Хельга, молодая женщина тридцати лет, проживала в бедном квартале у порта в городе Мерштадт со сожителем Фолкмаром, корабельным плотником. Сама она работала прачкой в таверне «Три Якоря». Дни её состояли из чана с кипятком, гор мыльного белья и усталости в костях. Вечерами — скудный ужин и редкие разговоры. Ничего хорошего, но и ничего страшного. Хельга была тихой женщиной и уже привыкла к такой доле.
Всё изменилось в один туманный вечер. Задержавшись на работе, она шла домой одна. Из темноты неё набросились. Это был не грабёж — нападавший даже не тронул её узелок с жалкими заработками. Его сила была чудовищной, движения — быстрыми и жёсткими. В полузабытьи она запомнила хватку, крепкую как камень, и странный запах — дикий, звериный. Потом он исчез, оставив её лежать в холодной грязи переулка.
Хельга доплелась до дома. Фолкмар, увидев её синяки и разорванную одежду, сначала опешил. Но когда через несколько недель стало ясно, что она беременна, его смятение сменилось яростью. Он не стал слушать объяснений. «Пошла вон, шлюха! К своей проклятой матери в её вонючую нору!» — закричал он, швырнув её вещи на улицу и захлопнув дверь. Приют Хельга нашла лишь в самой дыре Мерштадта — трущобах «Ржавый Крюк», где в лачуге при мясной лавке доживала последние дни её мать, невысокая, скрюченная в знак вопроса вдова мясника.
Лавка была не бизнесом, а способом не протянуть ноги. Здесь торговали тем, на что в порядочном доме даже плюнули бы: мясом больных или сбитых на улице животных, обрезками с боен, которые не взяли бы на корм свиньям. Воздух здесь навсегда пропитался запахом крови, гниющего жира и отчаяния. Здесь, в этой вони, весной 299 года родилась Ильза — так назвала её бабушка. Бабка, принимавшая роды, лишь крякнула: «Лишний рот. Зато руки будут». Хельга смотрела на дочь не с любовью, а со страхом и виной — это было живое напоминание о том кошмаре.
Ильза с младенчества спала в ящике из-под овощей, застеленном грязной мешковиной, в углу той же комнаты, где её мать и бабка жили и работали. В лавке у неё были обязанности. С четырёх лет она скребла жир с полов, выносила вонючие отбросы, перетаскивала тяжёлые, скользкие туши. Работа была адской, но она её не боялась. Боялась она тишины и пустых взглядов матери. Хельга почти не разговаривала с дочерью, лишь отдавала приказы.
Её странная сила проявилась в пять лет. Тонкий, вечно голодный кот шнырял вокруг лавки. Однажды он утащил ворованную кишку прямо у неё из-под носа. Девочка, увидев это, сразу бросилась за блохастым, чтобы забрать то, что ей принадлежало по праву. Она догнала его в тупике двора. Кот зашипел, выгнул спину. Она просто наступила на его хвост сапожищем, а когда он обернулся, схватила его за шею. Не было злобы — было холодное, сосредоточенное действие. Она сжала пальцы, пока не почувствовала хруст. Кот обмяк. Дети вокруг ахнули и посторонились уходящей девочке. Она отнесла тушку бабке. Та, не глядя, бросила: «В котёл. Шкуру посушим». Для старухи это был просто полезный поступок. Для Ильзы — первый и главный закон: кто сильнее, тот прав. Жизнь того, кто слабее, ничего не стоит. Она не чувствовала тогда ничего, кроме усталости в руке. Лишь много позже, во сне, ей иногда мерещилось это ощущение — хрупкие кости под пальцами. Она просыпалась, глухо накрывалась тряпками с головой и лишь тогда могла успокоиться.
Иногда, пьяная от дешёвого бренди, мать могла приняться всхлипывать, глядя на Ильзу, и бормотать: «Всё из-за тебя… всё из-за вас…» Ильза молча уходила, но слова впивались, как занозы. Она научилась глушить это чувство простым способом — бить. Бить кого угодно. Детей во дворе, что слабее. Собак, кошек, крыс. Стучать кулаками по стенам, пока костяшки не превратятся в кровавое месиво.
Всё изменилось в один туманный вечер. Задержавшись на работе, она шла домой одна. Из темноты неё набросились. Это был не грабёж — нападавший даже не тронул её узелок с жалкими заработками. Его сила была чудовищной, движения — быстрыми и жёсткими. В полузабытьи она запомнила хватку, крепкую как камень, и странный запах — дикий, звериный. Потом он исчез, оставив её лежать в холодной грязи переулка.Хельга доплелась до дома. Фолкмар, увидев её синяки и разорванную одежду, сначала опешил. Но когда через несколько недель стало ясно, что она беременна, его смятение сменилось яростью. Он не стал слушать объяснений. «Пошла вон, шлюха! К своей проклятой матери в её вонючую нору!» — закричал он, швырнув её вещи на улицу и захлопнув дверь. Приют Хельга нашла лишь в самой дыре Мерштадта — трущобах «Ржавый Крюк», где в лачуге при мясной лавке доживала последние дни её мать, невысокая, скрюченная в знак вопроса вдова мясника.
Лавка была не бизнесом, а способом не протянуть ноги. Здесь торговали тем, на что в порядочном доме даже плюнули бы: мясом больных или сбитых на улице животных, обрезками с боен, которые не взяли бы на корм свиньям. Воздух здесь навсегда пропитался запахом крови, гниющего жира и отчаяния. Здесь, в этой вони, весной 299 года родилась Ильза — так назвала её бабушка. Бабка, принимавшая роды, лишь крякнула: «Лишний рот. Зато руки будут». Хельга смотрела на дочь не с любовью, а со страхом и виной — это было живое напоминание о том кошмаре.
Ильза с младенчества спала в ящике из-под овощей, застеленном грязной мешковиной, в углу той же комнаты, где её мать и бабка жили и работали. В лавке у неё были обязанности. С четырёх лет она скребла жир с полов, выносила вонючие отбросы, перетаскивала тяжёлые, скользкие туши. Работа была адской, но она её не боялась. Боялась она тишины и пустых взглядов матери. Хельга почти не разговаривала с дочерью, лишь отдавала приказы.
Её странная сила проявилась в пять лет. Тонкий, вечно голодный кот шнырял вокруг лавки. Однажды он утащил ворованную кишку прямо у неё из-под носа. Девочка, увидев это, сразу бросилась за блохастым, чтобы забрать то, что ей принадлежало по праву. Она догнала его в тупике двора. Кот зашипел, выгнул спину. Она просто наступила на его хвост сапожищем, а когда он обернулся, схватила его за шею. Не было злобы — было холодное, сосредоточенное действие. Она сжала пальцы, пока не почувствовала хруст. Кот обмяк. Дети вокруг ахнули и посторонились уходящей девочке. Она отнесла тушку бабке. Та, не глядя, бросила: «В котёл. Шкуру посушим». Для старухи это был просто полезный поступок. Для Ильзы — первый и главный закон: кто сильнее, тот прав. Жизнь того, кто слабее, ничего не стоит. Она не чувствовала тогда ничего, кроме усталости в руке. Лишь много позже, во сне, ей иногда мерещилось это ощущение — хрупкие кости под пальцами. Она просыпалась, глухо накрывалась тряпками с головой и лишь тогда могла успокоиться.Иногда, пьяная от дешёвого бренди, мать могла приняться всхлипывать, глядя на Ильзу, и бормотать: «Всё из-за тебя… всё из-за вас…» Ильза молча уходила, но слова впивались, как занозы. Она научилась глушить это чувство простым способом — бить. Бить кого угодно. Детей во дворе, что слабее. Собак, кошек, крыс. Стучать кулаками по стенам, пока костяшки не превратятся в кровавое месиво.
Перелом случился, когда ей было десять лет. Крупный мальчишка Ленарт, сирота из небольшого приюта, решил, что он главный в их дворе. Драка из-за гнилого яблока была жестокой и беспощадной. Ленарт бил кулаками, Ильза — чем попало: камнями, палкой, ногами. В пылу она толкнула его изо всех сил. Он поскользнулся и ударился затылком о каменный выступ. Звук был глухим и окончательным.
Тишина воцарилась мгновенно. Ильза подошла. Он не дышал. Внутри у неё всё сжалось в ледяной ком. Она оглядела других детей. Их лица были искажены не просто испугом, а животным ужасом. Ужасом перед ней. И в этот момент ледяной ком внутри растаял, сменившись странным, тяжёлым спокойствием. Это и была власть. Смерть Ленарта стала её пропуском в другой мир — мир, где её боялись по-настоящему.
Ночью её настигали кошмары — хруст, глухой стук, искажённые лица. Но с рассветом она сжимала это воспоминание в кулак, как холодный камень, и прятала в самый тёмный угол души. Потому что это было её бремя, её фундамент.
С того дня её авторитет среди дворовой шпаны стал абсолютным. Она вынюхивала слабости, как гончая, и знала, на какую кнопку надавить. Среди шпаны и обитателей «Ржавого Крюка» за ней постепенно закрепилось прозвище — «Todbringerin» (Несущая смерть). Не из уважения, а из страха.
Подростковые годы начинали превращать детскую жестокость Ильзы в систему. К тринадцати, когда её тело, подпитанное волчьей кровью, начало наливаться упругой силой, лавка была её крепостью, а прилегающие переулки — вотчиной.
Внешность её была вылеплена самой жизнью в «Ржавом Крюке» — без прикрас и лишнего. Она не была ни худой, ни полной, а крепкой, как молодое корневище. Её волосы, цвета сырой земли, всегда были слегка взъерошены и спадали на плечи тяжёлыми, небрежными прядями, которые она в спешке лишь откидывала назад. Лицо — скуластое, с прямым, упрямым носом и губами, которые, кажется, разжимались только для приказа или угрозы. Но главное — глаза. Глубокого голубова цвета, как бущующее море, они смотрели без тени сомнения, вымеривая, оценивая, запоминая. Взгляд в них был плотный, весомый. Одевалась она во что попало, но этот «попадос» всегда был одинаков: грубая холщовая рубаха, навсегда пропахшая сыростью, кровью и дымом, короткий потёртый кожаный фартук при работе за лавкой, мужские штаны, закатанные по голым, вечно исцарапанным щиколоткам, и тяжёлые стоптанные башмаки. Ничего лишнего. Всё лишь то, что могло послужить щитом или оружием и не мешало движению.
Однажды, когда ей было четырнадцать, она прогуливалась по незнакомым улочкам у самой воды. Двое матросов, спрыгнув с палубы уставшего корабля, направились к ней. Завязали разговор: что, мол, такая красивая девушка делает здесь одна? Поддержав беседу и свернув в переулок, Ильза позволила им повалить себя на землю. Но когда матросы уже собирались надругаться над ней, неожиданный кулак девушки врезался в глаз одного из них. Тот, рухнув на землю, выхватил нож из-за пазухи, желая пригрозить. Однако она, толкнув второго матроса на товарища, насадила того на клинок. Тупой звук, хрип. Первый матрос замер, уставившись на рукоять, торчащую из груди напарника. Ильза поднялась, вытерла ладонь о штанину. Подошла, выдернула нож.
«Убирайся», — громко проговорила она, бросив окровавленный клинок к его ногам.
Матрос послушно взвалил тело на плечо и ушёл. Слух разошёлся быстро. Больше к ней в этих кварталах никто не подходил.
Писать Ильза не умела — ни на амани, ни на силвецийском, ни на фрейхетландском, но говорить она была мастак. На амани Ильза говорить умела, её Бабушка и мать - знали Амани хоть не в совершенстве но всё же, учили её сначало базовым словам для того что бы стоять за лавкой, а после Ильза зная уже базу, ходила по городу и шаг за шагом училась говорить узнавая новые слова.
Всё, что она выстроила, рухнуло в один осенний день 315 года, когда ей шёл семнадцатый год. В лавку вошёл сборщик налогов Готтхард в сопровождении двух стражников. Он размахивал документом с печатью. Участок под лавкой забирали под расширение портовых складов. Компенсация была насмешкой. Хельга, рыдая, упала перед ним на колени, умоляя. Готтхард, раздражённый её нытьём, оттолкнул её жезлом.
Ильза в этот момент точила в углу нож для разделки туш. Она видела, как мать упала в лужу растопленного жира. Внутри что-то оборвалось. Не ярость, которую она знала — та была горячей и шумной. Это было холодное, тихое решение. Она не помнила, как оказалась рядом. Помнила только лицо Готтхарда, его удивлённо округлившиеся глаза и хруст его шеи под её руками. Потом — удар кулаком в кадык первому стражнику. Вырванную у второго дубинку и удар ею по колену. Треск кости. Вой. Тишина.
