипломатии, риторике, бухгалтерии и даже аграрному устройству — всё это, по словам Эскара, было жизненно необходимо для любого, кто желает восстановить свой род., трактаты о торговле и управлении землями, основы переговоров, риторику и публичную речь. Он подолгу беседовал с наставниками о природе власти, о балансе между разумом и страстью, справедливостью и выгодой. Его ум, и без того тренированный годами книг, теперь получил твёрдую опору практики. При этом Равикс не забывал о боевом искусстве: он самостоятельно продолжал утренние тренировки, оттачивая стойки, работу с мечом и технику дыхания. Иногда он тренировался с другими учениками Эскара или участвовал в небольших состязаниях, чтобы не терять форму.
Он не забывал дом. Писал письма матери, интересовался новостями. Здесь Равикс провёл следующие годы.
Эти три года, c шестнадцати до девятнадцати стали фундаментом.
Эскар внимательно наблюдал за успехами юноши и вскоре, увидев его усердие и способность к точному мышлению, стал поручать ему простейшие, но важные дела.
Сначала это были простые задания: принять купцов в отсутствие хозяина, проверить счета за проданное зерно, провести переговоры с поставщиками на рынке Эирини. Равикс учился не по книгам, а в реальности — сталкиваясь с ложью, завышенными ценами, хитрыми условиями контрактов. В двадцать лет он уже самостоятельно занимался надзором за сбором налогов с трёх деревень, принадлежавших Эскару, и решал споры между арендаторами.
В девятнадцать он впервые сопровождал караван с местной продукцией до границы Флорции, где сумел, проявив твёрдость и холодный расчёт, добиться уступок от таможенного сборщика. Это событие Эскар отметил особенно, сказав:
— Ты не только слушаешь, ты понимаешь. Это редкость.
С каждым годом Равиксу доверяли больше. В двадцать он получил в управление небольшой участок земли — экспериментальную ферму, на которой испытывались новые методы ирригации. Он лично контролировал рабочих, вёл книги, решал логистические задачи. Один из старших управляющих, не желая подчиняться юнцу, пытался саботировать его работу. Равикс не вступал в открытый конфликт — он собрал доказательства и передал Эскару, тот человека уволил.
В двадцать один он впервые выступил с публичной речью перед собранием мелких землевладельцев, отстаивая справедливое распределение воды между деревнями после засушливого сезона. Его речь не была громкой или пышной — но она была убедительной, и люди его услышали.
Все эти годы он продолжал тренироваться. Утренние занятия с мечом, чтение военных трактатов, спарринги с местными бойцами, иногда — с наёмниками, заглянувшими в поместье по делам. Его стиль становился ещё более выверенным, расчётливым и точным. Он не бил первым — он бил в нужный момент. Он клялся себе, что вернётся — и восстановит то, что было утрачено. Но теперь уже не ради гордости. Ради будущего.
В том же возрасте, двадцати одного года, к нему впервые пришла настоящая победа в бою. Не в учебном дворе и не в демонстрационной схватке — а на узком мосту в холмах южного округа, где один из обозов, сопровождаемых людьми Эскара, был атакован шайкой налётчиков. Когда нападавшие прорвали охрану, Равикс оказался один на пути к основной повозке. Один из разбойников — рослый, с секирой и шрамом через всё лицо — двинулся прямо на него.
Бой был коротким и тяжёлым. Он получил ранение в бок — не смертельное, но обжигающее. В первый момент дыхание перехватило от боли. Он пошатнулся, но выдержал. Уклонился, перешёл в пониженную стойку, выбрал момент и нанёс удар точно под локоть нападавшего. Тот выронил оружие, и всё закончилось.
Это была не красивая победа. Ни аплодисментов, ни свидетелей. Только потом, когда всё утихло, он сел у повозки, перевязал себя и впервые позволил себе короткую передышку. Это была победа не яростью — а последовательностью, выдержкой и теми сотнями часов, что он провёл в одиночных тренировках.
Шрам остался — но под одеждой, на боку, где его никто не видел. И только он сам знал, сколько стоил этот бой.
