Летопись жизни Курта Линча. История Курта начинается на юге Остфара, одним осенним днем, в промерзших землях близ границы Дартада. Родился он в семье мелкого наместника, владевшего угольными копями в Филомских землях. Полученные за долгую и кропотливую верную службу отечеству. Он был третьим ребенком, а значится, лишним. Судьба его была предрешена: не наследник, не полезная для брака между семьями дочь, а так - фон, человек для вторых ролей с целью не опозорить.
Это знание сделало его не столько лентяем, сколько искателем приключений в своем маленьком, юном мире. Его детство прошло в угольной пыли. Пока брат Вальтер учился счету и манерам, а сестра Йена - вышиванию и рукоделию, Курт превращал двор усадьбы и склоны отработанных шахт в поля великих битв.
Его любимой забавой была «Осада угольной горы». Он сгонял сыновей лесничих, кузнеца и поварихи, и они штурмовали кучи породы, осыпая друг друга комьями глины. Курт всегда командовал, его тёмные и без того волосы быстро чернели от сажи. Он возвращался домой таким, что служанки ворчали омывая его из бадьи, а мать, добрая и уставшая женщина, лишь вздыхала и оттирала его щеки до красноты дорогим платком.
Его первой любовью стала Герта, дочь начальника караула. Ей было лет шестнадцать, она была высокой, со тёмной, туго заплетенной косой, и все знали, что она метко кидает нож. Курту было тринадцать. Он тайком наблюдал за ней, когда она тренировалась во дворе. Он подбирал для нее самые необычные камни с речки, гладкие и с прожилками, и молча клал их на забор у конюшни, где она обычно чистила седло лошади своего отца. Однажды он набрался храбрости и подарил ей прямо в руки самую красивую, отполированную водой гальку, похожую на мрамор. Герта взяла камень, удивленно подняла бровь, а потом рассмеялась - не зло, а так, словно увидела что-то очень милое и глупое.
- Спасибо, сын сэра Хайденбранда, - сказала она и бросила камень в ведро с водой для коней. - Пригодится.
Больше он ей ничего не дарил, никогда.
В десять зим отец, суровый и молчаливый мужчина, положил конец этим «глупостям».
- Хватит бегать, как щенок. Ты - Линч. Твое место - либо за столом с картами, либо в строю. Пора учиться тому, что может спасти твою жизнь или жизнь твоих людей.
Обучение ратному делу началось на заднем дворе со старым наемником Хаггаром, которого все звали Одноглазым. Первый год был адом. Тренировочный меч из филомского дуба мешался с ног, щит казался неподъемной стеной. Удары Хаггара древком копья были точными и болезненными.
- Ты не дерешься, ты машешь, как баба сковородой! - рычал старый. - Меч это твоя воля. А твоя воля сейчас слаба, как чай из трав! А должна быть как ржаная самогонка! Молодой Линч! Соберись!
Но скука и обида ушли, сменившись жгучим упрямством и огнем в очах. Курт начал оставаться после уроков. Он бил по чучелу, пока руки не немели, учился правильно держать щит, чтобы удар не выбивал дыхание. В двенадцать лет он впервые участвовал в настоящей охоте на волков, что резали овец. Ему не дали встать в первую линию, но он держал факел и видел, как отец и старшие дружинники спокойно и жестоко делали свою работу. Он не испугался. Он почувствовал странную, холодную ясность. Это было его мир. Не карты, не угольные отчеты. А это: запах хвои, волчьего меха и железа, тугая тетива лука в руках и четкие команды в ночи, в которой он нихерашеньки не видел.
Обучение ратному делу было суровой школой, но не единственной. «Ты - Линч, пусть и третий. Твое имя должно открывать двери, которые твой меч не сможет проломить", - говаривал отец, заставляя его садиться за другой, не менее изнурительный труд.
Языки и грамота давались Курту туго. Филомский - язык торговли и договоров - был для него набором сухих, скрипучих звуков. Учитель, тощий иконописец с вечным насморком, тыкал костлявым пальцем в свиток:
- «Florovendel, the capital of our faith». Повтори.
Курт смотрел в окно, на двор, где Хаггар гонял новобранцев ополчения.
- Форовандель тхе капитал оф оур фаитф, - бубнил он, мысленно примеряя, как эта фраза звучала бы в качестве боевого клича. Плохо звучала.
Чтение и письмо на родном наречии были чуть лучше. Он мог прочесть приказ о поставке угля или простое письмо, но сочинить что-то самому - мука. Чернила расплывались кляксами, перо ломалось. Сестра Йона, ловкая и насмешливая, иногда помогала ему, и за эту помощь он платил ей кренделями стащенными с пекарни поутру.
Но настоящей пыткой были манеры. Раз в две недели из соседнего дартадского городка приезжала мадам Ильза, вдова какого-то мелкого дворянина, от которой пахло лавандой и строгостью. Уроки проходили в самой нарядной и неудобной горнице.
- Молодой Линч, спина! - ее голос был тонок, как лезвие. - Вы не дровосек на привале. Вы - цвет рода, пусть и третий. Цветок не сутулится.
Она заставляла его часами отрабатывать поклоны: равному, вышестоящему лорду, даме. Учила, как правильно подать руку даме при спешивании, как изящно отпить из кубка на пиру (не хлопая по столу и не вытирая рот рукавом), какие темы уместны за столом, а какие - нет.
- Охота, с лавные победы вашего дома, щедрость сюзерена - да. Состояние вашей кобылы, детали потрошения кабана и глупости деревенского старосты - нет. Запомните.
Курт ненавидел эти уроки. Он чувствовал себя боевым гончим псом, на которого надели ошейник. Однажды, после особенно унизительного замечания о том, что он режет мясо «как разбойник у костра», он в сердцах швырнул нож.
- Зачем мне это?! Я буду командиром, воином! Меня будут судить по моим победам, а не по тому, как я жую!
Мадам Ильза не повысила голоса. Она холодно посмотрела на него.- Победы мимолетны, молодой господин. Договор, скрепленный правильным рукопожатием и вином, пережитой в чужом замке благодаря знанию того, как не оскорбить хозяина за его же столом - это длится годами. Хотите всю жизнь быть наемником? Драться за того, кто заплатит? Или хотите, чтобы с вами говорили как с господином? Меч откроет вам палатку военачальника. Манеры - шатер герцога.
Этот урок дошел до его сознания медленно, но верно. Он не полюбил, но принял их как необходимое зло как тяжелую броню, которая
мешает, но спасает жизнь. Иногда он ловил себя на том, что автоматически поправляет осанку, входя в залу, или выбирает более вежливые формулировки, даже ругаясь с конюхом. Это была другая форма дисциплины, и он, скрепя сердце, начал ее осваивать. Боевой дуб должен был научиться не только стоять непоколебимо, но и склонять ветви в нужный момент.
Над отцовскими землями сгустился позор.
Дело было не в самой связи - юная кровь горяча, и в округе на такие вещи частенько смотрели сквозь пальцы. Дело было в том, кого и где застукали молодого Курта.
Им оказалась Эльза, младшая дочь управляющего главной шахтой, Готфрида. Человека незнатного, но чья преданность и жесткая эффективность были краеугольным камнем благосостояния рода Линч. Девочка была мила, румяна и пуглива, как заяц. Их тайные встречи в сеновале за конюшнями длились недолго. А потом их нашел сам Готфрид, отец девушки. Он не кричал. Он стоял в проеме, молча, с лицом, темным, как угольная пыль, а потом просто развернулся и ушел.
Час спустя Курта вызвал отец. Кабинет был леденящим. Отец не бил его. Он смотрел на него взглядом, полным не гнева, а ледяного, окончательного презрения.
«Ты не просто проявил слабость. Ты проявил глупость. Ты нанес удар не по врагу, а по своему дому. Готфрид держит в руках все копи. Его честь теперь запятнана, и он потребует наказания. Либо кровь, либо золото. И то, и другое для нас - убыток».
Мать не заступилась. Она смотрела в пол. Сестра Йона плакала от стыда в своей комнате, старший брат был в отъезде.
Наказание было оглашено на семейном совете, коротком и безжалостном, как приговор, спустя месяц как вернулся и последний член семьи. Отец встал из-за стола и громко заявил: "Лишение статуса наследника рода Линч!" Отныне он не имел права даже на малую долю доходов с угольных пластов. Его имя вычеркивалось из семейных хроник как недостойное.
- "Прочь из нашего дома! Ты наведал и так много проблем!" - Ему надлежало покинуть Филомские земли до заката солнца следующего дня и не возвращаться под страхом смерти. Ему выдавался кошель с двадцатью злотыми сумма, на которую можно купить коня, доспех и месяц пропитания для одного человека. Не больше. Но это было не наследство. Это была плата за то, чтобы он исчез.
- "Ты хотел быть воином, - сказал отец в последний раз. - Теперь ты им станешь. Воином без дома, без имени, без титула. Только твой меч и твоя удача будут что-то значить. Если, конечно, у тебя хватит духа их применить. А теперь - уходи с моих глаз». Мать зарыдала в голос.
Утром Курт стоял у ворот усадьбы. На нем была простая, но прочная кольчуга, у пояса - добрый стальной фальшион из арсенала, за спиной - котомка и круглый щит. В руке он сжимал тот самый маленький, неприлично легкий кошель. Никто не вышел проводить его. Только старая псарьха сунула ему в руку краюху хлеба и вяленого мяса, отвернувшись, перед этим покрестив его на прощание на Западный манер.
Он бросил последний взгляд на дымящиеся трубы копей, на серые стены родного гнезда. Не было тоски. Была лишь ярость - холодная, острая, как клинок. Ярость на себя, на отца, на весь этот мир. Он повернулся и пошел по дороге на север. Не к приключениям. На войну. Один, с двадцатью в кармане и грузом позора за спиной.
Теперь он был просто Курт. И ему предстояло либо сгинуть, либо выковать себе новое имя из крови и железа.
Дорога из Филома была дорогой в никуда. Двадцать золотых - деньги не нищего. Их хватило, чтобы купить крепкого мерина, починить кольчугу и месяц не думать о хлебе. Но не хватило, чтобы купить уважение. Поэтому мужчина не отторгал и иногда грабить простых крестьян, заставлять тех отдавать мешки с крупами, или даже свои деньги, впрочем вертелся как мог. В будущем он так-же нечуждился обирать трупы погибших, но забирал не все.
Дартадская Империя встретила его насмешкой. В тавернах пограничных фортов, услышав его акцент и имя «просто Курт», люд простой хмыкали: «Очередной барчонок, сбежавший от папаши. Держись подальше от наших женщин, мальчик». Контракты ему доставались самые дерьмовые: сопровождение пьяных торговцев, охрана сараев от волков. Он дрался с мародерами-оборванцами, познавая жестокую арифметику наемной жизни - каждый удар, каждый порез стоил денег на врача или выпивку, чтобы заглушить боль. Здесь он научился пить, не пьянея, и спать, не снимая сапог. Потому-что даже их могут стащить.
Остфар был роднее, но не добрее. Здесь его происхождение угадывали, но титула не было, а значит, был никем. Он нанялся в ополчение одного мелкого барона, воюющего с соседом из-за мельницы. Первая настоящая битва была кровавой мясорубкой в осенней грязи. Курт стоял в строю с крестьянами, вооруженными косами и топорами. Он увидел, как строй - эта абстракция с уроков Хаггара, работает на практике: страх держал людей вместе лучше любых клятв. Когда конница соседа ударила во фланг, все рухнуло в хаос. Курт не бежал. Он отступал, прикрывая спины бегущих, отражая удары. После битвы барон, уцелевший в тылу, похлопал его по плечу, дал пять лишних серебряных и назвал «молодцом». Курт впервые почувствовал вкус не славы, а признания. Жестокого, кровавого, но своего.
Именно там он нашел своих первых Братьев.
- Герольд Трижды - бывший лесник с увечьем, без двух пальцев на левой руке. Молчаливый, метко стрелял из лука.
- Берт Рубила - толстый повар, потерявший трактир в пожаре. В бою оказался удивительно устойчив, как дуб, прикрываясь большим щитом.
- Молодой Йохан - беглый подмастерье кузнеца, сильный и глупый, как бык, жаждущий славы.
Это не был боевой отряд. Это была скорее шайка. Но они слушались Курта. Он платил им честно, ел с ними из одного котла и всегда был в первой линии. Они назвали себя «Горькая Братия».
Их слава (и цена за их головы) росла медленно. Они подавили бунт в деревне, перебив пьяных крестьян, вооруженных вилами. Разбили шайку разбойников, промышлявших на старой дартадской дороге. Курт учился на ходу: как торговаться с деревенским старостой, как распределять добычу, чтобы не было обид, как читать землю по следам.
Граница со Скральдсксоном стала их чистилищем. Контракт был от отчаяния: деревня, которую неделю терзали набеги мертвячины. Не армии нежити, а толпа гниющих оживших, выползающих по ночам. Битва была не сражением, а кошмаром. Они стояли стеной на деревенском кладбище под ледяным дождем. Твари поползли. Без страха, без криков, только тихий скрежет костей и хлюпанье гниющей плоти. Йохан, рванувшийся вперед, был затянут в толпу и разорван. Берт своим щитом сдерживал напор, пока твари не начали карабкаться по нему, как по мосту. Курт и Герольд отбивались спиной к спине, рубя молча, утопая по колено в грязи и остатках. Они выстояли до рассвета. Из двадцати деревенских ополченцев выжило семеро. Берт был мертв, пронзенный. Они сожгли его тело вместе с нежитью. После этого Герольд, никогда не говоривший лишних слов, просто сказал: «Теперь мы - Братья». И Курт понял, что это значит.
Но мир не прощает ошибок. Их роковой стала граница с Кригом. Набрав новых наёмников, а именно одного дровосека что повредил ногу топором и рыбака с сетью, они приняли новый контракт. Контракт - сопровождение торгового обоза через перевал. Разведку провели халатно: местные говорили о громадинах в горах, но золото манило, а сроки поджимали. Голодные тролляки напали на рассвете, когда обоз двигался по узкой тропе над пропастью. Это были не существа, а силы природы, покрытые мхом и каменными наростами. Дубины размером со ствол дерева крушили телеги и людей в одно мгновение.
Отряд Курта оказался в западне. Они бились отчаянно. Копья ломались о шкуру, стрелы отскакивали. Герольд выпустил в глаз одному троллю стрелу, прежде чем чудовище схватило его и размазало о скалу. Курт, в ярости, рубил монстру по ногам, пытаясь подсечь жилы, но удар дубины отшвырнул его в сторону, выбив из груди весь воздух и треснув ребра. Он лежал в грязи, полупридавленный обломком телеги, и видел, как его «Горькая Братия» - его Братья, его семья - перестала существовать. Последним он увидел, как молодой парень из обоза, похожий на Йохана, попытался ударить тролля ножом, и тот просто раздавил его пятой.
Его спасла только паника мулов и то, что тролли, насытившись разрушением и мясом ослов ,что тащили повозки, ушли, увлеченные погоней за уцелевшими вниз по ущелью.
Курт очнулся один. Среди обломков, окровавленной грязи и тишины. Его отряд, его слава, его гордость - все было обращено в прах каменными кулаками. В кошельке звенело последнее жалкое серебро. Ребра ныли адской болью. Но в глазах, затуманенных болью и пеплом, горел новый огонь. Он выжил. Значит, его путь не окончен.
Он поднялся. Подобрал чей-то расколотый щит с едва узнаваемым гербом какого-то знатного дома. И снова пошел по дороге немного шатаясь. Теперь он знал цену ошибки, цену доверия и цену победы. Он был просто Курт. И этого было достаточно, чтобы начать снова..
Скитания привели его на запад Остфара, в портовый город-суматоху по имени Гадебор. Здесь воздух пах солёной водой, рыбой и чужими землями. Его слава «Горькой Братии» не долетела сюда. Здесь он был просто ещё одним израненным наёмником с пустым взглядом.
Последние деньги, те жалкие серебряные и медяки, что остались после Крига - утекли, как вода сквозь пальцы. Сначала на еду и крышу над головой. Потом на крепкий эль, чтобы заглушить рёберную боль. Потом на дешёвое вино, чтобы утопить видения: лицо Берта под щитом, хруст, с которым тролль раздавил мальчишку, огни в глазах Герольда в последний миг.
Он упивался в сопли. Не благородное пьянство воина, а грязное, животное забытьё в вонючих портовых притонах. Он проигрывал в кость последние монеты, дрался с такими же отбросами из-за кружки плохого пива, валялся в сточных канавах. Его кольчуга покрылась рыжим налётом, мешал ножны о бедро, а щит, тот самый, расколотый, он в итоге променял на два кувшина самогона. Позор Линча оказался детской шалостью по сравнению с этим падением. Он не просто потерял отряд. Он потерял часть его души, новую семью.
Единственной его мыслью, пробивавшейся сквозь алкогольную пелену, было желание сбежать. Убраться с этих проклятых земель, где каждая тропа, каждый лес напоминали ему о потере. Уплыть туда, где нет ни Остфара, ни Дартада, ни памяти.
Шанс представился в лице капитана тощего, просмоленного когга «Морская Ведьма». Судно шло в Заокеанье, к колониям Нового Света, и нужны были руки для самой грязной работы. Плата - лишь миска похлёбки в день и угол в трюме. Для Курта это было спасением.
В последнюю ночь перед отплытием он сидел на гнилых досках пирса, глядя на тёмную воду. Горечь стояла в горле комом, смешиваясь со вкусом дешёвой сивухи. Желание построить новый отряд не умерло. Оно превратилось в навязчивую идею, в язву на душе. Но теперь это было не желание славы, а жажда искупления. Он сжёг своих Братьев в горниле своей ошибки. Он должен был найти новых. И привести их к победе там, где сам потерпел крах. Не здесь. В новых землях.
Утром, с тяжёлой головой и пустым желудком, он взошёл на шаткий трап «Морской Ведьмы». Корабль отчалил, унося его прочь от берегов, полных призраков. Он стоял на корме, пока Гадебор не превратился в блёклую полоску на горизонте. Не было надежды. Была лишь воля. Железная, обожжённая, уцелевшая среди всего пепла. Он отправлялся на край света за богатством. Он отправлялся, чтобы вдали от прошлого, по камешку, по кровавому рублю, выстроить новую крепость из людей и стали. И на этот раз - не пасть.
Впереди лежало лишь бесконечное, чуждое море. И это было правильно.
- "ЧЕЛ-ЯЯ-ЯДЬ, ЧЁРТОВЫ ТРОЛЛИ СОЖРАЛИ МОЙ ОТРЯД!!" - Раздалось эхом над волнами, следом был другой крик из трюма: "Заткни свое жевало, челядь! Дай, блядь, поспать!" |
- Умеет сплотить людей вокруг себя, поддержать и говорить речи, поднимая на битву -
- Силен духом, готов к пытками или изнурительным битвам -
- Подтянут физически, обучен ратному делу -
- Жадный -
- Куриная слепота в темноте, не может разглядеть даже силуэт кружки в тёмном кабаке -
- Пьян. Может спиться если в жизни будет ну слишком худо -
