Пока что здесь пусто. Возможно, скоро тут будут ваши имена?
Глава 1: Уроки отца и запах полыни
Воздух в Хакмарри пахнет пылью, полынью и кочевой свободой. Таким он и запомнился Дарио, мальчишке, выросшему в таборе народа западных софелийцев, чья жизнь – вечное движение по караванным тропам. Софелийцы, которых местные "гадже" презрительно именовали "дорожными крысами", были мастерами посредничества и обмена. Они знали все тайные тропы, все сговорчивые (и несговорчивые) кланы, и извлекали прибыль из каждого чужого конфликта.
Его отцом был не простой кочевник, а Лучано Скоробан, человек с глазами цвета уставшего золота, шабашивший при дворе флорэвендельского барона без малого десять лет. Он вернулся к своему народу чужаком, с чуть слишком прямой спиной, с тростью из черного дереваи обрывками чужого языка на губах. За время жизни при бароне Лучано научился не только читать и писать, но и понимать механизмы "большой политики" – той, что ведется не на полях сражений, а в полутемных кабинетах. Это знание дало ему привилегии, но сделало чужим среди своих.
Именно он, в перерывах между обучением сына искусству выгодной торговли, с трудом выводил с ним буквы на потрепанном пергаменте, украденном из господской библиотеки. Лучано видел в сыне не наследника дорог, а будущего дипломата, способного говорить с "гадже" (чужаками) на их языке. «Слова, сынок, - поговаривал он, - они острее любой стрелы. Ими можно и защититься, и незаметно ограбить. Запомни, что уменье читать между строк куда полезнее умения метать копье. Настоящая сила – не в клинке, а в умении заставить чужака сделать то, что нужно тебе, и при этом поблагодарить тебя за это.»
Дарио впитывал эти слова, но его разум, воспитанный на запахе пыли, а не на паркете, интерпретировал их по-своему. Он видел в отце человека, который променял истинную кочевую свободу на сомнительный комфорт, человека, который просил у чужаков, вместо того чтобы брать без спроса. В Дарио росло презрение к этому "господскому" компромиссу.
Глава 2: Первая кража и сладкий вкус обмана
Отец учил силе слова, но Дарио избрал путь рук. Воровство стало бунтом против "господской" жизни Лучано и доказательством истинной софелийской хитрости, доведенной до абсолюта.
Этому уроку Дарио научился куда лучше, чем книжной грамоте. Пока отец пытался привить ему мудрость дворов, улицы и шумные рынки Хакмарри учили его истинной хитрости.
Его первой кражей стала связка сушеных фиников с лотка зазевавшегося торговца. Она стала инициацией, но не от голода (хотя отец и не бедствовал, Дарио не хотел принимать его "барские" деньги), а от желания доказать свою ценность клану, доказать, что он достоин наследия кочевников, а не чужой роскоши. Первый успех наполнил его сладкой, как финики, гордостью: он взял то, что хотел, не торгуясь, не унижаясь и не прося. Это было чистое применение отцовского принципа "незаметного ограбления".
Он понял, что мир «гадже» это гигантский ларец с сокровищами, который нужно лишь уметь тихо открыть. Воровство стало для него не способом заработка, а проверкой мастерства, доведением отцовских уроков "незаметного ограбления" до совершенства. Он начал тренироваться в таборе: сначала монеты из карманов спящих соплеменников, потом дорогие украшения с прилавков, где торговали чужаки. Если его ловили - он использовал искусство слов: отвлекал, прибегал к ложным извинениям, взывал к жалости. Если не ловили - он знал, что победил в словесной дуэли, не сказав ни слова.
К пятнадцати годам он уже вовсю промышлял карманными кражами на рынках приграничных городов, оттачивая свое искусство. Он специализировался на купцах, которых считал недостойными своего богатства: жадных, невнимательных, слишком самоуверенных.
В двадцать он считал себя хитрее любого стражника. Его пальцы стали проворнее мыслей, а язык - слаще меда, которым он легко усыплял бдительность жертв и выторговывал даже самое бесполезное барахло. Дарио верил, что его путь – это идеальная смесь мудрости отца и свободы табора. Он был уверен, что превзошел Лучано, который, по его мнению, остановился на полпути, побоявшись перейти грань между торговлей и истинной хитростью.
Глава 3: Сломанная трость и цена высокомерия
Но его собственная самоуверенность захлопнула для него этот ларец навсегда. Вместо мелкого воровства он решил провернуть "большое дело", достойное "сына человека, знающего политику". Он поддался своей жадности и, главное, высокомерию, решив, что может играть в ту самую «большую политику», о которой ему рассказывал отец. Он ввязался в аферу с Люфтератами – группой зажиточных купцов из Флорэвенделя, которые везли в северные земли крупную партию красного флорэвендельского пороха – товар невероятно ценный и крайне опасный. Купцы нуждались в безопасном проходе через спорные земли чужого клана, с которым члены его табора поддерживали хрупкий нейтралитет, зарабатывая на посредничестве. Дарио пообещал им "абсолютно безопасный, тайный маршрут" за огромную плату. Но ему показалось этого мало. Он решил заработать дважды: за небольшую долю он продал информацию о караване (точные сроки, маршрут и, главное, груз) людям другого клана. Его план был прост: кланы сами разберутся между собой, обменявшись товаром и угрозами, а он выйдет чистым, заработав на обеих сторонах. Он не планировал убийств, он планировал "незаметное ограбление" в масштабах кланов.
Но сделка провалилась. Чужой клан, узнав о ценности груза (пороха), решил не договариваться, а уничтожить конкурента. В результате устроенной ими засады были убиты не только купцы-Люфтераты, но и некоторые члены чужого клана, которые смогли опознать в наводчике софелийца – Дарио. Порох был утерян в стычке, а имя Скоробана оказалось в центре конфликта, который мог стоить клану Дарио их нейтралитета, их земли и их жизней.
Когда обман раскрылся, его клан оказался на волоске от кровавой войны. Лучано, сгорая от стыда и ярости от того, что сын опозорил их перед обоими крупными кланами, публично отрекся от него, сломав над головой сына ту самую трость из черного дерева.
«Ты не сын мне, - сказал он, и в его глазах не было не капли былого золота. - Ты позор, ходящий на двух ногах. Ты взял мои слова о хитрости и превратил их в кровавое, глупое предательство. Ты не умный человек, ты всего лишь дешевый вор с завышенным самомнением!»
Старейшины были непреклонны: «Исчезни. Ты навлек на нас беду. Ты вернешься только с таким богатством, которое сможет компенсировать кровь и мирное соглашение, которое нам придется купить, или не возвращайся вовсе. Твой позор слишком велик, чтобы оставаться здесь. Если мы увидим твою тень, мы сдадим тебя тем, кому ты нанес ущерб.»
Глава 4: Кровавый трюм и последний медяк
Так он оказался на гнилом торговом судне, плывущем в Заокеанье (Предел). Он выбрал самый дальний путь не из-за романтики, а потому, что только самый далекий и опасный край мог обеспечить ему настоящий "чистый лист". На родине его искали бывшие клиенты, обманутый клан и собственное презрение отца. Предел был единственным местом, где его имя не было синонимом предательства. Кроме того, только в Заокеанье, по слухам, можно было заработать такие огромные деньги, которые могли бы выкупить его честь обратно.
Его единственным утешением и самым ценным активом был вороной жеребец по имени Ночник, последний подарок матери перед ее смертью. Он был его последней связью с домом, его молчаливым другом, в гриву которому он шептал свои страхи и надежды. Ночник – символ того чистого, что в нем осталось, единственное, чем он дорожил больше, чем собой. Но и эту связь оборвала жестокая случайность. На корабле, среди бочек и тюков, прятался голодный звересь, то ли перебежчик из Кхакгорна, то ли сбежавший чей-то «питомец». В ту ночь в трюме раздался душераздирающий конский храп и дикий рык. Дарио бросился вниз. Было слишком темно и поздно. Он увидел, как желтые глаза чудовища встретились с его взглядом, а окровавленная пасть разорвала горло его друга. Зверь был еще жив и голоден, наслаждаясь своей добычей. Ночник, его гордый конь, бился в предсмертных конвульсиях, умирая в темноте и грязи.
Дарио не успел ни спасти его, ни добить зверя. Он стоял парализованный ужасом и бессилием, когда последнее, что было ему дорого, умирало у него на глазах. К утру существо было изловлено и зверски забито матросами, но от Ночника остались лишь тело, навсегда изуродованное дикими клыками, и большое липкое пятно на полу, которое еще неделю отскребали щетками.
Утром, стоя над телом своего коня, Дарио понял, что настоящая, дикая хитрость и удача намного страшнее его мелких уловок. Судьба, как тот зверь, не спрашивает разрешения и не торгуется.
Она просто берет и уничтожает, а никто её не остановит.
Глава 5: Новое начало
Дарио прибыл в Заокеанье. Не с мечтой о богатстве, а с грузом вины, отцовским пророчеством о силе слов, с парой дюжин медяков в кармане, жалкими остатками от проданной сбруи, и с новым, страшным знанием: удача - дама капризная и жестокая. Отец сломал его прошлое, зверь — его последнюю привязанность. У него не было ничего. Он чувствовал себя грязным и пустым, как опустошенный трюм, в котором умер его конь.
Кроме ловкости рук, острого языка, зазубренного ножа, подобранного на пристани, и жгучего желания однажды вернуться домой, чтобы посмотреть в глаза отцу не нищим беглецом, а человеком, которого он не посмеет назвать бесчестным. Он больше не хотел играть в политику, он хотел стать силой, которую нельзя предать или обмануть. Он усвоил урок: доверять нельзя никому, а хитрость должна быть не мелкой, а смертельной.
Он или сгинет здесь, в этой земле чужаков, или вернется таким, перед кем не сломают трость, а преклонят колено, и чье богатство будет говорить громче любых слов.
Последнее редактирование:
