Специальная Фракция - Крайм (К) - подразумевает игру объединения игроков с определенными бандитскими наклонностями. Например: Гильдия ассасинов, уличная банда или воришки.
Пускай Балд и был бандитом, запятнанным грехами, вера во Флоренда не угасала в его сердце. Усталый от своих скитаний и темных дел, он, наконец, пришёл в собор — величественное место, что возвышалось над всеми домами Хенкельберга. Там его встретил отец, человек с добрым лицом и мудрыми глазами.
Выслушав исповедь Балда, он не осудил, не отвернулся, а мягко провёл обряд крещения, смыв с души бандита тень вины. Словами покоя и прощения он напомнил: любой, кто истинно раскается, может быть принят под свет Флоренда. Балд, впервые за долгое время, почувствовал тишину внутри себя — не ту, что приходит после боя, а ту, что приносит мир.
После непродолжительных сборов, праварские силы совместно с частями банды Балда Ван Лирде (Далдера) погрузились на праварскую верную шхуну и направились в сторону Хобсбурга, где планировалась крупная торговля. Море встретило их неспокойным нравом — волны били в борта, ветер стонал в снастях, но судно держалось уверенно, ведомое опытным экипажем.
Однако спокойствие длилось недолго. Из тумана впереди, словно из небытия, выскочило быстрое судно с черным флагом — знак, не сулящий ничего хорошего. Воздух сразу пропитался тревогой. Команда приготовилась к худшему.
Судно приблизилось. Начались переговоры, но длились они недолго — вскоре воздух прорезали первые стрелы и болты. Завязалась ожесточённая перестрелка. Несколько праварцев и балдовцев получили ранения, кто-то пал. Балд, рискуя жизнью, лично вытащил из-под огня 3–5 своих людей, перетаскивая их в трюм.
Затем последовал штурм. Кровавый, беспощадный. Противники сражались яростно, но праварцы и балдовцы оказались сильнее. По разным сводкам, было уничтожено около 4 врагов силами Балда и ещё 6 — праварскими воинами. Итог один — Победа!
Уже к вечеру шхуна прибыла в Хобсбург. Войны с суши продолжились: банда приступила к грабежу — кузни, кожевенные мастерские, даже замок подверглись разграблению. Каждый унёс с собой трофеи, и вскоре, погрузив награбленное, вся группа вновь отправилась в путь — домой, за океан, на праварскую землю.
Иногда обстоятельства требуют от человека неожиданных ролей. Так случилось и с Балдом — человеком с непростым прошлым и репутацией, известной в определённых кругах, где он считается лидером небольшой, но организованной банды.
В один из напряжённых дней на землях Мархии вспыхнул возможный конфликт с Митарами. Необходимо было срочно отправить посольство — попытаться уладить дело миром, пока не пролилась кровь. Добровольно вызвались двое мархийцев, и к ним присоединился Балд. Оседлав коней, трое выдвинулись на встречу с митарской стороной.
Однако миссия провалилась: Митары отказались даже принять письмо от Регента Йоста Конровица, не желая слушать посланников. Вернувшись ни с чем, они застали в крепости атмосферу тревоги — все ждали худшего.
Тогда Балд выступил с неожиданной инициативой: предложил направиться в Картрад, к сиру Эйнару Лантару. «Я там не чужой», — сказал он. — «Может, удастся поговорить от лица Мархии». Йост, оценив ситуацию, дал согласие.
Балд вскоре прибыл в Картрад, встретился с Эйнаром и провёл с ним короткий, но содержательный разговор. Оба стороны выразили свои позиции, и напряжение, казалось, немного спало. Вернувшись в Мархию, Балдпередал Йосту всё, что удалось обсудить.
После недолгого затишья банда Балда вновь берётся за дело — на этот раз их путь лежит к новообразованному дартадскому баронству, где Лотар Швайцандербург стремится утвердить свою власть. Суровый, но справедливый, он решил возвести величественную башню — сердце будущего поселения и символ порядка, который он собирается навести в этих землях.
Балд и его товарищи не раздумывали долго. Собрав инструменты и запасы, они двинулись к выбранному месту. Камень за камнем, балка за балкой — работа закипела. Фундамент лёг тяжело, но крепко, словно сама земля приняла новую власть. Под шум молота и треск леса росли стены, и башня постепенно поднималась в небо, словно вытягивая судьбу этих мест вверх, к свету.
Каждый участник внёс свою лепту: кто таскал камни, кто варил еду, кто следил за чертежами. Швайцандербург наблюдал молча, лишь иногда давая короткие указания. Но было видно — он доволен. Его баронство начинает с прочной основы, и в этом заслуга не только его, но и банда Балда, что снова показала: там, где нужен порядок и сила — они не подведут.
Одним ясным днём, стоя на прибрежном холме, Балд глядел на Картрад. Город был богат — слишком богат. Виноградники тянулись к горизонту, пшеничные поля шумели под ветром, усадьбы переливались черепицей, а по тракту сновали сытые купцы и чиновники в бархатных плащах. Всё это выглядело уверенно, надменно — и гнилостно.
Так дело не пойдёт. В груди у Балда проснулось старое дартадское чувство: справедливость, выжженная железом; память о том, как рушатся дворцы и гаснут гербы. Он не был фанатиком — но видел в Картраде не просто богатство, а ересь, отступничество, изнеженную ложь.
— Не могут буржуи так жить, — произнёс он тихо, сжимая пальцы в кулак. — Это всё должно исчезнуть. Сгинуть. Умереть во имя Флоренда.
В тот же день Балд поднялся на корабль, что давно стал плавучим логовом двух банд — его собственной и банды Мойши. Среди канатов, мешков и запаха пороха он нашёл Мойшу, сел напротив и изложил всё как есть.
— Картрад сгнил. Его богатство — это ересь. Но мы не полезем в стены. Мы ударим по корням. Сожжём виноградники. Сожжём хлеб. Сожжём сено. Пусть их пища превратится в прах. Это будет начало.
Мойша слушал внимательно, затем усмехнулся и кивнул.
— Верно говоришь, Балд. Слово твоё — как пламя. А пламя у нас есть.
Соглашение было скреплено без бумаги и печатей — только взглядом и старой кровью.
Перед началом дел Балд отправился в правар, к мрачным вратам Праварского собора. Там, среди каменных сводов и пыльных алтарей, он пал на колени перед святым отцом и потребовал одного: посвящения и защиты Флоренда.
— Я иду жечь, — сказал он. — Не по злобе, но по справедливости. Они забыли, кому должен принадлежать мир. Я напомню.
Священник долго не молчал, отказа не дал. Он возложил руки на голову Балда и прошептал:
— Да будет путь твой — очищающим пламенем. И если погибнешь, знай: Флоренд видел твою правду. Иди.
После того, как священник даровал благословение, а Мойша — согласие, Балд не стал медлить. Огонь сам по себе — вещь капризная, особенно в сыром, промозглом крае. Нужна была смола. И не абы какая, а древесная — тягучая, клейкая, горящая, как сама кара Флоренда.
— Дураку понятно, — сказал Балд, — что смола горит лучше адского пламени. И дурней мы не будем.
Весь день члены банды, включая молчаливых братьев из ордена Руденвальдского, скитались по лесу. Они царапали стволы ножами, забивали топоры в сосны, чтобы смола шла широкой тёмной струёй. Обдирали кору, кололи сучья, собирали капли в бутыли из стекла и глиняные кувшины. Труд был грязный, вязкий, но нужный.
У костров, прямо на берегу, смолу начали растапливать в стеклянных колбах. Те трещали от жара, но выдерживали, и густая масса медленно превращалась в липкий, почти живой состав. Когда её выливали — она тянулась, как змея. Только искры — и загорится всё, что с ней коснётся.
Балд прошёл вдоль рядов — грязных, уставших, но преданных. Он кивнул им с уважением:
— Вы не просто братья. Вы — пламя Флоренда. И этот огонь праведен. Благодарю.
Вечером, надев своё тёмное скрытное одеяние, Балд выскользнул в сторону Картрадских земель. Сначала — фермы. Там, среди складов сена и деревянных построек, он двигался быстро. Снопы обмазывал с боков, под низ, между вилами, чтобы всё схватилось сразу. Заборы, сараи, уделья — всё получил своё.
Потом — виноградники. В тишине он пробирался вдоль рядов лоз, и каждый третий ствол покрывал слоем смолы. Работал быстро, без следов, но точно. Пусть пламя пройдёт полосой — разом, наискось.
Наконец — само здание винодельни. Там не было золота и шелков. Просто бочки, тиски, койка да стол. Всё по-деревенски, но дерево есть дерево — и оно горит. Он тщательно обмазал балки, койку, пол, бочки, даже ткань занавески. Без спешки, но с твёрдостью.
Когда всё было готово, Балд выдохнул, оглянулся ещё раз — и исчез в темноте, как ветер, как суд, как предвестник беды.
Это был день, как и тысячи до него. Мирной, усталой земли, где Картрад дышал гордостью, вином и золотыми хлебными полями. Но под этой коркой спокойствия что-то уже кипело. Гудело.
Трое смельчаков — Балд, Стефан и Мойша — стояли на берегу, глядя на сверкающие виноградные ряды вдали.
Они не взяли с собой толпу. В этом акте должно было быть не количество, а точность. Решимость. Огонь, от которого всё только начнётся.
Сомнения были. Мойша долго молчал. В груди у него гудело — память, вера, страх. Но в последний миг он посмотрел на Балда и сказал:
— Если всё пойдёт прахом — пусть хоть будет жарко. Я с вами.
И они пошли.
Сначала — фермы.
Стефан бросил первый факел, и вспыхнул сеновал. Балд пошёл по загону, легко поджигал снопы, облитые заранее смолой. Мойша зашёл с тыла, кинул пылающий факел прямо в стог. Сено взорвалось жаром, будто давно ждало смерти.
Потом — виноградники.
Ряды лоз, каждая третья покрыта смолой — вспыхнули как по команде. Пламя пошло волной, солнце отражалось в огне, и виноград трещал, как кость. Горела гордость Картрада. Горела красиво.
Винокурня загорелась последней. Стены, балки, койка, даже тряпичная занавеска — всё было обработано. Огонь пошёл быстро. Дом запылал как свеча.
Люди в городе уже кричали. Где-то били в колокол. Где-то уже бежали в сторону воды. Поздно. Всё горело.
Балд, Стефан и Мойша стояли в огненном мареве, факелы уже отброшены, дело сделано.
— Это ещё не победа, — сказал Балд. — Но теперь они знают: мы есть.
Мойша молча кивнул. А Стефан прошептал:
— Слава Анархии.
И трое прыгнули в лодки — прочь, сквозь дым и искры, оставляя позади первое пламя восстания.
После пепельного утра, Балд и Мойша, вместе с парой своих и двумя товарищами из Капитонского ордена Янеком и Вороном и ордой наемников из ОЗКТ отправились в путь.
Их вела старая карта, грязная, почти выцветшая, но с чётким знаком — место, где хранилась руна. Никто не знал, что за руна, откуда она, чья, и чего стоит. Но всем было ясно: она не просто камень.
Шли молча. Сквозь буреломы, через ручьи, где ещё лежал лёд. Каждый шаг — в глубже в неизвестность.
Во время не слишком удачного налёта на один из домов на территории Конровица, Балд попался. Всё было буднично: дом, тень, короткий заход — но в этот раз ошибся с выбором цели.
Стража подоспела быстро. Балда скрутили. Руки назад, лицо в землю.
Весть о поимке долетела от мягколапки быстро. Банда не стала ждать. Мойша с остальными сразу выдвинулись, захватив с собой пару кинжалов, немного гнева и громкие крики. Они ворвались на хутор, готовые драться за своего.
Однако всё решилось иначе. Ян Конровиц сам вышел навстречу — хладнокровный, спокойный. Он предложил решить всё без крови.
Четыре дарлинга выкупа, и — прощён. Но с предупреждением:
— Это первый и последний раз. В следующий — без разговоров.
Плечи похлопали, зубы скрипнули, но всё же все ушли живыми.
Позже, когда шум улёгся, Балд понял — отступать не стыдно, но долги надо закрывать.
Он подошёл к своей старой бочке, где держал свои пожитки: — пшено,
— свёклу,
— картошку,
— одну банку джема,
— и бутыль вина.
Всё это он сложил в мешок и отправился на земли Гротов, что пострадали от его дел. Один из них принял мешок молча, но по глазам было видно: понял.
Однако вскоре пришли другие вести.
Софелийский остров, где жил Мигель Гевара, — разбило штормом. Всё уничтожено, дети остались без тёплого хлеба и крыши.
Балд снова собрал мешки.
И поехал. — Банку джема он вручил дочке Мигеля, — бутыль вина — его сыну, Эрнесту,
— остальное — в общий мешок, на очаг.
И в тот вечер, на краю острова, под мокрым небом, Балдсидел молча — не как вор, а как человек, который старается сделать хоть что-то правильно.
В ясный день, когда над Штейгерскими улицами висело солнце, а ветер лениво шевелил пыль у ног, Балд вместе с парой своих людей вышел на площадь, где барон Лотар Швайцандербург затеял игру.
На кону были земли на холме — удобные, пусть и не обустроенные, но с правом на застройку.
И противником Балда стал Йост Конровиц — человек хладнокровный, уверенный, из тех, кто не любит проигрывать.
Лотар стоял в стороне, наблюдая:
— Пусть кости решат, кому владеть холмом. Без крови. Без дуэлей.
Игра началась прямо на мостовой, на гладком камне уличной площади.
Сначала — броски в простые очки. Потом — всё по-настоящему: "21 очко".
Балд бросал твёрдо и точно, Йост — уверенно и с азартом.
Толпа молчала, а ветер раскачивал флажки над лавками.
В последнем броске Балд вытянул победу. Йост замер, потом кивнул и шагнул вперёд.
Пожал руку Балду, сказал коротко, по-мужски:
После того как пергамент с печатью барона Лотара был спрятан в суму, Балд знал — пора действовать. Земля у него есть, но без камня она — просто пригорок и ветер.
Замок не строится из воздуха.
И вот, в таверне Картрада, где гул голосов перемешивался с паром от жаркого и запахом дешёвого вина, Балд встретился с нужным человеком — Баязом, управляющим скральдской горнодобывающей компании, известной в этих краях своим делом.
Баяз был сух и прям, как копьё:
— Камень можем дать. Не дешёвый, но честный. Белый, как снег, крепкий, как долги.
Балд молча кивнул. Обо всём сговорились коротко — сколько, куда, когда, только вот цены и точные объёмы нужно будет добить уже в канцелярии, где сидят писари, да считают, как умеют.
— Полдела уже у нас в руках, — сказал Балд да протянул руку для пожатия.
— Остальное — дело бумаги.
Желая довести начатое до конца, Балд отправился в сердце скральдской каменной компании — туда, где воздух тяжёл от пыли, а каждый камень знает цену труда.
В рудничной таверне, дымной и гулкой, он наткнулся не на кого иного, как на самого Корира — старого, широкоплечего основателя всей этой горнодобывающей махины.
Корир, известный в Скральдоне как "Каменный мужик", сидел у стены с кружкой, будто знал, что Балд придёт.
Балд сел.
В глазах — усталость, в голосе — дело.
Обговорили всё коротко и по-мужски:
объёмы, маршруты, сроки.
Никаких писарей, никакой бумаги.
Только слово. Только дело.
— Поставим камень тебе под Штейгеры, — сказал Корир, хлопая по плечу. —
— Пускай встанет замок. А там глядишь, и дорогу новую пробьём.
Они пожали друг другу руки, как полагается людям, что умеют держать слово.
Плечо к плечу — хлопок. Кивок. И без лишних слов — разошлись.
Теперь у Балда было всё:
земля, договор, и камень в пути.
Осталось только строить.
Спокойствие не по нутру Балду.
Камень пусть лежит, стройка пусть идёт — но кровь его требовала иного. Огонь. Смелость. Реванш.