Она стояла, тяжело дыша, и смотрела на свои окровавленные руки. Потом подняла глаза на мать. Хельга поднялась с пола. В её глазах не было благодарности. Был чистый, немой ужас. Тот самый ужас, который Ильза привыкла видеть в других и которым дорожила. Но сейчас он смотрел на неё из глаз единственного родного человека. Этот взгляд ударил сильнее любого ножа. Внутри всё опустело.
Мысли заработали с чёткой, механической скоростью. Чиновник. Солдаты. Суд. Виселица. Бежать. Сейчас. Она, не глядя на мать, обшарила карманы Готтхарда, забрала кошелёк и печатку. Пинком откатила тело. Схватила со стены старый, проржавевший крюк для подвешивания туш — единственную вещь, которую считала своей. Выскользнула в переулок и побежала к порту.
В порту она нашла корабль «Седобородый», готовившийся к отплытию в Заокеанье. Капитан Ульрих отказался брать беглянку. Она подождала до вечера, пробралась на борт и вломилась к нему в каюту. Капитан, седой и грубый, поднял голову от карт. Остриё крюка для бочек уже прижалось ему к горлу, а её свободная рука держала тяжёлый судовой компас, занесённый для удара. «Слушай, — её голос был тише шепота, но твёрже стали. — Ты везешь меня. Я буду делать самую чёрную работу. Умру, но сделаю. А откажешь — я не буду с тобой спорить. Я просто задавлю тебя этим и пойду представиться твоему помощнику как новый капитан. Он поверит. Потому что в этой каюте будет только один, кто может ему это сказать. Выбирай». В её глазах не было паники и не было злобы — только голая, непреложная реальность. Она не угрожала — она констатировала исход. Ульрих, видавший всякое, посмотрел на её глаза, на напряжённые сухожилия на руке с крюком, и понял: это не блеф. Это приговор. Он кивнул, не меняя выражения лица. «В трюм. В чулан. И чтобы я тебя не видел до самого Предела».
Путь в Предел стал долгим кошмаром. Её кормили объедками, заставляли драить палубу ржавой щёткой, таскать тяжести. Матросы плевали в её сторону, называли «ведьмой». Она не реагировала. Работала, копила злобу, а по ночам в своём чулане сжимала в кулаке ржавый крюк, пока металл не впивался в ладонь. Это напоминало ей, кто она и за что держится. Как только корабль бросил свой якорь в порту Нью-Авалон в Пределе, девушка в одной рубахе и штанах бросилась на землю, убегая от порта, зная, что капитан так просто её не захочет отпустить.
Ильза в этот момент точила в углу нож для разделки туш. Она видела, как мать упала в лужу растопленного жира. Внутри что-то оборвалось. Не ярость, которую она знала — та была горячей и шумной. Это было холодное, тихое решение. Она не помнила, как оказалась рядом. Помнила только лицо Готтхарда, его удивлённо округлившиеся глаза и хруст его шеи под её руками. Потом — удар кулаком в кадык первому стражнику. Вырванную у второго дубинку и удар ею по колену. Треск кости. Вой. Тишина.
Она стояла, тяжело дыша, и смотрела на свои окровавленные руки. Потом подняла глаза на мать. Хельга поднялась с пола. В её глазах не было благодарности. Был чистый, немой ужас. Тот самый ужас, который Ильза привыкла видеть в других и которым дорожила. Но сейчас он смотрел на неё из глаз единственного родного человека. Этот взгляд ударил сильнее любого ножа. Внутри всё опустело.
Мысли заработали с чёткой, механической скоростью. Чиновник. Солдаты. Суд. Виселица. Бежать. Сейчас. Она, не глядя на мать, обшарила карманы Готтхарда, забрала кошелёк и печатку. Пинком откатила тело. Схватила со стены старый, проржавевший крюк для подвешивания туш — единственную вещь, которую считала своей. Выскользнула в переулок и побежала к порту.