И всё же, несмотря на успехи, судьба не пощадила его душу. В возрасте двадцати двух лет Равикс влюбился. Её звали Лианта — юная женщина, обладавшая ясным умом, музыкальным голосом и взглядом, в котором, казалось, отражались летние поля Эирини. Она была дочерью землевладельца средней руки и обучалась в городе изящным искусствам. Их сблизили разговоры, книги, долгие прогулки под вечерним небом. Она казалась искренней, тонкой, чуткой. Они встречались тайно и страстно, и Равикс, привыкший ко всему рассчитывать, не смог рассчитать лишь одного — свою привязанность.
Предательство было не громким, но болезненным. Она воспользовалась его доверием, чтобы заключить выгодный брак с наследником влиятельного дома, а до этого — выведала через него важные детали касательно земель Эскара. Когда правда открылась, Равикс не стал искать мести. Он молча исчез из её жизни, не сказав ни слова. Но в тот момент он перестал верить в любовь. Женщины с тех пор стали для него краткой слабостью — телом, но не сердцем. Он позволял себе близость, но не привязанность. И всё же, в глубине души, он искал ту самую, в которую можно будет снова поверить.

С того времени Равикс начал курить. Он сам выточил себе трубку из благородного дерева, придавая ей плавные изгибы и удобную форму, но украшением занялся один из местных мастеров, друг Эскара, который добавил золотые вставки и выгравировал на чаше узор, будто впитавший жар затухающего огня. Массивная чаша украшена узором, будто впитавшим жар затухающего огня. Мундштук из гладкого чёрного рога плавно переходил в изогнутую форму. Он никогда не расставался с ней, даже в поездках или на переговорах.
Иногда он пил — исключительно красное вино, немного, и только ради вкуса. Он ненавидел пьянство, особенно вспоминая отца, но наслаждался терпкостью вина, как напоминанием, что даже горечь может быть красивой.
К двадцати двум годам характер Равикса стал цельным, как клинок: сдержанный, хладнокровный, наблюдательный. Он не любил говорить зря, но его слово весило больше громкого крика. Он умел слушать, анализировать, и знал, когда нужно отступить, чтобы победить. За внешней вежливостью скрывалась осторожность, почти волчья внимательность. Однако что-то внутри всё чаще требовало перемен. Чувство долга было выполнено: земли Эскара процветали, он заслужил уважение, получил знания и практику. Но в сердце его жила неутихающая пустота — разлука с братом, неотвеченные вопросы прошлого, и ощущение, будто он застрял в жизни, которую не выбирал сам.
В двадцать три он начал подумывать об уходе. Он стал больше странствовать по окрестностям, брать на себя миссии, выходящие за рамки обычной административной рутины. Он сопровождал посылки через опасные земли, общался с деревенскими старостами, защищал перевозки от разбойников. Он всё чаще ночевал в пути, курил у костров и смотрел в чёрное небо, вспоминая детство, мать, брата. Возвращение домой уже не казалось ему необходимым. Он чувствовал — пора идти дальше.
В двадцать четыре Равикс окончательно принял решение. Простившись с Эскаром — без пышных слов, только с уважительным поклоном, — он покинул Эирини. Полгода он провёл в странствиях по землям Флорэвенделя: побывал в южных провинциях, изучал торговые маршруты, беседовал с пограничниками и караванщиками. Он не искал славы. Он просто шёл — как будто что-то звалo.
Об отправлении в Заокеанье
Однажды, в трактире на окраине города Тар Эльмир, он услышал обрывки разговора: наёмники делились слухами о человеке, что "молчалив, как смерть, но с мечом творит чудеса". Он двигался на запад в составе небольшой группы — и кто-то упомянул имя, которое прозвучало, как удар по груди:
— Похож, говорят, на благородного. Ремси его кличут.

Через два дня он нанялся на торговое судно — работником, без титула и имени, просто как человек, идущий в Заокеанье. Он знал: брат жив. И он собирался его найти.
Последнее редактирование: