1. Имена: Каир
2. Ник: boxer2009
2. Раса: человек, оборотень.
3. Возраст: 26.
4. Внешний вид: высокий рыжий мальчик в драных лохмотьях, долговязыми конечностями и кривыми пальцами. вечно меланхоличное лицо.
5. Характер: депрессивный и опустошенный мальчик, никогда не имевший в жизни родных и близких, обладает проблемами с доверием и плохо социализирован.
6. Сильные стороны: обладает развитой фантазией, хорошая память
7. Слабые стороны: физически слаб, плохо социализирован, перепады настроения, плохо пишет и читает, изгой среди оборотней, плохо контролирует свою звериную сущность
8. Привычки: ищет всяких дивных личностей, чтобы написать о них легенды
9. Цели: написать историю о своем отце и местных обитателях заокеанья
Племя: Фианна
Порода: Хомид
Архетип: Галлиард
Покровительство: изначальный покровитель
Ранг: клиат;
2. Ник: boxer2009
2. Раса: человек, оборотень.
3. Возраст: 26.
4. Внешний вид: высокий рыжий мальчик в драных лохмотьях, долговязыми конечностями и кривыми пальцами. вечно меланхоличное лицо.
5. Характер: депрессивный и опустошенный мальчик, никогда не имевший в жизни родных и близких, обладает проблемами с доверием и плохо социализирован.
6. Сильные стороны: обладает развитой фантазией, хорошая память
7. Слабые стороны: физически слаб, плохо социализирован, перепады настроения, плохо пишет и читает, изгой среди оборотней, плохо контролирует свою звериную сущность
8. Привычки: ищет всяких дивных личностей, чтобы написать о них легенды
9. Цели: написать историю о своем отце и местных обитателях заокеанья
Племя: Фианна
Порода: Хомид
Архетип: Галлиард
Покровительство: изначальный покровитель
Ранг: клиат;
Каир
Вот оно, дитя. Бледное, угрюмое, в драной льняной рубахе. За окном темный лес, пристанище диких зверей, падали и воспоминаний. Его звали Каир. Или, может, это просто звук, который остался от имени. Его никто не венчал, никто не ждал, никто не звал в этот мир. Рожден он был во грехе. В очередной б...
docs.google.com
Каир появился раньше срока, спустя семь месяцев боли. Мелкий, исхудавший, с тонкими ребрами, что звенели под кожей. Пальцы — искривлены рахитом, спина — согнута временем, которого он еще не знал. Шаманы говорили, что не выживет. Надеялись на это. Ошиблись. Выжил — но зря. Он никогда не был воином. Ни в теле, ни в духе. Его место — в тени. Не за спинами героев, а в тех местах, где даже герои не глядят. Среди гнили, среди костей, среди руин, которые больше никто не хочет помнить. Люди отворачивались от него. Сородичи — тоже. Порченая кровь, говорили. Проклятая. Запачканная Вирмом. Как и отец. А может, хуже.
Каир уходил в леса. Не ради охоты. Не ради силы. Он искал. Что — сам толком не знал. Руины церквей, обвалившиеся деревни, тракты, которые природа сожрала заживо, забытые и проклятые. Он смотрел на камни, как другие смотрят на лица — в поисках историй, что спрятаны в трещинах, в намеках на былое. Искал смыслы. Или следы. Или тени. Тени, что медленно ползут из глубин забвения, шепчут старые тайны, которые никто больше не помнит. Он придумывал истории. Не те, что греют у костра. А те, от которых настроение тухнет. Он шептал про деревню, где мор всех скосил, но Духи все равно хоронят трупы. Про мост, на котором в петле висят самоубийцы, погрызенные воронами. Про волка, что пожирает собственные лапы, чтобы не оставлять следов.
Другие дети кинфолков его сторонились. Люди тоже. Сначала смеялись. Потом — пугались. Потом — забыли. Каир и сам не держался за них. Он говорил с ветром. С камнями. Со скелетами мелких зверей. Иногда они отвечали. Или он так думал. Разницы, если честно, не было. В этом мире, где голоса затихают и тени становятся длиннее, где живое и мертвое переплетаются, он был пленником своего одиночества — заброшенным ребенком леса, у которого не осталось ничего, кроме ветра и холодных руин.
Первое Перерождение случилось поздно. В шестнадцать с половиной. Не в гневе. Не в бою. Просто… он зашел глубже, чем обычно. Шел несколько дней, в одиночестве. Изголодавшийся и уставший. До дома было много верст. Каир был мечтателем, сказителем, но не охотником. Не смог добыть пропитание в лесу. Нашел яму. А в яме — тело. Свежее. Женское. И запах — как нож, в сердце. Что-то внутри треснуло. Мир стал слишком тесным. Тело еще теснее. Мясо пошло в разлом. Кости в крик. Кровь в рев. Когда очнулся — вокруг были следы. Не лап. Не ног. Что-то иное. Что-то большее.
Стая приняла его нехотя, скрипя зубами. Как берут в дом старую вещь, которую вроде бы выбросили, но она вернулась сама. Надеялись, что в этот раз он затерялся окончательно, растаял где-нибудь в болоте, как утопленник без имени. Но Превращение — это знак. Даже в самых сломанных, даже в самых чужих, Гайя иногда оставляет отпечаток. Старейшины бурчали, младшие отворачивались, но Обряд Перехода был неизбежен. Мастер вручил ему задание, словно предначертанное природой Галлиарда. Как будто надеялся, что Каир исчезнет навсегда — или хотя бы пропадет в тени на долгие, безжалостные годы. Ему предстояло найти своего потерянного отца, изгнанного из стаи, может, уже давно умершего, стертого из памяти мира. Пока не запишет легенду о нем — братоубийце, навеки проклятом и забытом — не смел возвращаться. Каир покинул свое родное гнездо тихо, без слов прощания, без взгляда на мать. Она словно сама стала тенью, опустела, утонула в бескрайних грезах об ушедшем отце, который для неё уже стал призраком.
И он шел. Об отце он слышал лишь мутные истории, покрытые слоем лжи и забвения. Никто не вел его, не показывал дорогу — лишь одно имя, шепотом брошенное в холодных сумерках, — Вивиен. Каир бродил по диким просторам Остфара долгими месяцами, погружаясь в холодную бездну знаний, что таились между строк и в молчании ветров. Странные сны он воспринимал как уроки, и с их помощью учился контролировать себя — чтобы в голодном безумии не начать вырезать людей. Без поддержки стаи, без советов старших, он шагал по тропам тьмы, где каждый звук казался предвестником неизведанного, а каждый вздох — отблеском древних страхов. Он не знал покоя. Ни днем, ни ночью. Память — как цепь, тянущая его вглубь пропасти забвения. Где-то там, за лесами и горами, за границами мира, который знал, пряталась его цель — изгнанник, беглец, призрак, растворившийся в тенях истории. Каир не мог отринуть эту мысль, не мог бросить поиски, как не бросают умирающего на морозе. Потому что по-другому жить было нельзя.
Шелест листьев под ногами, скрип веток, хрип ветра — все говорило с ним на языке боли и одиночества. С каждым шагом воспоминания о матери, о стае, о прошлом — расплывались, становились тусклыми, отдаленными. Обещание, данное старейшинам, теперь казалось чуждым, ненужным. Каир с каждой новой ночью забывал слова и песни, которые должны были завершить его переход во взрослого гару, клиата. Он не хотел становиться тем, кем его предначертали. Ему не были нужны ни сила, ни власть, ни признание в стае. Лишь одна цель — найти отца, услышать его голос, увидеть глаза, в которых спрятана правда. Правда о том, кто он есть.
Дни превращались в месяцы, месяцы — в годы. Каир бродил по лесам и долинам, пересекал реки и пустоши. Он видел племена и стаи, наблюдал за их обрядами и традициями, но сам оставался чужаком, навсегда потерявшим путь. Глаза его выражали печаль и пустоту, от которой не спасал даже серебристый и холодный свет луны. Он встречал других гару — сильных, могучих, гордых. Они видели в нем слабого, того, кто не прошел испытаний, того, кто отказался от своего предназначения. Но Каир не мог слушать их упреки. Он был пленником своего поиска, пленником мысли, что отец жив, что где-то там, на краю мира, скрывается надежда.
Временами депрессия захлестывала его, как наводнение. Тяжесть прошлого давила на грудь, мысли кружились в вихре, окутывая сознание ядом сомнений и отчаяния. Каир мог часами сидеть у костра, смотря в огонь, и видеть там образы — мать, сгорбленную от печали, старейшин, холодных и непреклонных, и, наконец, отца — рыжеволосого изгнанника, чей лик был размытым и призрачным. Он пытался забыть обряд перехода, но каждый раз, когда наступала ночь, темные тени снов возвращали ему обрывки тех слов, тех историй, что не были дописаны. Они как цепи связывали его с прошлым, с судьбой, от которой он пытался бежать. Но Каир не был героем. Он не был воином. Он был искателем, мечтателем — потерянным в своем собственном мире, где даже звери и духи не давали покоя.
Он бродил среди разоренных троп, выискивая обрывки историй — не о героях, а тех, чьи души были надломлены, искалечены и прожжены Вирмом до костей. Легенды о доблести и чести казались ему вымыслом для детей. Настоящее — это гниль. Это убийцы, душегубы, падшие духом, что жили в тени мира, подальше от солнца. Так-же, как и Каир. Их отчаяние не нуждалось в украшении, оно было голым, как ржавое лезвие. Их существование — доказательство боли в этом мире. В их муках Каир искал правду, что сокрыта за красивыми словами и легендами — и, быть может, свою истинную сущность. Каждое их мерзкое деяние, каждая зарубка на стене, каждый мерзкий слух казались ему ближе, чем собственный род.
В одиночестве он открывал новые горизонты: он вышел за пределы родных земель, через моря и горы. Каждый новый день приносил ему новые знаки и предзнаменования. Кровь на земле, странные тени, свист ветра, похожий на зов — все казалось частью великого плана, сотканного из боли и надежды. В сердце Каира жила вера — вера в то, что там, где-то на другом конце света, живет отец. Не только человек, но и символ. Символ отвержения и поиска. Символ силы и слабости одновременно. Его поиски — это не просто бегство от себя, но попытка примириться с собственным наследием, с тем, что кровь связывает даже в разлуке.
Флорес. Он попал туда, в надежде найти хотя-бы доказательство существования своего отца — родина племени фианнов. Каир бродил сквозь пшеничные поля Флоревенделя, густые леса Хобсбурга и суровые горы Хакмарри. Его якобы соплеменники отвернулись, не считая его достойным носить дары Гейи. Там, среди туманных долин и шепчущих ветров, он узнал о Заокеанье — далеком, неизведанном материке, где, по слухам, таятся древние тайны и ответы, которых Каир так жаждал найти. Раздираемый отчаянием и Харано, решил продолжить поиски именно там — в краях, где свет почти не проникает, а тьма хранит забытые истории и пробуждает новые страхи. Он тянулся к Заокеанью не только из любопытства, но еще из внутреннего глухого струмления — найти место, где его кровь не будет порченной, где он сможет перестать быть изгнанником, где боль и позор наконец отступят в тень.
Он плыл туда несколько месяцев, заплатив за свое местечко на торговой шхуной парой накопленных дарлингов и работой поденщиком на судне. На горизонте показывалась Ультра. И надежда, что здесь найдется тот, кто стал его мифом, смыслом, мистическим "отцом".