В порту она нашла корабль «Седобородый», готовившийся к отплытию в Заокеанье. Капитан Ульрих отказался брать беглянку. Она подождала до вечера, пробралась на борт и вломилась к нему в каюту. Капитан, седой и грубый, поднял голову от карт. Остриё крюка для бочек уже прижалось ему к горлу, а её свободная рука держала тяжёлый судовой компас, занесённый для удара. «Слушай, — её голос был тише шепота, но твёрже стали. — Ты везешь меня. Я буду делать самую чёрную работу. Умру, но сделаю. А откажешь — я не буду с тобой спорить. Я просто задавлю тебя этим и пойду представиться твоему помощнику как новый капитан. Он поверит. Потому что в этой каюте будет только один, кто может ему это сказать. Выбирай». В её глазах не было паники и не было злобы — только голая, непреложная реальность. Она не угрожала — она констатировала исход. Ульрих, видавший всякое, посмотрел на её глаза, на напряжённые сухожилия на руке с крюком, и понял: это не блеф. Это приговор. Он кивнул, не меняя выражения лица. «В трюм. В чулан. И чтобы я тебя не видел до самого Предела».
Путь в Предел стал долгим кошмаром. Её кормили объедками, заставляли драить палубу ржавой щёткой, таскать тяжести. Матросы плевали в её сторону, называли «ведьмой». Она не реагировала. Работала, копила злобу, а по ночам в своём чулане сжимала в кулаке ржавый крюк, пока металл не впивался в ладонь. Это напоминало ей, кто она и за что держится. Как только корабль бросил свой якорь в порту Нью-Авалон в Пределе, девушка в одной рубахе и штанах бросилась на землю, убегая от порта, зная, что капитан так просто её не захочет отпустить.
1. Имена, прозвища, прочее: Несущая смерть, среди шпаны и городского населения города откуда она родом. Ильза - её настоящее имя.
2. ООС ник: Kino
3. Раса персонажа: Кинфолк.
4. Возраст: 16 лет.
5. Внешность: Крепкого телосложения девушка, коричневые волосы слегка взъерошенные, скулистое лицо с прямым упругим носом и губами, голубые глаза,
6. Характер: Авторитарный, в каком то смысле бунтарский, всегда и везде старается стать лидером за счёт силы данной ей по крови, жестокая, может даже через чур.
7. Таланты, сильные стороны: Умеет разделывать тушу почти любого животного, от крысы и кота до коровы. Ораторские способности так же сильны. Сильна от рождения и крови, сильные стороны как и у других Кинфолков,
8. Слабости, проблемы, уязвимости: Не умеет читать не на каком из языков, не умеет писать не на каком из языков, не умеет владеть не каким из видов оружия (Кроме дубины и ножа(В общих рамках), из-за того что она делает её могут мучать ужасные кошмары.
9. Привычки: Пытается стать лидером в любой ситуации.
10. Мечты, желания, цели: Не за что не вернется обратно, при этом хочет заполучить свой авторитет и на землях Предела.
Так же - прошу заметить, оформление топика делалось на скорую руку, в ближайшее время постараюсь добавить вменяемого оформления.
2. ООС ник: Kino
3. Раса персонажа: Кинфолк.
4. Возраст: 16 лет.
5. Внешность: Крепкого телосложения девушка, коричневые волосы слегка взъерошенные, скулистое лицо с прямым упругим носом и губами, голубые глаза,
6. Характер: Авторитарный, в каком то смысле бунтарский, всегда и везде старается стать лидером за счёт силы данной ей по крови, жестокая, может даже через чур.
7. Таланты, сильные стороны: Умеет разделывать тушу почти любого животного, от крысы и кота до коровы. Ораторские способности так же сильны. Сильна от рождения и крови, сильные стороны как и у других Кинфолков,
8. Слабости, проблемы, уязвимости: Не умеет читать не на каком из языков, не умеет писать не на каком из языков, не умеет владеть не каким из видов оружия (Кроме дубины и ножа(В общих рамках), из-за того что она делает её могут мучать ужасные кошмары.
9. Привычки: Пытается стать лидером в любой ситуации.
10. Мечты, желания, цели: Не за что не вернется обратно, при этом хочет заполучить свой авторитет и на землях Предела.
Так же - прошу заметить, оформление топика делалось на скорую руку, в ближайшее время постараюсь добавить вменяемого оформления.
[Кинфолк] - [Кинфолк | Бастард | Оруженосец ] Штефан.
Одним жарким, летним днём, дочь барона замка Крумлов - Иштвана Конровица, решила тайком выбраться за пределы твердыни своего отца, дабы насладиться одиночеством. Выбравшись из крепости, девица решила прогулятся по панскому лесу. Девушка, ввиду своей наивности и любопытства, даже не подумала о...
forum.votive-rp.com
Вложения
Последнее редактирование: