Дело было в Хобсбурге, небольшом, но оживлённом городке, где поколения ремесленников веками передавали своё мастерство от отца к сыну. Именно здесь, в семье мастеров третьего поколения, родился Гвин. Его отец, человек строгих нравов и немногословный, пользовался заслуженным уважением среди цеховых товарищей, в равной мере за своё мастерство и непреклонные принципы.
Всё детство Гвина почти что прошло в мастерской среди глины, мокрых досок, грохота гончарного круга. Здесь кричали не так, как в кузницах но и не было глухой тишины. Лишь ритмичное постукивание, журчание воды, ругань, скрип табуретов и бесконечные разговоры. С ранних лет отец вталкивал в голову Гвина «Руки грязные голова чистая.»
Повторял, как заклинание. Будто если повторить достаточно раз, это врастёт в кости. Он не был мягким. Не был добрым. Но в одном был твёрд, как обожжённый сосуд сын должен уметь читать. Пусть не красиво, пусть с трудом, но читать сам. Не верить словам других. Уметь вчитаться в договор, в книгу, в смысл. Отец спускал почти всё, что зарабатывал, чтобы Гвина учили буквам. Тайком платил монаху из скриптория. Гвин сам едва умел писать своё имя и потому бил по пальцам, если видел, что сын ленится. Он считал, что труд и слово — две стороны одного дела. Если руки лепят глину, то голова должна быть способна лепить мысль. Для него это был акт дисциплины, вложения, почти духовного порядка. Он понимал, что мир меняется и сыну нужно быть не просто мастером, а грамотным мастером, чтобы не быть униженным, и чтобы понимать, когда его обманывают, и чтобы однажды сам мог читать, рассуждать, а не только подчинятся.
Так Гвин учился между делом, в перерывах, поздно вечером. Учился для выживания.
Отец не знал утешения. Он бил за слёзы но не из жестокости, а из убеждения что слезы, по его мнению, не смывали боль, а лишь делали сердце рыхлым. Мальчик мог пораниться, обжечься, натереть в кровь ладони. Гвин был необычно чувствителен к несправедливости. Он не выносил, когда сильный давил слабого, когда за чужую ошибку наказывали невиновного, когда молчание принимали за глупость. Но выражал это не жалобами. Он делил мир быстро и без колебаний. Для него всё либо было настоящим, либо нет. Полутонов он не признавал. «Это наш а это не наш.» «Это сильный. Это трус.» «Это чистая работа. Это халтура.» Сила это не мускулы, а то, как человек держится, когда на него давят. Сильный стоит. Трус говорит лишнее.
К юности Гвин уже почти полностью вёл мастерскую. После смерти отца он не стал изобретать новое а он просто продолжил то, чему учился с детства, только строже, тише и чище. Его гончарная была не первой в городе но одной из немногих, куда шли не за кривыми мисками для а ради качества. Они делали тонкие керамические вставки для мебели, вазы с резным орнаментом, столовые сервизы на заказ, мелкие статуэтки. Гвин не любил излишние украшательства. Он уважал линию и простоту. Иногда заказчики удивлялись, что юноша ведёт мастерскую один. Кто-то жаловался, что он молчалив и не склонен к торгу. Кто-то возвращался снова.
В один случайный день, один из заказов оказался не совсем обычным, это была крупная ваза с рельефной композицией для частного кабинета. Заказ принёс суховатый мужчина в тёмном плаще, с аккуратной речью и пальцами, исписанными чернилами. Назвался профессором, хотя не уточнил чего именно. Позже выяснилось логика, философия. Профессор приходил несколько раз обсудить орнамент, стойкость глазури. Но однажды задержался. Заговорили. Сначала о глине. Потом о соотношении симметрии в вещах. А потом и о книгах.
Со временем такие встречи с профессором стали происходить всё чаще не только в мастерской, но и по вечерам. Обычно они встречались в скромной таверне неподалёку. Профессор рассказывал обо всём. Гвин слушал, иногда делился своими наблюдениями. Разговоры текли без напряжения с уважением. Книги нынче это роскошь, произнес юноша между словом. Потратиться на хорошую книгу, у него не получалось, так как больших средств на их трату, у него попросту нет.
После нескольких таких посещений в мастерской, профессор начал приносить разные книжки из библиотеки одного аристократа, у которого работал писарем и армариусом. Романы, хроники. Не богословские фолианты, не инструкции по ремеслу а рассказы. О людях, их страхах, выборе, гордости, любви, войнах и мелочах.
Гвин читал по вечерам. Сначала с трудом. Потом с жадностью. Он не разбирался в литературе, но если слово сидело криво, он знал. Если мысль была пустой отбрасывал. Но когда находил фразу, точную как линия - запоминал. И всё же, между книгами и мастерской, он всегда выбирал глину. Слово учило. Ремесло укрепляло. Профессор это понимал. Потому и продолжал приносить.
Однажды, уже в почти что в позднее время, когда солнце ушло. Гвин готовился закрывать мастерскую, в дверь постучали. Это было необычно так как заказчики в такой час не приходили. Он открыл. На пороге стояла женщина. Не молодая и не старая она была из тех, чей возраст не угадывается. Тёмные одеяния и бледная кожа. Она вошла легко, как будто не вошла, а возникла внутри, вместе с вечерним холодом. “У тебя ещё открытo?” спросила она. Голос был спокойный и в нём что-то... щёлкнуло внутри. Гвин кивнул. Сказал, что уже закрывается, но раз уж пришла то пусть смотрит. Она смотрела долго. Не как покупатель. Как будто вспоминала что-то. Останавливалась у чаш, она долго держала в руках тонкую фигурку. Они разговорились. Непринуждённо, его как будто бы заставили общаться. Он общался так будто бы знал её много лет, хотя глаза её всё ещё настораживали. Её глаза были как в колодце без дна, куда хочется заглянуть, даже зная, что не выберешься. С тех пор она заходила иногда. Не часто. Всегда ближе к вечеру, когда свет в окне уже становился медным и тёплым. Покупала не простые вещи, а сложные для изготовления, тонкостенные чаши с двумя стенками, резные сосуды, декоративные элементы, которые могли разбиться от одного неловкого вдоха. "Мне нравится, как ты работаешь." Cказала она. Она слушала. Молчала. Но он всё равно говорил. С удовольствием. Не как с заказчиком а как с кем-то, кто по-настоящему видит. Так он рассказал ей и про профессора. Про то, как тот приносит книги из чужой библиотеки. Как мальчишка, который знает, что делает что-то не по правилам, но всё равно не может остановиться.
Когда Гвин рассказывал, он говорил неспешно, будто каждое слово проходило сквозь плотную массу. Он не бросался фразами. Не щеголял цитатами. Но в его речах была форма, плотная. Он размышлял вслух, не умничая, а как бы проверяя на вес каждую мысль, каждое наблюдение. В его словах чувствовался опыт. Он мог рассуждать о чаше, как о поступке. Его простые, земные образы вдруг становились чем-то большим. Такой способ речи завораживал. Он казался твёрдым но не мертвым.
Очарование сработало не как удар а как внезапная ясность. Он хотел доверять и хотел говорить ей всё. А сам и не знал почему. И когда она ушла, только потом, много позже, он поймёт, что не вспомнил, как именно она смотрела. Только то, что после он был уже не совсем собой.
Жизнь шла своим чередом. Печь топилась вовремя. Глина приходила в нужной влажности. Заказы выполнялись пусть не в срок, но с честью. Гвин вставал до рассвета, как всегда читал страницу, месил глину, запускал круг, работал молча. Всё было упорядочено. Надёжно. Почти свято. Но из его головы, не вылезала та дева, что заходила к нему. Гвин пытался не думать. Заставлял себя уходить глубже в дело. Точнее лепить, дольше молчать.
Прошло пару дней после очередной встречи с профессором. Гвин читал новый роман а день был как день. Заказ в работе. Печь горячая. Глина в форме. Всё как всегда. А ночью всё закончилось. Пламя пришло быстро. Слишком быстро, чтобы быть случайностью. Глина треснула от жары, воздух в мастерской загудел, стекло лопалось а крыша оседала. Гвин не успел ни подняться, ни добежать. Полуобугленный, с рваной кожей, засыпанный пеплом и глиняными осколками, он лежал в тишине, среди собственного дела, сгоревшего до костей. Дева была приближенная Князя, и это не могло ускользнуло от глаз анархов. Когда они замечали что она слишком часто бывает в лавке одного простого гончара. Слишком долго там остаётся. Слишком бережно к нему относится. Это выглядело как слабостьАнархи не били напрямую. Они хотели послать сигнал. Лавка Гвина всего-то дерево и пепел, но для неё это было что-то большее. Они устроили поджог, для того. Что бы подать сигнал о том, что нельзя расслабляться. Небо было чёрным. Он дышал через пепел. Медленно. Едва. Гвин лежал почти без движения изувеченный, обожжённый, с дыханием, которое было уже больше привычкой, чем жизнью. Сознание блуждало, как в тумане. Всё тело гулкая боль, уже даже не острая. Он не звал на помощь. Он не верил в помощь. И тогда она появилась. Та самая дева. Но теперь не в образе простой прохожей. Её глаза были слишком ясными для человека но стало невозможным забыть. Она стояла над ним, как тень, что давно ждала, когда падёт последнее пламя. Она опустилась рядом и заговорила спокойно, как будто они встретились снова, как будто всё было обыденно "Ты умираешь, Гвин. Это конец, если ты его примешь. Всё, что ты строил, сгорело. Всё, что ты знал, исчезло." Она смотрела без жалости. Но и без злобы. "У тебя есть выбор, сказала она. Умереть. Или обрести силу. Ты согласен?" В этот момент он понял смерть уже здесь. А она не ангел. И не спаситель. И всё, что у него было это решимость. Он еле заметно кивнул. Почти незаметно. Но достаточно.
Кивок был почти невидим. Но она его уловила. Дева утаскивает тело Гвина в темный переулок а в следующее мгновение она наклонилась к нему ближе, её лицо бесстрастное, почти что печальное. В её движениях не было страсти, не было ритуала. Только необходимость и воля.
Острые клыки вонзились точно и глубоко. Боль была не резкой, но глубокой. Как будто в него влили ледяной огонь. Сердце дернулось, один раз. Второй. А потом начало биться не так. Сбито и рвано. Он вскрикнул, но не голосом а всем своим телом. Лежал выгибаясь, словно кость в печи что не выдерживала жара. Она выпивала много. Главное чтобы начинался сам процесс. А позже надрез на её запастье. И кровь - темная медленно упала ему на губы и на язык и в горло. Сначала нечего, но потом как будто бы тысяча иголок побежали под кожей. Он задыхался не от боли, а от слишком сильной жизни, что врывалась в тело. В нем боролось только то, что было и что стало.
Он очнулся не сразу. Сначала первым что он ощутил - это запах. Резкий. Непривычный. Как будто бы мир, стал ближе и хрипло шептал прямо в нос. Это был запах тухлой желочи, испорченная кровь и рвотная желтая пена, вытекшея из него самого. Он не просто проснулся, он словно сбросил с себя свое прошлое тело. Невыносимый голод его раздерзал, но как тут.. Послышались шаги, сухие. Дверь в помещение распахнулась, в проем скользнула тень а за ней она сама. В руках она держала мальчишку, живого но мятого, который сопротивлялся. Она держала его как котенка, тот бился но не вырывался. Она толкнула его вперед, мальчика споткнулся и едва не упал. Его глаза словно загорелись, тело Гвина будто бы двигалось само. Момент и разъярённый Гвин буквально вгрызается в шею мальчишки. Он пил глубоко, медленно и жадно. Голод гас а мысли возвращались вместе со слухом.Он чувствовал как мальчик слабеет, его тело становится неустойчивым и вялым.Тепло постепенно покидало мальчика. Момент.. И Гвин отстранился. Губы были в крови и под ногами - тишина.
Дева дает немного времени, для Гвина дабы тот смог собраться с мыслями и только потом она объяснила. Кто он теперь, как он теперь живет, кто за ним следит, кто его может покарать а кто будет разрешать. Кланы. Соглашения. Статус. Запреты. Всё это, словно в цехе - только ставки выше а наказание вечное. И главное что он ен просто жив, а стал частью домена.
Настал день. Приём у Князя.
