Каэлин, маленькая морфитка, появилась на свет в небольшом, но крепком доме на самом краю прибрежного утёса, где солёные брызги волн долетали до резных ставень, оставляя на тёмном дереве причудливые узоры из кристалликов соли. Дом её родителей, сложенный из морёного дуба, выдержал не один шторм – его толстые стены хранили тепло очага даже в самые лютые зимние бури. Морфитские Острова узнавались своим умеренным климатом и плодородными землями, но истинным богатством этих мест были морфиты – высокие, трудолюбивые, с кожей, прожжённой морским ветром и солнцем.
Отец Каэлин, Торрен, был морфитом, чья жизнь читалась по шрамам на его теле. Длинный рубец через левый бок – память о копье северного разбойника, перекрещивающиеся отметины на предплечьях – следы мечей в городских стычках. Даже потерянный в драке мизинец на правой руке стал частью его легенды в городской страже. По вечерам, когда смолистые дрова в очаге потрескивали, отбрасывая танцующие тени на стены, он рассказывал дочери о битвах не ради бахвальства, а как предостережение. Его старый щит, покрытый паутиной в углу, всё ещё хранил вмятины от стрел – немые свидетели старых сражений.
Лира, мать Каэлин, казалась полной противоположностью мужу – лёгкой в движениях, с быстрыми, точными руками, способными зашить рану так, что след оставался едва заметным. В их доме всегда пахло сушёным чабрецом и лавандой, а на дубовых полках в строгом порядке стояли склянки с настойками – одни янтарно-прозрачные, другие мутно-зелёные, третье – густые, как смола. Лира не просто собирала травы – она знала тайные места, где под определённой фазой луны росли самые сильные растения. Помимо врачевания, она научила дочь грамоте на двух языках – грубоватой морфитской речи и простой Амани
Когда Каэлин исполнилось тринадцать, Торрен начал её настоящее обучение. Первые месяцы ушли на постановку стойки – ноги на ширине плеч, колени слегка согнуты, вес распределён равномерно. Удары сначала отрабатывались медленно, с паузами между движениями, чтобы понять механику. Потом быстрее, резче, пока мышцы не начинали ныть от непривычной нагрузки. Брони у неё не было – только грубый льняной кафтан, но Торрен учил её двигаться так, будто каждое неверное движение – смертельно.
Лира с неодобрением наблюдала за этими занятиями, но даже она признавала – в их мире девушка с мечом имела больше шансов выжить. Так в доме установилось хрупкое равновесие – утром Каэлин помогала матери собирать травы в прибрежных лугах, днём тренировалась с отцом на каменистой площадке за домом, а вечера посвящала чтению старых свитков, добытых Лирой у странствующих торговцев. Особенно ей нравились трактаты по анатомии – знания о том, как устроено тело, помогали и в лечении, и в бою.
Когда Каэлин исполнилось шестнадцать, в поселении начали пропадать дети. Сначала исчез сын рыбака – морфит двадцати лет, посланный за водой к роднику и не вернувшийся. Потом двое подростков, собиравших хворост в прибрежном лесу. Люди шептались о бандитах с материка, о работорговцах, о тёмных культах, приносящих детей в жертву своим богам. Торрен стал осторожнее – теперь он сопровождал дочь даже на коротких расстояниях, а тренировки стали включать приёмы против нескольких нападающих. Но судьба уже точила кинжал.
Тот роковой вечер начался как обычный – Каэлин возвращалась из порта, куда ходила за солёной рыбой для ужина. Тропинка петляла между холмов, поросших вереском и колючим кустарником. Солнце, опускаясь к горизонту, окрашивало небо в багровые тона, а с моря уже поднимался молочный туман, окутывая землю призрачной пеленой. Она уже почти видела огоньки в окнах родного дома, когда из кустов раздался шорох.
Позже, вспоминая тот момент, Каэлин думала, что должна была почувствовать опасность – может быть, заметить отсутствие привычных звуков леса или чересчур громкое пение цикад. Но предупреждения не было – только внезапные руки, хватающие сзади, грубый мешок, натянутый на голову, перекрывающий дыхание. Она пыталась вырваться, била локтями, но нападавших было несколько, а их пальцы впивались в её руки, как канаты.
Последнее, что она почувствовала перед тем, как сознание уплыло в темноту – резкий удар по голове и вкус крови во рту.
Очнулась она в подвале с земляным полом, где воздух был густым от запаха немытых тел, страха и чего-то ещё – сладковатого, гнилостного. Свет проникал только через узкую щель под потолком, освещая лица других морфитов – кто-то плакал, кто-то качался взад-вперёд, бормоча что-то под нос. Кормили их скудно – чёрствый хлеб, иногда похлёбка с плавающими жирными пятнами. Сторожа, грубые мужчины с лицами, изуродованными оспой и драками, не церемонились – за малейшее неповиновение следовал удар плетью или голодный день в одиночной яме.
Именно тогда навыки, полученные от матери, стали её спасением. Разорвав подол своей рубахи, она начала перевязывать раны – сначала себе, потом другим. Без лекарств приходилось импровизировать – зола для обеззараживания, моча для промывания глубоких порезов, иикак ни отвратительно, но это работало, полоски ткани для фиксации сломанных пальцев. Особенно тяжело было с мальчиком, у которого началось нагноение после удара кнутом – Каэлин пришлось вскрывать рану заточенным камнем, выпуская зловонный гной, пока он кричал и кусал кусок кожи, чтобы не прикусить язык.
Через несколько недель их перевезли в Мэр-Васс – город, где даже воздух казался пропитанным пороком. Чёрный рынок рабов располагался в старых заброшенных складах, где когда-то хранили ткани и специи, а теперь гнили балки под тяжестью морфитского и иногда людского горя. Помост, на котором их выставили, скрипел под ногами, угрожая провалиться. Внизу толпились покупатели с потрёпанными, но дорогими одеждами, владельцы рудников с чёрными от угля ногтями, бордельные хозяйки в излишне ярких и дорогих одеждах.
Осмотр был унизительным – грубые руки рылись в её волосах, проверяя на вшивость, заставляли широко открывать рот, чтобы оценить состояние зубов, рвали одежду, демонстрируя тело для оценки товара. Хуже всего было, когда один из торговцев, пахнущий луком и дешёвым вином, провёл грязным пальцем по её рёбрам, бормоча что та худовата, но кость широкая, вытянется. В тот момент Каэлин впервые за всё время поймала себя на мысли о мести.
Именно тогда она заметила его – высокого мужчину в тёмно-синем плаще с серебряной застёжкой . Его бледное, почти аристократическое лицо с тонкими губами и холодными серыми глазами резко выделялось среди загорелых физиономий работорговцев. Взгляд его скользнул по Каэлин, задержавшись на её руках – на мозолях от меча, на тонких пальцах, которые даже сейчас, инстинктивно, складывались так, будто держат невидимый скальпель.
Когда торговец начал выкрикивать цену, аристократ просто кивнул, бросив на стол тяжёлый кошель. Звяканье монет прозвучало для Каэлин как приговор, что в момент решил её судьбу. По дороге к повозкам она заметила мальчика с той самой гноящейся раной – теперь воспаление распространилось почти до локтя. Не раздумывая, она шагнула к нему, разорвала ещё сохранившийся чистый край рубахи и начала обрабатывать рану, используя воду из походного бурдюка. Аристократ наблюдал за этим молча, потом кивнул торговцам – и мальчика тоже погрузили в повозку.
Дом нового владельца напоминал крепость – высокие каменные стены, узкие окна-бойницы, железные двери с массивными засовами. Каэлин определили в служанки – её дни теперь состояли из бесконечной уборки, стирки, подачи еды и вина. Хозяин, как она узнала, был младшим сыном знатного рода, отправленным управлять дальними владениями – отсюда и его постоянное раздражение, выливавшееся в жестокость. Особенно он зверел в хмельном угаре – тогда его холодные глаза наливались кровью, а удары сыпались за малейшую провинность.
Однажды, когда Каэлин нечаянно пролила вино на его любимый ковёр, он ударил её так, что она упала, разбив лицо о каменный пол. Кровь наполнила рот, но она не издала ни звука – просто поднялась и продолжила службу, как учил отец: "Боль – это просто сигнал, не более". С тех пор она научилась читать его настроение по мельчайшим деталям – как он держит бокал, как ставит ноги, поднимаясь по лестнице, даже по тому, как морщится, пробуя вино.
Прошёл год. Когда Каэлин исполнилось семнадцать, хозяин собрался в Заокеанье – по слухам, там открылись новые торговые пути. Корабль, на котором они плыли, был большим и крепким, но Каэлин, выросшая на море, сразу заметила – команда неопытная, капитан пьёт, а сам аристократ слишком занят своими бумагами. Особенно её интересовал его сундук – каждую ночь перед сном он открывал его, пересчитывая содержимое. Однажды, когда он вышел на палубу, Каэлин заглянула внутрь – среди пергаментов и безделушек лежал кошель с монетами и небольшой, но острый кинжал.
Её шанс представился во время стоянки в очередном порту – команда и хозяин напились, празднуя удачную сделку. Каэлин действовала быстро – кошелёк, затем тенью вдоль борта к толпе на пристани. Сердце колотилось так, что, казалось, его слышно через всю палубу, но годы страха научили её контролировать каждое движение, каждое дыхание.
Когда корабль скрылся за горизонтом, Каэлин впервые за долгое время позволила себе глубоко вдохнуть. Чужая земля, чужие законы, но теперь – свобода. Отец научил её сражаться, мать – исцелять, а жизнь преподала самый важный урок – доверять можно только себе. кошель за поясом – она шагнула в лес, навстречу новой, неизвестной судьбе.
Отец Каэлин, Торрен, был морфитом, чья жизнь читалась по шрамам на его теле. Длинный рубец через левый бок – память о копье северного разбойника, перекрещивающиеся отметины на предплечьях – следы мечей в городских стычках. Даже потерянный в драке мизинец на правой руке стал частью его легенды в городской страже. По вечерам, когда смолистые дрова в очаге потрескивали, отбрасывая танцующие тени на стены, он рассказывал дочери о битвах не ради бахвальства, а как предостережение. Его старый щит, покрытый паутиной в углу, всё ещё хранил вмятины от стрел – немые свидетели старых сражений.
Лира, мать Каэлин, казалась полной противоположностью мужу – лёгкой в движениях, с быстрыми, точными руками, способными зашить рану так, что след оставался едва заметным. В их доме всегда пахло сушёным чабрецом и лавандой, а на дубовых полках в строгом порядке стояли склянки с настойками – одни янтарно-прозрачные, другие мутно-зелёные, третье – густые, как смола. Лира не просто собирала травы – она знала тайные места, где под определённой фазой луны росли самые сильные растения. Помимо врачевания, она научила дочь грамоте на двух языках – грубоватой морфитской речи и простой Амани
Когда Каэлин исполнилось тринадцать, Торрен начал её настоящее обучение. Первые месяцы ушли на постановку стойки – ноги на ширине плеч, колени слегка согнуты, вес распределён равномерно. Удары сначала отрабатывались медленно, с паузами между движениями, чтобы понять механику. Потом быстрее, резче, пока мышцы не начинали ныть от непривычной нагрузки. Брони у неё не было – только грубый льняной кафтан, но Торрен учил её двигаться так, будто каждое неверное движение – смертельно.
Лира с неодобрением наблюдала за этими занятиями, но даже она признавала – в их мире девушка с мечом имела больше шансов выжить. Так в доме установилось хрупкое равновесие – утром Каэлин помогала матери собирать травы в прибрежных лугах, днём тренировалась с отцом на каменистой площадке за домом, а вечера посвящала чтению старых свитков, добытых Лирой у странствующих торговцев. Особенно ей нравились трактаты по анатомии – знания о том, как устроено тело, помогали и в лечении, и в бою.
Когда Каэлин исполнилось шестнадцать, в поселении начали пропадать дети. Сначала исчез сын рыбака – морфит двадцати лет, посланный за водой к роднику и не вернувшийся. Потом двое подростков, собиравших хворост в прибрежном лесу. Люди шептались о бандитах с материка, о работорговцах, о тёмных культах, приносящих детей в жертву своим богам. Торрен стал осторожнее – теперь он сопровождал дочь даже на коротких расстояниях, а тренировки стали включать приёмы против нескольких нападающих. Но судьба уже точила кинжал.
Тот роковой вечер начался как обычный – Каэлин возвращалась из порта, куда ходила за солёной рыбой для ужина. Тропинка петляла между холмов, поросших вереском и колючим кустарником. Солнце, опускаясь к горизонту, окрашивало небо в багровые тона, а с моря уже поднимался молочный туман, окутывая землю призрачной пеленой. Она уже почти видела огоньки в окнах родного дома, когда из кустов раздался шорох.
Позже, вспоминая тот момент, Каэлин думала, что должна была почувствовать опасность – может быть, заметить отсутствие привычных звуков леса или чересчур громкое пение цикад. Но предупреждения не было – только внезапные руки, хватающие сзади, грубый мешок, натянутый на голову, перекрывающий дыхание. Она пыталась вырваться, била локтями, но нападавших было несколько, а их пальцы впивались в её руки, как канаты.
Последнее, что она почувствовала перед тем, как сознание уплыло в темноту – резкий удар по голове и вкус крови во рту.
Очнулась она в подвале с земляным полом, где воздух был густым от запаха немытых тел, страха и чего-то ещё – сладковатого, гнилостного. Свет проникал только через узкую щель под потолком, освещая лица других морфитов – кто-то плакал, кто-то качался взад-вперёд, бормоча что-то под нос. Кормили их скудно – чёрствый хлеб, иногда похлёбка с плавающими жирными пятнами. Сторожа, грубые мужчины с лицами, изуродованными оспой и драками, не церемонились – за малейшее неповиновение следовал удар плетью или голодный день в одиночной яме.
Именно тогда навыки, полученные от матери, стали её спасением. Разорвав подол своей рубахи, она начала перевязывать раны – сначала себе, потом другим. Без лекарств приходилось импровизировать – зола для обеззараживания, моча для промывания глубоких порезов, иикак ни отвратительно, но это работало, полоски ткани для фиксации сломанных пальцев. Особенно тяжело было с мальчиком, у которого началось нагноение после удара кнутом – Каэлин пришлось вскрывать рану заточенным камнем, выпуская зловонный гной, пока он кричал и кусал кусок кожи, чтобы не прикусить язык.
Через несколько недель их перевезли в Мэр-Васс – город, где даже воздух казался пропитанным пороком. Чёрный рынок рабов располагался в старых заброшенных складах, где когда-то хранили ткани и специи, а теперь гнили балки под тяжестью морфитского и иногда людского горя. Помост, на котором их выставили, скрипел под ногами, угрожая провалиться. Внизу толпились покупатели с потрёпанными, но дорогими одеждами, владельцы рудников с чёрными от угля ногтями, бордельные хозяйки в излишне ярких и дорогих одеждах.
Осмотр был унизительным – грубые руки рылись в её волосах, проверяя на вшивость, заставляли широко открывать рот, чтобы оценить состояние зубов, рвали одежду, демонстрируя тело для оценки товара. Хуже всего было, когда один из торговцев, пахнущий луком и дешёвым вином, провёл грязным пальцем по её рёбрам, бормоча что та худовата, но кость широкая, вытянется. В тот момент Каэлин впервые за всё время поймала себя на мысли о мести.
Именно тогда она заметила его – высокого мужчину в тёмно-синем плаще с серебряной застёжкой . Его бледное, почти аристократическое лицо с тонкими губами и холодными серыми глазами резко выделялось среди загорелых физиономий работорговцев. Взгляд его скользнул по Каэлин, задержавшись на её руках – на мозолях от меча, на тонких пальцах, которые даже сейчас, инстинктивно, складывались так, будто держат невидимый скальпель.
Когда торговец начал выкрикивать цену, аристократ просто кивнул, бросив на стол тяжёлый кошель. Звяканье монет прозвучало для Каэлин как приговор, что в момент решил её судьбу. По дороге к повозкам она заметила мальчика с той самой гноящейся раной – теперь воспаление распространилось почти до локтя. Не раздумывая, она шагнула к нему, разорвала ещё сохранившийся чистый край рубахи и начала обрабатывать рану, используя воду из походного бурдюка. Аристократ наблюдал за этим молча, потом кивнул торговцам – и мальчика тоже погрузили в повозку.
Дом нового владельца напоминал крепость – высокие каменные стены, узкие окна-бойницы, железные двери с массивными засовами. Каэлин определили в служанки – её дни теперь состояли из бесконечной уборки, стирки, подачи еды и вина. Хозяин, как она узнала, был младшим сыном знатного рода, отправленным управлять дальними владениями – отсюда и его постоянное раздражение, выливавшееся в жестокость. Особенно он зверел в хмельном угаре – тогда его холодные глаза наливались кровью, а удары сыпались за малейшую провинность.
Однажды, когда Каэлин нечаянно пролила вино на его любимый ковёр, он ударил её так, что она упала, разбив лицо о каменный пол. Кровь наполнила рот, но она не издала ни звука – просто поднялась и продолжила службу, как учил отец: "Боль – это просто сигнал, не более". С тех пор она научилась читать его настроение по мельчайшим деталям – как он держит бокал, как ставит ноги, поднимаясь по лестнице, даже по тому, как морщится, пробуя вино.
Прошёл год. Когда Каэлин исполнилось семнадцать, хозяин собрался в Заокеанье – по слухам, там открылись новые торговые пути. Корабль, на котором они плыли, был большим и крепким, но Каэлин, выросшая на море, сразу заметила – команда неопытная, капитан пьёт, а сам аристократ слишком занят своими бумагами. Особенно её интересовал его сундук – каждую ночь перед сном он открывал его, пересчитывая содержимое. Однажды, когда он вышел на палубу, Каэлин заглянула внутрь – среди пергаментов и безделушек лежал кошель с монетами и небольшой, но острый кинжал.
Её шанс представился во время стоянки в очередном порту – команда и хозяин напились, празднуя удачную сделку. Каэлин действовала быстро – кошелёк, затем тенью вдоль борта к толпе на пристани. Сердце колотилось так, что, казалось, его слышно через всю палубу, но годы страха научили её контролировать каждое движение, каждое дыхание.
Когда корабль скрылся за горизонтом, Каэлин впервые за долгое время позволила себе глубоко вдохнуть. Чужая земля, чужие законы, но теперь – свобода. Отец научил её сражаться, мать – исцелять, а жизнь преподала самый важный урок – доверять можно только себе. кошель за поясом – она шагнула в лес, навстречу новой, неизвестной судьбе.
1. Каэлин
2. Раса персонажа: Морфит
3. Возраст: 17 лет.
4. Внешний вид: Прикреплю скрин. Очень юная морфитка, пока невысокого для остальных, роста с остреньками и длинноватыми ушами.
5. Характер: Спокойной, но настороженный, после испытанного сон стал чутким и почти всегда не крепким.
6. Таланты, сильные стороны: Быстрая реакция на происходящее, умение быстро манипулировать вещами и применять почти любые вещи для выгоды.
7. Слабости, проблемы, уязвимости: Тяжело оставаться одной или в окружении незнакомцев.
8. Привычки: В привычку вошло спать сидя и немного, при этом высыпаться.
9. Мечты, желания, цели: В желаниях найти окружение, что сможет заменить семью и стать близким ей, так как 17 лет ещё совсем ребёнок.
2. Раса персонажа: Морфит
3. Возраст: 17 лет.
4. Внешний вид: Прикреплю скрин. Очень юная морфитка, пока невысокого для остальных, роста с остреньками и длинноватыми ушами.
5. Характер: Спокойной, но настороженный, после испытанного сон стал чутким и почти всегда не крепким.
6. Таланты, сильные стороны: Быстрая реакция на происходящее, умение быстро манипулировать вещами и применять почти любые вещи для выгоды.
7. Слабости, проблемы, уязвимости: Тяжело оставаться одной или в окружении незнакомцев.
8. Привычки: В привычку вошло спать сидя и немного, при этом высыпаться.
9. Мечты, желания, цели: В желаниях найти окружение, что сможет заменить семью и стать близким ей, так как 17 лет ещё совсем ребёнок.
