Кубицкие - очередной из дворянских домов и богатых панских выходцев из восточных берегов Хакмарри, образованный в далеком прошлом старым и матёрым наёмником-люфтерати паном Якубом, - деревенским и племенным старостой, а потом и главной фишкой в постоянных морских набегах свирепых групп налётчиков, ни раз терроризировавшие своим присутствием берега богатейшего соседнего королевства Флорэвендель.
История титула начинается приблизительно с начала IV эпохи, соответственно и когда легендарный князь Пагг из Дренора под своим началом и властью объединил раздробленные племена побережья, а при встрече со значимым старостой и вождём Якубом предложил тому службу у себя в дружине за выдающуюся храбрость.
Большинство вождей без сопротивления и колебаний приняли присягу восходящему князю, а остальные налётчики принялись к партизанской борьбе и сопутствующим набегам на земли новорожденного княжества. Былой староста и вождь перенял чин равный сотнику, свой деревенский надел и богатую жизнь.После смерти Пагга из Дренора и пана Якуба в устоявшемся во времени княжестве воцарилась страшная смута, а наследники земель лишь разъединились и стали самостоятельными формированиями со своими законами и обычаями. Царство своеволия, выраженное в стабильности обилия хаоса происходящего, продлилось долгие столетия и сменила немало предков некогда легендарного налётчика...
Страшным катком по Дренорским землям и княжества прошлась огромная армия полководца Грациоса из Флории, в дребезги своей ордынской мощью разбив плохо вооруженных силы раздробленных племён. Многие бояре сразу же перекинулись за неплохие деньги на сторону иностранного захватчика-колонизатора, поступив на службу своей новой отчизне - Флории. Среди подобных перебежчиков оказались и Кубицкие, узаконившие свой дворянский статус и фамилию мандатом из столицы королевства Эирини.На недорогом гербе, шедшего с мандатом на землю, изображен белый аист, символизирующий патриотизм и любовь к родине - на фоне национальных цветов Хакмарри, а сама фамилия "Кубицкие" произошла, как принято у дворян, от имени значимого предка - Якуба.
|
Город-крепость Вилен, 290-й год Четвёртой эпохи, Вилен в те дни был не городом, а скорее сборищем разнородного люда — тех, кому суждено было со временем назвать себя единым народом. Первые месяцы совместного житья проходили в гомоне и сварах, перемежаемых грубой хакмаррской бранью. Строительство первых домов да укреплений шло днём и ночью, ибо враги не дремали.
А была среди них женщина по имени Мари, родом из Дартада, что прибыла на Флорес с мечом в руке в свите имперских завоевателей. Но что ныне? Сердце её пало перед обаянием хакмаррца Адельмана из рода Кубицких — того, кого ещё недавно клеймила «лесным дикарём». Выносила она его ребёнка и вот-вот должна была разрешиться от бремени. Но не было тут ни цветов, ни праздничных лент — не до того было. Лишь баня, срубленная на скорую руку, да старые повитухи, знавшие своё дело.
Родился мальчик. Крепкий, здоровый, с ясными очами. Нарекли его Юзефом — имя удобное, ибо звать его можно было и Юзиком, а если враги спросят — то Йосефом для дартадцев, Джозефом для флорян. «Пусть ищут, — говорил Адельман, — а найдут ли?»
Шли годы. Мальчик рос не по дням, а по часам. К двум годам он уже твёрдо стоял на ногах и лепетал первые слова, пусть и невнятно. К пяти — носился как угорелый, различал цвета, знал счёт до десяти и говорил куда чётче.
Что до учёбы, то даром она не давалась нигде. В столичных университетах Треллива знание стоило втридорога, но и учили там лучше. Однако Юзефу повезло: отец его был в милости у замкового писаря, и за горсть серебра мальчика взяли в обучение.
Учился он прилежно, хоть и не без труда. Но лениться не смел — слишком часто слышал от отца: «Без грамоты ты — ничто». И потому грыз эти книги, как пёс кость, чтобы однажды стать достойным наследником рода Кубицких.
У мальца были и друзья, и товарищи, и просто знакомые. Был он общителен, но порой, сам того не ведая, обронит слово, от которого у слушателя кровь в жилах стынет. Шутил ли он или просто так говорил — не всегда ясно было, ибо речь его отдавала грубостью, хоть и без злого умысла. Сперва товарищи обижались, думая, что он их нарочно задевает. Но со временем поняли: такова уж его натура. Просто говорит резко, без придворных ужимок.
Как и все мальчишки тех лет, Юзеф грезил рыцарством. Вместе с друзьями представлял себя в сияющих латах, на боевом коне, с мечом, что длиннее его самого. Мчался бы он за врагом, побеждал бы в турнирах, снискал бы славу… Но сколь далека мечта от правды жизни!
Учёба давалась нелегко, но каждый вечер, вернувшись домой, он хвастался отцу новыми умениями. Отец же, нищий шляхтич у которого ничего кроме знатной крови не осталось, лишь хмыкал, ибо знал: грамота — вещь полезная, но хлеб на стол не положит. А хлеб тот становился всё дороже — неурожайные годы обрушились на край, и цены взмыли ввысь.
Пришлось искать вторую работу. Да вот беда: кроме как худо-бедно читать слоги, Юзеф ничего не смыслил. Ни ремесла, ни земли, ни учёной степени. Однако выход нашёлся: стал он торговать перьями да пергаментами, что добывал там, где учился.
С двенадцати лет он и вовсе попытался вступить в замковое ополчение, лишь бы семья не голодала. Но через неделю понял: либо учёба, либо служба — другого не дано. Хотел было бросить грамоту, но отец приказал вернуться к писарю. «Без грамоты ты — никто», — говорил он.
Но когда в котле варится одна лишь пустота, а в животе скребутся мыши голода, даже честный мальчишка может поддаться искушению. И Юзеф… попытался украсть.
Выждав миг, когда торговец отвернулся, малец метнулся к лотку и, дрожащими руками, стал запихивать в складки одежды всё, что успевал схватить: кусок чёрствого хлеба, пару яблок, вяленую рыбину. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Затем — бегство, стремительное, как полёт сокола, пока крики «Держи вора!» не растворились в шуме улиц.
Дома, с торжеством протянув добычу отцу, он солгал: — Друзья поделились…
Но Отец не был дураком. Взгляд его потемнел, как грозовое небо перед ливнем. Без слов схватил он ремень и выпорол сына так, что кровь проступила сквозь рубаху, а лицо мальчика распухло от слёз и багровых полос.
Наутро, весь в синяках, Юзеф явился к писарю, который, помимо грамоты, обучал его ремеслу переписчика. Но мысли мальца были далеко от пергаментов. Если кража еды — слишком опасно, то почему бы не добыть деньги?
Дождавшись сумерек, когда городские стражники лениво переминались у ворот, он выследил девушку — одну из тех, что торговали пряностями на рынке. Когда она свернула в тёмный переулок, он настиг её, ударил обрубком дубовой ветви по затылку и, не глядя на её бездыханное тело, вырвал кошель. Потом — бегство, сквозь грязь и тени, пока хриплый крик не затерялся в ночи.
Украденные деньги он прятал по мелочи: под стельку отцовских сапог, в щель за сундуком, меж страниц потрёпанной книги. Так, по крупицам, он избежал подозрений. А когда первая добыча не вызвала переполоха — продолжил.
Два года длился этот грех. Он воровал редко, но метко — выбирал тех, кто не сможет дать отпор: стариков, женщин, пьяных подмастерьев. Ловкость его росла, страх притуплялся. Он научился исчезать, как призрак, оставляя за собой лишь проклятия да пустые кошельки.
А была среди них женщина по имени Мари, родом из Дартада, что прибыла на Флорес с мечом в руке в свите имперских завоевателей. Но что ныне? Сердце её пало перед обаянием хакмаррца Адельмана из рода Кубицких — того, кого ещё недавно клеймила «лесным дикарём». Выносила она его ребёнка и вот-вот должна была разрешиться от бремени. Но не было тут ни цветов, ни праздничных лент — не до того было. Лишь баня, срубленная на скорую руку, да старые повитухи, знавшие своё дело.
Родился мальчик. Крепкий, здоровый, с ясными очами. Нарекли его Юзефом — имя удобное, ибо звать его можно было и Юзиком, а если враги спросят — то Йосефом для дартадцев, Джозефом для флорян. «Пусть ищут, — говорил Адельман, — а найдут ли?»
Шли годы. Мальчик рос не по дням, а по часам. К двум годам он уже твёрдо стоял на ногах и лепетал первые слова, пусть и невнятно. К пяти — носился как угорелый, различал цвета, знал счёт до десяти и говорил куда чётче.
Что до учёбы, то даром она не давалась нигде. В столичных университетах Треллива знание стоило втридорога, но и учили там лучше. Однако Юзефу повезло: отец его был в милости у замкового писаря, и за горсть серебра мальчика взяли в обучение.
Учился он прилежно, хоть и не без труда. Но лениться не смел — слишком часто слышал от отца: «Без грамоты ты — ничто». И потому грыз эти книги, как пёс кость, чтобы однажды стать достойным наследником рода Кубицких.
У мальца были и друзья, и товарищи, и просто знакомые. Был он общителен, но порой, сам того не ведая, обронит слово, от которого у слушателя кровь в жилах стынет. Шутил ли он или просто так говорил — не всегда ясно было, ибо речь его отдавала грубостью, хоть и без злого умысла. Сперва товарищи обижались, думая, что он их нарочно задевает. Но со временем поняли: такова уж его натура. Просто говорит резко, без придворных ужимок.
Как и все мальчишки тех лет, Юзеф грезил рыцарством. Вместе с друзьями представлял себя в сияющих латах, на боевом коне, с мечом, что длиннее его самого. Мчался бы он за врагом, побеждал бы в турнирах, снискал бы славу… Но сколь далека мечта от правды жизни!
Учёба давалась нелегко, но каждый вечер, вернувшись домой, он хвастался отцу новыми умениями. Отец же, нищий шляхтич у которого ничего кроме знатной крови не осталось, лишь хмыкал, ибо знал: грамота — вещь полезная, но хлеб на стол не положит. А хлеб тот становился всё дороже — неурожайные годы обрушились на край, и цены взмыли ввысь.
Пришлось искать вторую работу. Да вот беда: кроме как худо-бедно читать слоги, Юзеф ничего не смыслил. Ни ремесла, ни земли, ни учёной степени. Однако выход нашёлся: стал он торговать перьями да пергаментами, что добывал там, где учился.
С двенадцати лет он и вовсе попытался вступить в замковое ополчение, лишь бы семья не голодала. Но через неделю понял: либо учёба, либо служба — другого не дано. Хотел было бросить грамоту, но отец приказал вернуться к писарю. «Без грамоты ты — никто», — говорил он.
Но когда в котле варится одна лишь пустота, а в животе скребутся мыши голода, даже честный мальчишка может поддаться искушению. И Юзеф… попытался украсть.
Выждав миг, когда торговец отвернулся, малец метнулся к лотку и, дрожащими руками, стал запихивать в складки одежды всё, что успевал схватить: кусок чёрствого хлеба, пару яблок, вяленую рыбину. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Затем — бегство, стремительное, как полёт сокола, пока крики «Держи вора!» не растворились в шуме улиц.
Дома, с торжеством протянув добычу отцу, он солгал: — Друзья поделились…
Но Отец не был дураком. Взгляд его потемнел, как грозовое небо перед ливнем. Без слов схватил он ремень и выпорол сына так, что кровь проступила сквозь рубаху, а лицо мальчика распухло от слёз и багровых полос.
Наутро, весь в синяках, Юзеф явился к писарю, который, помимо грамоты, обучал его ремеслу переписчика. Но мысли мальца были далеко от пергаментов. Если кража еды — слишком опасно, то почему бы не добыть деньги?
Дождавшись сумерек, когда городские стражники лениво переминались у ворот, он выследил девушку — одну из тех, что торговали пряностями на рынке. Когда она свернула в тёмный переулок, он настиг её, ударил обрубком дубовой ветви по затылку и, не глядя на её бездыханное тело, вырвал кошель. Потом — бегство, сквозь грязь и тени, пока хриплый крик не затерялся в ночи.
Украденные деньги он прятал по мелочи: под стельку отцовских сапог, в щель за сундуком, меж страниц потрёпанной книги. Так, по крупицам, он избежал подозрений. А когда первая добыча не вызвала переполоха — продолжил.
Два года длился этот грех. Он воровал редко, но метко — выбирал тех, кто не сможет дать отпор: стариков, женщин, пьяных подмастерьев. Ловкость его росла, страх притуплялся. Он научился исчезать, как призрак, оставляя за собой лишь проклятия да пустые кошельки.
|
Шестнадцать лет минуло с той поры, как Юзеф покинул отчий дом. Ныне он числился в ополчении, патрулируя окрестные земли за жалкие гроши да миску похлёбки. Но судьба, как лихой лучник, метнула ему стрелу случая: Дартадский герр, приметил юношу — самого молодого и крепкого в их братии. Не долго думая, велел ему следовать за собой.
Так впервые Юзеф очутился среди людей, не ведавших ни о его тёмном прошлом, ни о хакмаррской крови. Со временем он свыкся с новым бытием. Нашёл себе братьев по оружию среди доспешных воинов, а с самим герром и вовсе сошёлся — стал его оруженосцем, хоть и не знал толком ни придворных манер, ни тонкостей службы. Когда же они достигли цели, Юзефу открылось зрелище: на форт, на пригорке, окружённый частоколом. Для знати — скромное владение, но для парня, выросшего в грязной хижине, это казалось королевским замком.
Едва герр сошёл с коня, как его окружили слуги, воины и прочая челядь. Отмахнувшись от их тревожных расспросов, пан указал на Юзефа:
— Сей парень — спас мне жизнь на охоте, за что и взят в оруженосцы.
Ропот пробежал по толпе — негоже, мол, простолюдину столь близко к господину. Но кто осмелится перечить? Лишь поклонились да порадовались, что герр вернулся цел и невредим.
Внутри поместья Юзефа провели в общую спальню для слуг, показали, где хранятся припасы, как устроены кухня и оружейная. Он шёл, широко раскрыв глаза, касаясь руками резных дверей и каменных стен — будто боялся, что всё это исчезнет..
А потом был ужин. Настоящая еда — не жёсткий хлеб и не пресная каша, а мясо, приправленное травами, свежий сыр, мёд в сотах. Юзеф ел, едва сдерживая дрожь в пальцах. Так вот каков вкус благородной жизни. Той ночью, лёжа на соломенном тюфяке, он поклялся себе: что бы ни приказал герр — выполнит безропотно. Ибо этот человек даровал ему шанс вырваться из нищеты. А упустить такой шанс — хуже, чем смерть.
Вскоре началось обучение Йозефа, ибо надлежало ему стать достойным оруженосцем своего господина. Не просто слугой был он для сэра Генри, но верным другом и спутником, а потому рыцарь даровал ему знания, кои не всякий оруженосец получал. Помимо ухода за доспехами и оружием – чистки кольчуги от ржавчины, починки латных пластин, заточки клинков – Йозефу выпала честь изучать норманнский говор, что в ходу был среди знати. Фехтованию и тренировки сии стали для обоих не только делом необходимости, но и отрадой. Часто, скрестив мечи, они разыгрывали шутливые поединки, будто два благородных рыцаря на турнире, и смех их гремел под сводами замкового двора.
Однажды после такой схватки сэр Генри, вытерши пот со лба, усмехнулся и молвил: — Коли вознамерился ты носить шпоры, парень, то и прозвище тебе надобно. Раз уж родословной тебе не досталось, выбери себе имя, какое по сердцу.
В те дни Йозефу полюбился полуторный меч – ни рыцарский, ни пехотный, а нечто среднее, что звали «бастардом». Не раздумывая, он ответил: — Пусть буду Йозеф Бастард.
Сэр Генри едва сдержал хохот, но лишь хлопнул юношу по плечу, не став объяснять двусмысленность сего прозвища. Да и думать уже забыл он о той девице, что когда-то завела его в проклятый лес, где едва не сыскал он свою погибель. Теперь же радовался он новому товарищу, коего растил не как слугу, но как брата по оружию.
А в Йозефе тем временем пробуждались качества, кои любой капитан в королевской армии ценил бы в солдате: непоколебимая дисциплина, ясный ум в бою, отвага, граничащая с безрассудством. Видя сие, сэр Генри лишь одобрительно кивал и говаривал: — Еще немного, Йозеф, и будешь ты достоин посвящения. И слова сии, словно боевой рог перед атакой, вдохновляли юного оруженосца, заставляя сердце его биться чаще в предвкушении грядущей славы.
Шли годы. Хоть и давалось Йозефу учение с великим трудом, но не отступал он ни пред какими невзгодами. Терпением, потом и кровью выковывал он себя, как кузнец клинок, пока не стал достойным оруженосцем. Позабыл он уже о крестьянской доле своей — теперь в жилах его горел огонь воина, и в сердце поселилась гордость, будто и вправду был он рожден под знатным гербом. Даже грамоте обучился, что редкость для людей его сословия, и жадно поглощал свитки и хартии — будь то рыцарские романы на дартадском, хроники былых сражений или латинские трактаты о воинском искусстве. Но всему приходит конец. Пришла война.
Так впервые Юзеф очутился среди людей, не ведавших ни о его тёмном прошлом, ни о хакмаррской крови. Со временем он свыкся с новым бытием. Нашёл себе братьев по оружию среди доспешных воинов, а с самим герром и вовсе сошёлся — стал его оруженосцем, хоть и не знал толком ни придворных манер, ни тонкостей службы. Когда же они достигли цели, Юзефу открылось зрелище: на форт, на пригорке, окружённый частоколом. Для знати — скромное владение, но для парня, выросшего в грязной хижине, это казалось королевским замком.
Едва герр сошёл с коня, как его окружили слуги, воины и прочая челядь. Отмахнувшись от их тревожных расспросов, пан указал на Юзефа:
— Сей парень — спас мне жизнь на охоте, за что и взят в оруженосцы.
Ропот пробежал по толпе — негоже, мол, простолюдину столь близко к господину. Но кто осмелится перечить? Лишь поклонились да порадовались, что герр вернулся цел и невредим.
Внутри поместья Юзефа провели в общую спальню для слуг, показали, где хранятся припасы, как устроены кухня и оружейная. Он шёл, широко раскрыв глаза, касаясь руками резных дверей и каменных стен — будто боялся, что всё это исчезнет..
А потом был ужин. Настоящая еда — не жёсткий хлеб и не пресная каша, а мясо, приправленное травами, свежий сыр, мёд в сотах. Юзеф ел, едва сдерживая дрожь в пальцах. Так вот каков вкус благородной жизни. Той ночью, лёжа на соломенном тюфяке, он поклялся себе: что бы ни приказал герр — выполнит безропотно. Ибо этот человек даровал ему шанс вырваться из нищеты. А упустить такой шанс — хуже, чем смерть.
Вскоре началось обучение Йозефа, ибо надлежало ему стать достойным оруженосцем своего господина. Не просто слугой был он для сэра Генри, но верным другом и спутником, а потому рыцарь даровал ему знания, кои не всякий оруженосец получал. Помимо ухода за доспехами и оружием – чистки кольчуги от ржавчины, починки латных пластин, заточки клинков – Йозефу выпала честь изучать норманнский говор, что в ходу был среди знати. Фехтованию и тренировки сии стали для обоих не только делом необходимости, но и отрадой. Часто, скрестив мечи, они разыгрывали шутливые поединки, будто два благородных рыцаря на турнире, и смех их гремел под сводами замкового двора.
Однажды после такой схватки сэр Генри, вытерши пот со лба, усмехнулся и молвил: — Коли вознамерился ты носить шпоры, парень, то и прозвище тебе надобно. Раз уж родословной тебе не досталось, выбери себе имя, какое по сердцу.
В те дни Йозефу полюбился полуторный меч – ни рыцарский, ни пехотный, а нечто среднее, что звали «бастардом». Не раздумывая, он ответил: — Пусть буду Йозеф Бастард.
Сэр Генри едва сдержал хохот, но лишь хлопнул юношу по плечу, не став объяснять двусмысленность сего прозвища. Да и думать уже забыл он о той девице, что когда-то завела его в проклятый лес, где едва не сыскал он свою погибель. Теперь же радовался он новому товарищу, коего растил не как слугу, но как брата по оружию.
А в Йозефе тем временем пробуждались качества, кои любой капитан в королевской армии ценил бы в солдате: непоколебимая дисциплина, ясный ум в бою, отвага, граничащая с безрассудством. Видя сие, сэр Генри лишь одобрительно кивал и говаривал: — Еще немного, Йозеф, и будешь ты достоин посвящения. И слова сии, словно боевой рог перед атакой, вдохновляли юного оруженосца, заставляя сердце его биться чаще в предвкушении грядущей славы.
Шли годы. Хоть и давалось Йозефу учение с великим трудом, но не отступал он ни пред какими невзгодами. Терпением, потом и кровью выковывал он себя, как кузнец клинок, пока не стал достойным оруженосцем. Позабыл он уже о крестьянской доле своей — теперь в жилах его горел огонь воина, и в сердце поселилась гордость, будто и вправду был он рожден под знатным гербом. Даже грамоте обучился, что редкость для людей его сословия, и жадно поглощал свитки и хартии — будь то рыцарские романы на дартадском, хроники былых сражений или латинские трактаты о воинском искусстве. Но всему приходит конец. Пришла война.
|
Не спрашивала она, готов ли к ней Йозеф, не ждала, покуда он дочитает последнюю страницу своей книги. Война — вечна. Война — это не благородные турниры, не поединки под звон мечей и восхищенные взгляды дам. Война — это грязь, голод, кровь и смерть. Это борьба за земли, за золото, за право властвовать над другими. А для таких, как Йозеф, — за право просто выжить.
И вот, покинув уютные залы поместья, он отправился в поход под знаменами сэра Генри. Не задумывался Йозеф о том, какие короли ссорятся, какие герцоги предают друг друга — не его ума было дело. Он хотел увидеть войну своими глазами. Не ту, что описана в пыльных хрониках, где битвы — это стройные ряды латников, а победы — дело доблести. Нет, он жаждал узнать настоящую войну — ту, где побеждает не самый благородный, а самый хитрый, самый жестокий. И скоро ему предстояло испытать ее на себе.
Но не суждено было Юзефу вкусить пыль битвы в те первые годы. Жизнь оруженосца протекала в бесконечных трудах при разбитых лагерях – чистил доспехи, точил мечи, таскал поклажу. Лишь изредка судьба позволяла ему наблюдать сражения издали, когда войска сходились так близко, что с холмов видны были вспышки клинков и кровавая пена на устах бойцов.
Одни слуги отворачивались, другие крестились, видя, как люди гибнут в грязи, но Юзеф... Юзеф зачарованно следил за своим герром, который, словно демон войны, врезался в строй врага на могучем боевом коне. Как меч его вздымался и опускался, сея хаос, как доспехи сверкали под кровавыми брызгами. В те мгновения сердце юноши горело, и пальцы сами сжимались.
После каждой победы он приставал к герру, как пиявка, засыпая вопросами, пока скребом счищал запекшуюся кровь с лат. Так, по крупицам, он впитывал науку войны – где ударить, как перестроить ряды, когда отступить. О, как же жаждал он испытать это сам! Но пока что он оставался всего лишь пажом, мальчишкой при доспехах.
Шли годы. Война сменялась войной, учения – учениями. Пару лет прошло с тех пор, как впервые он переступил порог поместья. И вот – он больше не Юзеф Бастард, а сэр Юзеф, рыцарь, хоть и без земель. Его герр, теперь седой и согбенный, уже не мог вести людей в бой. Время отняло у него силу, оставив лишь мудрость. И эту честь – сражаться от его имени – он передал Юзефу.
И надо сказать, тот не опозорил доверия. Не был он величайшим бойцом, но в тактике преуспел. Предпочитал хитрость грубой силе, засады – лобовым атакам. Но главное – умел зажечь сердца воинов. Его речи перед битвой были подобны вину: они опьяняли, заставляли идти в самый ад, держать строй даже перед лицом смерти. И не раз именно это решало исход сражения.
В редкие дни затишья он навещал родную деревню. Родители его, вопреки всему, еще жили – старые. Он вывез их из умирающей деревни в более благодатные земли, где они могли встретить старость в мире. Казалось, жизнь наладилась. Но судьба – дама капризная. И в один роковой день.. Старик-отец доживал свои последние дни. Даже благородные сеньоры теперь не гнушались протянуть руку за подаянием, ибо никто не был застрахован от участи бродяги в эти лихие времена.
Четыре года упадка опустошили земли герра. Крестьяне, словно испуганные зайцы, разбежались кто куда – одни в города, другие в леса, третьи и вовсе сгинули без вести. А потом пришла засуха – знойное, беспощадное лето, выжегшее последние всходы. За ним последовала лютая зима, голодная и безжалостная.
Придворные, один за другим, стали покидать обедневшего герра, перебираясь к более щедрым господам. Даже каменщики, веками поддерживавшие стены замка, ушли, и крепость начала медленно разрушаться. Камни осыпались, словно подточенные червями, а почва под фундаментом проседала, грозя поглотить последнее наследие былого величия.
Юзеф впервые в жизни познал настоящий голод. Казна опустела, стража роптала, требуя жалования, а торговцы лишь глумились, когда он пытался собрать с них пошлину. И тогда старый герр, сраженный страшным недугом, передал Юзефу бразды правления.
Юзеф думал, что у него есть два выбора: покинуть замок и стать простым бродягой (а это судьба хуже смерти) или - что казалось более выгодным и интересным - сколотить банду и начать разорять соседние земли... Когда последние жители деревни собрались в полуразрушенном зале замка, Юзеф раздал им то, что осталось в опустевших арсеналах: ржавые хауберги, щиты с облупившейся краской, копья с надломленными древками. Так родился отряд, которому суждено было наводить ужас на эти земли. Сам же Юзеф облачился в латы, некогда подаренные ему герром.
Судьба вскоре послала им первую добычу. По старому тракту, где прежде царил порядок под защитой стражи замка, тянулся караван. В повозках - осуждённые на рудничный труд, обратно везли грубый камень. Торговцы, подвыпившие и беспечные, даже не выставили дозорных - кто посмеет тронуть их под защитой гербовых знамён?
Когда из придорожных зарослей вышли пятнадцать оборванцев, купцы сначала рассмеялись. Но смех замер на их губах, когда вперёд выехал всадник в чёрных латах, с синим щитом, на котором ещё различим был фамильный гербом Герра - багровый замок на синем поле.
Резня была короткой и жестокой. Пьяные торговцы не смогли оказать достойного сопротивления. Вскоре повозки с провиантом, оружием и пленными уже катили к замку, чьё обветшалое величие ещё угадывалось за осыпающимися стенами.
Весть об этом дошла до больного герра. Вопреки недугу, старик в ярости схватил меч и с проклятиями бросился на бывшего оруженосца. В тусклом свете факелов они сошлись - дряхлый сеньор и его воспитанник, чьи латы теперь носили следы первой кровавой добычи.
Юзеф видел безумие в глазах старого воина, чувствовал, как дрожат его руки. В этот миг он понял: сложнейший выбор сделает лишь сильнейший. Меч в его руках дрогнул лишь на мгновение, прежде чем найти сердце того, кто когда-то дал ему шанс стать рыцарем.
Когда тело герра рухнуло на каменные плиты, в зале воцарилась тишина. Рыцарь поднял окровавленный клинок - отныне закон здесь устанавливал он.
Шесть долгих зим терзали окрестности шайка Юзефа. За свои черные как грех доспехи и подлые деяния прозвали его в народе "Чертила Юзефом". Замок, некогда гордый оплот порядка, превратился в вертеп разврата - по его закопченным залам шатались пьяные головорезы, а в покоях, где прежде вершился суд, теперь торговали своим телом продажные девки.
Хитрый разбойник знал, кого трогать можно, а кого - опасно. Крупные торговые гильдии платили ему дань молчанием, ибо разбои на дорогах лишь увеличивали их прибыли - малые торговцы теперь предпочитали платить гильдейским охранникам, нежели рисковать товаром. Зато одиноких путников и мелкие караваны грабили без пощады, оставляя на дорогах лишь окровавленную грязь да обглоданные воронами кости. Но алчность - плохой советчик.
Опоившись дешевой славой, "Чертила Юзеф" возмечтал о большем. Его банда, обрядившаяся в добротные доспехи, добытые в прежних набегах, вполне могла потягаться с гильдейскими наемниками. И когда по старому тракту потянулся богатый караван под охраной гильдии, Юзеф дал знак к нападению.
Резня была жаркой, но короткой. Наемники, хоть и опытные, не ожидали такого дерзкого нападения. Когда дым рассеялся, в руках разбойников оказались полные мошны золота, дорогие товары да десяток пленных. Проданные в рабство невольники, распроданный товар - все обратилось в новые доспехи, в бочки хмельного меда, в густые клубы опиумного дыма, что теперь постоянно витал над некогда гордым замком. Но купцы не прощают обид.
Скоро к замку подступили наемники - не те жалкие охранники караванов, а настоящие ветераны сотен стычек. Их вел старый капитан, чье лицо пересекал шрам от меча. За спинами наемников тянулись осадные машины, а в их глазах горела холодная ярость профессионалов, которым заплатили не только за победу, но и за жестокость. И понял тогда Выродок Юзеф, что перешел черту. Каменные стены, и без того подточенные временем, не выдержат правильной осады. А в подвалах уже заканчивались припасы...
Семнадцать дней и ночей длилась первая осада. Полторы сотни наёмников, закалённых в сотнях стычек, обложили замок со всех сторон, перекрыв все пути к отступлению. Не тратя времени на долгую осаду, они тут же принялись строить осадные лестницы и тяжёлый таран из свежесрубленных дубов.
Но тридцать головорезов Юзефа встретили их поистине дьявольской обороной. Из бойниц летели арбалетные болты, со стен лились потоки кипящей смолы, а огромные камни, сброшенные с высоты, крушили черепа атакующих. Когда же наёмники отступили, оставив у стен десятки трупов, осаждённые совершили своё чёрное дело - всех пленных предали мучительной казни, вывесив их окровавленные кишки на придорожных дубах словно победные знамёна.
Меж тем защитники не теряли времени. Пока кузнецы ковали новые наконечники для стрел, другие сооружали смертоносные ловушки во дворе замка. На тёмном рынке осаждённого города вербовали новых наёмников, обещая им долю в будущей добыче.
Через две недели явилась новая беда - теперь уже три сотни профессиональных убийц окружили замок. Но и пятьдесят защитников под началом Юзефа оказались крепким орешком. После полутора месяцев осады и двух кровавых штурмов наёмники вновь отступили. Проклятый замок, несмотря на обветшавшие стены, благодаря своему удачному расположению позволял обороняться против целой армии, принимая бой лишь с одной стороны. Тогда гильдии купцов пошли на хитрость. Местным само провозглашённым мелким лордам предложили неслыханную сумму - сотни наёмников в вечное распоряжение в обмен на голову Чертил Юзефа.
Вместо лобовой атаки он разыграл хитрую комбинацию. На подступах к замку был разбит огромный лагерь, где каждую ночь зажигали сотни факелов. Дозорные доложили Юзефу о приближении целой тысячи воинов (хоть это неправда). Хотя рыцарь перед людьми клялся стоять до конца, когда опустилась ночь, он в одиночку бежал через потайной ход, взяв лишь верного коня и меч.
Путь его лежал на север, в глухие Хакмаррские леса, где даже королевские солдаты боялись заходить. Позже ходили слухи, будто бывший раубриттер примкнул к отряду Гисли - ведуна из древнего дома Кодлотов, из Флодмунда. Юзеф отправился в те далёкие земли, спасаясь от неминуемой расправы.
И вот, покинув уютные залы поместья, он отправился в поход под знаменами сэра Генри. Не задумывался Йозеф о том, какие короли ссорятся, какие герцоги предают друг друга — не его ума было дело. Он хотел увидеть войну своими глазами. Не ту, что описана в пыльных хрониках, где битвы — это стройные ряды латников, а победы — дело доблести. Нет, он жаждал узнать настоящую войну — ту, где побеждает не самый благородный, а самый хитрый, самый жестокий. И скоро ему предстояло испытать ее на себе.
Но не суждено было Юзефу вкусить пыль битвы в те первые годы. Жизнь оруженосца протекала в бесконечных трудах при разбитых лагерях – чистил доспехи, точил мечи, таскал поклажу. Лишь изредка судьба позволяла ему наблюдать сражения издали, когда войска сходились так близко, что с холмов видны были вспышки клинков и кровавая пена на устах бойцов.
Одни слуги отворачивались, другие крестились, видя, как люди гибнут в грязи, но Юзеф... Юзеф зачарованно следил за своим герром, который, словно демон войны, врезался в строй врага на могучем боевом коне. Как меч его вздымался и опускался, сея хаос, как доспехи сверкали под кровавыми брызгами. В те мгновения сердце юноши горело, и пальцы сами сжимались.
После каждой победы он приставал к герру, как пиявка, засыпая вопросами, пока скребом счищал запекшуюся кровь с лат. Так, по крупицам, он впитывал науку войны – где ударить, как перестроить ряды, когда отступить. О, как же жаждал он испытать это сам! Но пока что он оставался всего лишь пажом, мальчишкой при доспехах.
Шли годы. Война сменялась войной, учения – учениями. Пару лет прошло с тех пор, как впервые он переступил порог поместья. И вот – он больше не Юзеф Бастард, а сэр Юзеф, рыцарь, хоть и без земель. Его герр, теперь седой и согбенный, уже не мог вести людей в бой. Время отняло у него силу, оставив лишь мудрость. И эту честь – сражаться от его имени – он передал Юзефу.
И надо сказать, тот не опозорил доверия. Не был он величайшим бойцом, но в тактике преуспел. Предпочитал хитрость грубой силе, засады – лобовым атакам. Но главное – умел зажечь сердца воинов. Его речи перед битвой были подобны вину: они опьяняли, заставляли идти в самый ад, держать строй даже перед лицом смерти. И не раз именно это решало исход сражения.
В редкие дни затишья он навещал родную деревню. Родители его, вопреки всему, еще жили – старые. Он вывез их из умирающей деревни в более благодатные земли, где они могли встретить старость в мире. Казалось, жизнь наладилась. Но судьба – дама капризная. И в один роковой день.. Старик-отец доживал свои последние дни. Даже благородные сеньоры теперь не гнушались протянуть руку за подаянием, ибо никто не был застрахован от участи бродяги в эти лихие времена.
Четыре года упадка опустошили земли герра. Крестьяне, словно испуганные зайцы, разбежались кто куда – одни в города, другие в леса, третьи и вовсе сгинули без вести. А потом пришла засуха – знойное, беспощадное лето, выжегшее последние всходы. За ним последовала лютая зима, голодная и безжалостная.
Придворные, один за другим, стали покидать обедневшего герра, перебираясь к более щедрым господам. Даже каменщики, веками поддерживавшие стены замка, ушли, и крепость начала медленно разрушаться. Камни осыпались, словно подточенные червями, а почва под фундаментом проседала, грозя поглотить последнее наследие былого величия.
Юзеф впервые в жизни познал настоящий голод. Казна опустела, стража роптала, требуя жалования, а торговцы лишь глумились, когда он пытался собрать с них пошлину. И тогда старый герр, сраженный страшным недугом, передал Юзефу бразды правления.
Юзеф думал, что у него есть два выбора: покинуть замок и стать простым бродягой (а это судьба хуже смерти) или - что казалось более выгодным и интересным - сколотить банду и начать разорять соседние земли... Когда последние жители деревни собрались в полуразрушенном зале замка, Юзеф раздал им то, что осталось в опустевших арсеналах: ржавые хауберги, щиты с облупившейся краской, копья с надломленными древками. Так родился отряд, которому суждено было наводить ужас на эти земли. Сам же Юзеф облачился в латы, некогда подаренные ему герром.
Судьба вскоре послала им первую добычу. По старому тракту, где прежде царил порядок под защитой стражи замка, тянулся караван. В повозках - осуждённые на рудничный труд, обратно везли грубый камень. Торговцы, подвыпившие и беспечные, даже не выставили дозорных - кто посмеет тронуть их под защитой гербовых знамён?
Когда из придорожных зарослей вышли пятнадцать оборванцев, купцы сначала рассмеялись. Но смех замер на их губах, когда вперёд выехал всадник в чёрных латах, с синим щитом, на котором ещё различим был фамильный гербом Герра - багровый замок на синем поле.
Резня была короткой и жестокой. Пьяные торговцы не смогли оказать достойного сопротивления. Вскоре повозки с провиантом, оружием и пленными уже катили к замку, чьё обветшалое величие ещё угадывалось за осыпающимися стенами.
Весть об этом дошла до больного герра. Вопреки недугу, старик в ярости схватил меч и с проклятиями бросился на бывшего оруженосца. В тусклом свете факелов они сошлись - дряхлый сеньор и его воспитанник, чьи латы теперь носили следы первой кровавой добычи.
Юзеф видел безумие в глазах старого воина, чувствовал, как дрожат его руки. В этот миг он понял: сложнейший выбор сделает лишь сильнейший. Меч в его руках дрогнул лишь на мгновение, прежде чем найти сердце того, кто когда-то дал ему шанс стать рыцарем.
Когда тело герра рухнуло на каменные плиты, в зале воцарилась тишина. Рыцарь поднял окровавленный клинок - отныне закон здесь устанавливал он.
Шесть долгих зим терзали окрестности шайка Юзефа. За свои черные как грех доспехи и подлые деяния прозвали его в народе "Чертила Юзефом". Замок, некогда гордый оплот порядка, превратился в вертеп разврата - по его закопченным залам шатались пьяные головорезы, а в покоях, где прежде вершился суд, теперь торговали своим телом продажные девки.
Хитрый разбойник знал, кого трогать можно, а кого - опасно. Крупные торговые гильдии платили ему дань молчанием, ибо разбои на дорогах лишь увеличивали их прибыли - малые торговцы теперь предпочитали платить гильдейским охранникам, нежели рисковать товаром. Зато одиноких путников и мелкие караваны грабили без пощады, оставляя на дорогах лишь окровавленную грязь да обглоданные воронами кости. Но алчность - плохой советчик.
Опоившись дешевой славой, "Чертила Юзеф" возмечтал о большем. Его банда, обрядившаяся в добротные доспехи, добытые в прежних набегах, вполне могла потягаться с гильдейскими наемниками. И когда по старому тракту потянулся богатый караван под охраной гильдии, Юзеф дал знак к нападению.
Резня была жаркой, но короткой. Наемники, хоть и опытные, не ожидали такого дерзкого нападения. Когда дым рассеялся, в руках разбойников оказались полные мошны золота, дорогие товары да десяток пленных. Проданные в рабство невольники, распроданный товар - все обратилось в новые доспехи, в бочки хмельного меда, в густые клубы опиумного дыма, что теперь постоянно витал над некогда гордым замком. Но купцы не прощают обид.
Скоро к замку подступили наемники - не те жалкие охранники караванов, а настоящие ветераны сотен стычек. Их вел старый капитан, чье лицо пересекал шрам от меча. За спинами наемников тянулись осадные машины, а в их глазах горела холодная ярость профессионалов, которым заплатили не только за победу, но и за жестокость. И понял тогда Выродок Юзеф, что перешел черту. Каменные стены, и без того подточенные временем, не выдержат правильной осады. А в подвалах уже заканчивались припасы...
Семнадцать дней и ночей длилась первая осада. Полторы сотни наёмников, закалённых в сотнях стычек, обложили замок со всех сторон, перекрыв все пути к отступлению. Не тратя времени на долгую осаду, они тут же принялись строить осадные лестницы и тяжёлый таран из свежесрубленных дубов.
Но тридцать головорезов Юзефа встретили их поистине дьявольской обороной. Из бойниц летели арбалетные болты, со стен лились потоки кипящей смолы, а огромные камни, сброшенные с высоты, крушили черепа атакующих. Когда же наёмники отступили, оставив у стен десятки трупов, осаждённые совершили своё чёрное дело - всех пленных предали мучительной казни, вывесив их окровавленные кишки на придорожных дубах словно победные знамёна.
Меж тем защитники не теряли времени. Пока кузнецы ковали новые наконечники для стрел, другие сооружали смертоносные ловушки во дворе замка. На тёмном рынке осаждённого города вербовали новых наёмников, обещая им долю в будущей добыче.
Через две недели явилась новая беда - теперь уже три сотни профессиональных убийц окружили замок. Но и пятьдесят защитников под началом Юзефа оказались крепким орешком. После полутора месяцев осады и двух кровавых штурмов наёмники вновь отступили. Проклятый замок, несмотря на обветшавшие стены, благодаря своему удачному расположению позволял обороняться против целой армии, принимая бой лишь с одной стороны. Тогда гильдии купцов пошли на хитрость. Местным само провозглашённым мелким лордам предложили неслыханную сумму - сотни наёмников в вечное распоряжение в обмен на голову Чертил Юзефа.
Вместо лобовой атаки он разыграл хитрую комбинацию. На подступах к замку был разбит огромный лагерь, где каждую ночь зажигали сотни факелов. Дозорные доложили Юзефу о приближении целой тысячи воинов (хоть это неправда). Хотя рыцарь перед людьми клялся стоять до конца, когда опустилась ночь, он в одиночку бежал через потайной ход, взяв лишь верного коня и меч.
Путь его лежал на север, в глухие Хакмаррские леса, где даже королевские солдаты боялись заходить. Позже ходили слухи, будто бывший раубриттер примкнул к отряду Гисли - ведуна из древнего дома Кодлотов, из Флодмунда. Юзеф отправился в те далёкие земли, спасаясь от неминуемой расправы.
1. Имя: Юзеф Кубицкий
2. OOC Ник: Miazma
3. Раса персонажа: Человек - Виленского происхождения.
4. Возраст: 25 зим.
5. Внешний вид: Жилистый мужчина, недавно уже, пожалуй, достигший расцвета сил. Более светлая, пусть и покрытая лёгким (не таким сильным, как у занятых постоянным трудом) загаром кожа слегка выделяет его из окружения, как и серые, не приспособленные к яркому солнцу глаза. Тёмные волосы острижены до шеи.
6. Характер: Не лишенный любопытства, но старается делать это осторожно. Дела выполняет четко и профессионально. Не может выполнить - не обещает. Мало заботится о чувствах других, на оскорбления реагирует смело. На дух не переносит нелюдей, особенно зеленокожих перенял неприязни от Дратдского герра.
7. Таланты, сильные стороны: Хитрый, Искусный в ратном деле, Изворотливый, Крепкий, Обучен обращению многими видами оружия, в том числе стрельбе из лука и арбалета.
8. Слабости, проблемы, уязвимости: Подстрекатель, Безжалостный, Натура предателя.
9. Привычки: Если не можешь решить проблему деньгами, реши ее большими деньгами.
10. Мечты, желания, цели: Заполучить титул повыше, Стать легендой криминального мира.
11 Языки:
Амани (письменный + устный)
Виленский диалект(письменный + устный) // хакмаррский (устный)
Дартадский (письменный + устный)