Каменные залы под собором. Тихие как часовня. Гвин заходит один. В центре трон и фигура на нем, режет как стекло. Одежда сдержанная а голос был глубоким и грубоватым. Это был он. Князь или же хранитель порядка, судья, называть можно как угодно. Гвин склонился а после поведал, кем он был при жизни, как пал и как он встал, без каких либо приукрашиваний а только по сути. Князь в свою очередь, выслушивал, молча. Лишь раз качнул головой, будто отмерял вес слов.
“Добро пожаловать”, произнес он наконец, “Юные неонаты та кровь что двигает ночь. Ты будешь полезен. Город следит за своими а теперь еще и за тобой!” В этот момент, пальцы Князя чуть сжались, как будто бы жест печати. Гвин ничего не ответил, но внутри чувствовал что он вступил в “игру” которую не выбирал.
Вскоре после признания доменом, Гвин начал впитывать не только ритмы, новой ночной жизни, но и её трещины. Старшие не спешили раскрывать всё сразу, но истина открывалась слоями. Он узнал, что порядок, в котором он оказался, был не единственным. Где-то рядом, жили другие, это были те, кто не поклонился Князю и их называли Анархами. Они отвергали Совет и называли кровь не долгом, а правом. Жили в отторжении от правил и питались без разрешения. Гвину дали понять, что мир разделен.
Настали времена, когда стоит научить Гвина дисциплинам. Обучение проходило не в плане лекций или упражнений. Она проявлялась внезапно, и делала то - что должна а Гвин в свою очередь смотрел. Когда она говорила с людьми, в них что-то менялось. У них будто бы это вырабатывалось не из страха и не из долга. Они будто бы думали, что сами так решили. Чужая воля сгибалась медленно, будто изнутри. Он учился по её движению. По тому как она входила в комнату и как держала взгляд и как делала паузы и воздух в помещении - словно менялся. Гвин и сам начал меняться. Его движения стали сдержаннее а речь точнее. Он ждал. Учился заметить момент, когда чужое сопротивление трескается изнутри.
Прошло не более двух месяцев с момента обращения, а Гвин уже знал несколько новых для себя лиц, чьи имена не звучали при Князе. Среди всех тех, кого он встречал, один оказался особенно настойчивым. Он утверждал не громко, но с уверенностью что весь этот порядок - лишь ширма. И что Князь - не опора и что неонаты вроде Гвина - лишь его пешки. Эти разговоры сеяли странное чувство для Гвина. А Сир Гвина же.. Об этом не знала, она говорила о Совете иначе - с уважением, и даже с оттенком почтения. Она называла старших основой, структурой на которой держится сама возможность ночной жизни. Гвин разрывался. Он хотел быть верным не из страха и не из выгоды. Сир вытащила его с порога смерти и дала обрести силу, и открывала дорогу. Но слова сказанные тем сородичем, из его головы не выходили. Он сделал выбор, сначала пришел к своему Сиру и спокойно без лишних эмоций рассказал про сородича, что он говорит будто Совет лжет а Князь - маска страха. После этого, дело передали наверх. Гвин предстал перед Князем как лояльный служитель Совета. Князь его выслушал и долго молчал. Он явно был рад, видеть неоната у которого не только клыки, но и разум. Указанный сородич был схвачен. Допроса не устроили, казнили быстро. Никто не сказал прямо, за что - достаточно было взгляда на Гвина который стоял рядом со своим Сиром. Он сделал такой выбор, и понял что власть кормится не только кровью но и доносами.
Став сородичем, Гвин не сразу принял свою природу. Сначала он просто жил выживал. Дни утратили свет и время, стали серой чередой вечеров. В его жизни больше не было утреннего солнца, не было глины и гончарного круга. Внутри него жила старая дисциплина что не день, а внутренний строй. Главной мукой был голод. Не просто физический а духовный страх. Его сир следила, обучала. Он учился различать запах крови, различать страх, жадность, возбуждение потому что всё это влияло на вкус. Уводить жертву это был своеобразный ритуал близости к кому-то, не охота в привычном смысле. Гвин учился смотреть в глаза, говорить медленно, выбирать слова так, словно он греет, а не заманивает. Она водила его по улицам, по тавернам, по рынкам, как хищница и указывала на людей, которые могут быть потенциальными жертвами. Он часто вспоминал того мальчишку. Не лицо и даже не запах крови сам момент, когда вкус победил отвращение. Он не сожалел, что пил. Он сожалел, что это оказалось естественно. Несмотря на постоянное окружение сородичей, Гвин ощущал себя внутренне отделённым. В людской жизни он всегда знал своё место. А теперь он стал чем-то странным - не человеком. Его окружали те служил Князю или боялся за статус.
Через пару недель. Бунт анархов начался внезапно, как всегда. Без предупреждения. Удар произошел по самому центру а то есть по Княжескому Элизиуму. Месту, которое должно было быть неприкосновенным. Гвин оказался внутри, когда стены задрожали от столкновений. Он видел, как молодые сородичи бросались вперед, защищая Князя. Он видел как они гибли первыми, быстро и бесславно.Он бился рядом с ними и чудом выжил. То ли из-за навыка, то ли просто остался как недобиток. Битва была короткой, лишь пара смертей, пепел но много гнева. Анархи отступили. Кто-то был уничтожен. Большинство - исчезли. Сир Гвина - та самая дева что обратила его. Приняла бой в котором она и погибла на месте, защищая честь Совета а Князь поняв что всё кончено, попросту сбежал. Среди выживших это был шок и негласное недовольство.
Битва Анархов на Элизиумы была не единожды, и даже не начало затяжного конфликта. Боевые действия велись волнами, с переменным успехом но без четкой линии. Клан Бруха нёс особенно тяжелые потери. Многие сородичи погибали. Война затянулась. Обострения сменялись краткими передышками. Ни одна из сторон, не добивалась решающего преимущества. И попросту не было выбора как только сохранить себя. Но после уничтожения Элизиума и смерти Сира, Гвин не остался на том же месте. Совет был - деморализован а доверие к Князю - оборвалось. Он направился в один из портовых городов на побережье, где атмосфера вроде бы сохраняла порядок. Первые пару недель он не привлекал к себе внимания, старался держаться в тени, наблюдал и жил среди тех кто работал ночью. Именно там Гвин впервые услышал о Заокенаских землях, расположенным за большим проливом. Убедившись, что это не просто слух, а возможность. Гвин решил покинуть континент. Где его больше не связывало с предыдущим доменом, а Вера в тот совет - умерла вместе с его Сиром.
1. Имена, прозвища и прочее: Гвин
2. Раса персонажа: Низший Вампир
3. Возраст: 32
4. Внешний вид: прикреплю скин
5. Характер (из чего он следует, прошлое персонажа): Довольно выносливый и сдержанный так как воспитывал его отец и учил этому, никогда не пожалуется и никогда не скажет лишнего. Не конфликтный, довольно обычный среднестатистический, с чувством юмора. Терпение.
6. Таланты, сильные стороны: Грамотный, умеет держать себя в руках и не выносит эмоции наружу. Прямолинейный. Наблюдательный.
7. Слабости, проблемы, уязвимости: Плохо переносит компромиссы и не любит серых зон. В сложных моральных ситуациях может стать упрямым. Подавленная агрессия - потеря доверия.
8. Привычки: нет
9. Мечты, желания, цели: нет
2. Раса персонажа: Низший Вампир
3. Возраст: 32
4. Внешний вид: прикреплю скин
5. Характер (из чего он следует, прошлое персонажа): Довольно выносливый и сдержанный так как воспитывал его отец и учил этому, никогда не пожалуется и никогда не скажет лишнего. Не конфликтный, довольно обычный среднестатистический, с чувством юмора. Терпение.
6. Таланты, сильные стороны: Грамотный, умеет держать себя в руках и не выносит эмоции наружу. Прямолинейный. Наблюдательный.
7. Слабости, проблемы, уязвимости: Плохо переносит компромиссы и не любит серых зон. В сложных моральных ситуациях может стать упрямым. Подавленная агрессия - потеря доверия.
8. Привычки: нет
9. Мечты, желания, цели: нет
Поколение: -
Человечность: 6
Дисциплины: Власть над Сутью.
Дополнительные: Очарование.
Клан: Брухан
Человечность: 6
Дисциплины: Власть над Сутью.
Дополнительные: Очарование.
Клан: Брухан
Последнее редактирование:
, 