Картрад, город купцов, гнилых сделок и тёплых кресел, должен был полыхнуть.
Не как звезда надежды — а как костёр гнева.
Всё началось, как и прежде, в таверне.
Тот самый стол. Те же лица. И — Мойша.
Друг, соратник, поджигатель по натуре. Балд сел, налил себе — и начал:
— Хватит смотреть, как они жрут, торгуют, гноят землю.
Мы сделаем это. Сожжём. Всё. Картрад должен гореть.
Мойша молчал. Потом усмехнулся.
— Что ж, если и правда звезда, то пусть будет падающей.
Они говорили долго.
О складах. О трактирах. О купеческих винодельнях, полных пьяного жира.
О сторожках, амбарах, домах — всё, что строилось на лжи и серебре.
— Пора действовать. — сказал Балд, вставая, и на лице его не было сомнений.
— Никаких игр. Только огонь.
Картрад почувствует, как пахнет смола.
И это будет не конец — это будет только начало.
Скоро ночь, но дело началось ещё днём. Балд и Мойша, с парой надёжных людей, вышли в рощи у окраин Штейгеров. Там, с ножами и киями, они срезали смоляные наросты, пробивали стволы деревьев, собирали тягучую огненную кровь — древесную смолу, лучшую поджигательную силу на этих землях.
Целый день – в пыли и каплях смолы.
Запах хвои и копоти прочно въелся в одежду.
Когда смола была в бутылях, наступила вторая часть.
Они направились в хлев у самого Картрада, притихший, но полный — сена, соломы, хвороста. Балд и один из его молчунов грузили в мешки и коши, а ночью всё уже лежало там, где нужно.
Тихо, словно тень, Балд пробрался вглубь города.
Пока никто не видел, он обкладывал сеном и обмазывал смолой ключевые цели:
Магистрат, где заседают бюргеры,
Лазарет, с лекарями и заплесневелой совестью.
Банк, пузатый, будто полон золота.
Главные ворота Картрада, чтоб ни въехать, ни выехать.
Смола вбивалась, сено трамбовалось. Всё — как надо.
Потом, уже под утро, в Штейгерах Балд нашёл длинную деревянную лестницу, списанную с одного амбара.
Вместе с парой своих людей они принесли её к нужному месту в Картраде, положили у стены и припрятали — чтобы в час нужды быстро взобраться на крышу и зажечь с высоты.
Город был готов.
Оставалось только сказать одно слово — «начали».
Тьма над Картрадом была густой, как смола,
а в её сердце — движение. Тени четверых — Балд, Мойша, Стефан и Глухарь —
прокрадывались по переулкам, по еретическим дорогам,
словно сама ночь несла возмездие.
Первым в очередь пал Банк. Мойша, не говоря ни слова, поднёс факел к насыпанному под окно сену.
Смола уже жгла ноздри — достаточно было искры.
Вспышка — и стены Банка задышали пламенем.
Пока пламя глотало золото, Стефан уже прокрадывался к Лазарету.
Он действовал быстро: под стены, под крыльцо, под настил —
всё обмазано, всё готово.
Огонь вспыхнул мгновенно — белыми, злыми языками.
Главные Ворота Картрада
подпалили вдвоём — Стефан и Мойша.
Каждый с боку. Сено утрамбовано, смола бежит по доскам.
Их факелы встретились во вспышке, когда ворота вспыхнули, словно врата ада.
Но настоящая цель — Магистрат.
Балд сам шёл к нему, молча, ровно.
взобрался по приставленной лестнице.
бросил пламя в одну из комнат.
Смола вспыхнула, огонь пошёл по балкам, как по венам. Магистрат загудел — здание закона теперь стало костром.
Город кричал. Пахло дымом, гневом и страхом.
На пригорке, за пылающими зданиями,
четверо стояли в тени — и наблюдали.
На данном сайте используются файлы cookie, чтобы персонализировать контент и сохранить Ваш вход в систему, если Вы зарегистрируетесь.
Продолжая использовать этот сайт, Вы соглашаетесь на использование наших файлов cookie.
