В деревушке неподалеку от Гран-Флерсер, родился мальчик по имени Морриган. Не успел младенец изведать материнской ласки, как семья его, в страхе перед войной и мародерами, покинула свой старый дом. Собрав скудные пожитки и попрощавшись с соседями, что были им вместо родни, погрузились они в повозку и пустились в долгий путь к укрепленному возле города Стиирканд, что стоял под защитой дружинников.
Добравшись до цели и истратив все сбережения, семья обрела пристанище в деревушке на скалистом склоне близ городских стен, место было тихим, земли хоть и каменистыми, но годными для пропитания, а главное вдали от больших дорог, где рыскали шайки дезертиров. Отец, кормилец семьи, купил ветхую лачугу с кузницей, где и принялся ковать не мечи и доспехи для знатных господ, а орудия для землепашцев да шахтеров, что добывали руду в окрестных недрах, а также подковы для коней городских стражников. Мать работала по хозяйству, варила похлебку и присматривала за Морриганом и двумя его младшими братьями.
Работы у кузнеца было вдоволь, ибо война, хоть и отдаленная, рождала спрос на железо и дни его проходили в работе, редко видя он своих отпрысков. Однако семья жила, не зная голода. С малых лет Морриган выделялся среди деревенской детворы не только ростом, но и нравом кротким и незлобивым, он был отзывчив и добродушен. Когда же братья подросли и принялись носиться по округе, словно угорелые, новая тягота легла на плечи Морригана. Как старший сын, он был приставлен присматриваться за братьями.
Настал день, когда за вечерней трапезой, отец возвестил, что Морриган с завтрашнего утра приступит к работе в кузнице. Следующее утро началось в душном и жарком в кузнице. Морриган из за уважения к отцу слушал внимательно о работе в кузнеце, но поначалу не вникал в суть, лишь кивал и старался исполнять, что велено. Поначалу дни тянулись мучительно долго и вскоре Морриган начал изыскивать предлоги, дабы улизнуть от монотонного труда, но старый кузнец видел ленцу насквозь, однако не стал принуждать сына палкой, давая ему время обдумать свою долю. А Морриган же тем временем зачастил слоняться без дела по деревне, отправлялся в Стиирканд поглазеть на приезжих воинов в их латах, либо бродил до ближних шахт и обратно, впитывая в себя шумную и суровую жизнь этого жестокого века.
Лето того года выдалось знойным и безжалостным, засуха, повергшая поля в прах и иссушившая колодцы. Но вслед за испепеляющим зноем пришла осень, холодная и слезливая, окутавшая деревню промозглыми туманами и непрестанными дождями. Вскоре по округе поползла лихорадка, косившая и старых и малых. Хворь не миновала и кузнеца, свалив его в постель с огнем в жилах и грубым, разрывающим грудь кашлем.
Тяжкое бремя легло тогда на плечи Морригана. Впервые взяв в руки молот не по принуждению, а по нужде, он познал горькую цену своей былой беспечности. Ладони, не привыкшие к настоящему труду, покрывались волдырями, а неискусные пальцы не могли придать металлу должной формы. Заказы в кузницу стали приходить все реже, а монет в кошеле все скуднее, едва хватало дабы не умереть с голоду. Матери пришлось наняться в таверну на другом конце деревни, дабы добыть средства на пропитание и дорогие снадобья лекаря. Засуха летняя обернулась скудным урожаем, и по всей округе воцарился голод, вздувший цены на хлеб до небес.
В те дни отчаяние и стыд грызли сердце Морригана пуще голода, он корил себя за то, что в столь тяжкий час семья осталась без надежной опоры и тогда отец, собрав последние силы, подозвал его к себе. Сперва сыну досталась суровая отповедь, но затем кузнец лишь тяжело вздохнул и велел продолжать начатое, но отныне внемля каждому его слову. Через неделю отец, еще слабый и бледный, вернулся в кузню. С тех пор с раннего утра до поздней ночи раздавался в ней стук молотов старого и молодого и заказы понемногу вернулись, а с ними и новые, куда более грозные из большого города стали поступать требования на оружие и доспехи.
В одно из таких утр Морриган, томно вздохнув, натянул на себя грубый кожаный фартук и подошел к сундуку со слитками. Очередной заказ меч для какого-то наемника, чья жизнь будет измеряться остротой клинка, раскалив железо в горне до цвета утренней зари, он выхватил его щипцами и смахнув пот со лба, принялся за молот. Удары сыпались на остывающую сталь, пока та вновь не отправлялась в огонь, дабы потом быть погруженной в шипящую воду. Заготовка, мало-помалу обретая форму полуторного меча, снова и снова знала жар горна и звон наковальни.
Морриган уселся у точильного камня. Поднеся клинок к вращающемуся камню, он принялся за дело. Искры, разлетались от прикосновения стали к камню, а молодой кузнец, прибавляя скорости, затачивал лезвие. Окончив, он обтер клинок тряпицей и, поднявшись, взмахнул им несколько раз, ощущая его вес и баланс. Подойдя к верстаку, он принялся оплетать рукоять прочным кожаным ремнем, сшивая его крепкой нитью, работа, занявшая не одну неделю, была окончена, готовый меч был уложен на стойку.
Спустя два долгих года, как Морригана, простого деревенского кузнеца, в железных оковах увели королевские вербовщики. Его, человека, чьи руки привыкли к молоту и наковальне, в спешном ополчении обучили азам солдатской муштуре как стоять в строю, не осрамившись перед рыцарями, как держать алебарду, чтобы подсечь лошадь под закованным в латы всадником, и как рубиться в свалке одноручным мечом. Войска их сборные отряды из ополченцев и наемников, сошлись какой-то деревушки возле реки Стирканда. Место было гиблое, меж холмов и болот и ни один уважающий себя капитан не желал принимать здесь бой, но командование на себя взял молодой оруженосец знатного сеньора, подкрепленный горсткой преданных дружинников.
Началось как битва, быстро обратилось в бойню. Первая атака, в которой плечом к плечу шли ополченцы и латники, была буквально перемолота стальными пиками флоревендельской рыцарской конницы в центре. Тяжелые потери, стойкость вражеской обороны, яростная бескомпромиссная резня и весть о падении нашего лорда, которого многие посчитали убитым, сломили дух атакующих. Остатки хобских отрядов в беспорядке отступили под скудную защиту стен замка и огонь немногочисленной артиллерии двух баллист. Дабы избежать повального бегства, лорду, чудом уцелевшему, пришлось снять свой зазубренный шлем и проехать перед дрогнувшими рядами, дабы воины узрели, что их предводитель жив.
Сражение же меж тем утратило последнее подобие порядка. По полю, вздыбленному копытами и залитому кровью, хаотично метались группы всадников и пехотинцев, сшибаясь в коротких, отчаянных стычках и вновь разбегаясь. Главный знаменосец флорского графа, увлекшись погоней, заскакал в наш тыл и очнувшись в одиночестве, был захвачен в плен наёмниками. Сами флорцы растеряв в яростной атаке добрую часть своей тяжёлой конницы, начали отход на свои исходные позиции.
Строй рассыпался, превратившись в толпу обезумевших людей. Крики «Измена!» и «Спасайся!» на хобском наречии сливались с победными кликами флорцев. Морриган, прижимая к груди окровавленную гизарму, бежал вместе со всеми. Внезапно перед ним возникла стена. Не метафорическая, а самая что ни на есть настоящая флорские пехотинцы с алебардами, отрезавшие путь к отступлению. Чужая алебарда, со свистом рассекла воздух у его головы. Морриган, не думая, парировал древком своей гизармы, ощущая вибрацию от удара, он не пытался атаковать, он отступал. Второй удар он принял на основание древка и железный наконечник с скрежетом соскользнул, оставив глубокую зарубку. Третий солдат попытался зайти сбоку, но Морриган, вспомнив учение, коротким, резким движением подсек его, зацепив за ногу. Раздался хруст и вопль, но у него не было ни времени, ни желания добивать, он просто рванулся вперед, в образовавшуюся брешь и тут его настиг грохот. Сначала он почувствовал его ногами глухой, нарастающий гул копыт по земле.
В последний миг, когда конь флорца уже почти настиг его, он припав к земле, с отчаянной силой рванул вверх древко своей гизармы. Острый клюв гизармы, миновав прочную кирасу, вонзился в незащищенный подбой доспеха у живота графа. Раздался хрип и тяжелый всадник рухнул на землю, он не оглядываясь, побежал дальше, не веря в свое спасение.
Конец сему кровавому эпизоду положили хобские дружинники, отряд которых вовремя подоспел и отогнал ошеломленных гибелью сеньора флорских кавалеристов. Это дало Морригану и остаткам его товарищей, изрядно помятым, в буквальном смысле залитым своей и чужой кровью, возможность отползти к основным силам. Чудом избежав гибели. Весть о смерти графа облетела поле и флорцы, придя в ярость, обрушились на наши позиции с удвоенной свирепостью. Их рыцари, собрав вокруг себя лучших людей, жаждали мести и тогда хобсы оказались в точно такой же мясорубке, что и враг часами ранее. Многих изрубили, прочие искали спасения в бегстве, ибо флорские рыцари пребывали в гневе и не знали жалости.
Последний боевой порыв графских людей иссяк лишь с наступлением темноты, а порядки хобсов настолько поредели, что продолжать бой стало попросту невозможно. Война для Морригана кончилась в ту же ночь. Под покровом темноты он бежал, примкнув на время к чужому патрулю, дабы миновать самые бдительные заставы, а на рассвете, как стемнело, свернул с дороги и растворился в лесу. Он шел на юг, к родной деревне, движимый последней смутной надеждой, но от нее ничего не осталось лишь одни угли то пепел. Сжатое до предела сознание едва воспринимало окружающее он действовал как мог, на краю нервного истощения. Единственным спасением был побег из страны, добравшись до побережья, он проник в трюм первого отходящего корабля в порту. Морриган не знал куда тот держит путь, лишь подальше убраться от войны. |
|
