История?
Раскрывая впервые глаза, она увидела пустоту. Тьма, что укутывала в свои холодные объятия гораздо раньше, ни улыбки и доброго взгляда. Лишь шепот, невнятно доносящийся до ее маленьких ушей из раза в раз. Ткань хоть и укутывала тело, но ощущался как легкий хлопок, пропуская ветерок щекотать нежную кожу. И, наконец, видится силуэт монстра, чей женский голос раздался по всей хижине. Темнота исчезла, проявились огоньки из зажжённых свечей. Скорее от них веялось то приятное тепло, чем от той, что велся неприятный фальшивый жар с каждой вибрации, издающийся с груди "монстра". Она ее куда-то несла, выводя на улицу. Много криков - кричало в ответ и дитя, но скорее до пробившего в разы мороза. Проявилась тусклая луна, пряталась за тучами. Скрылась, пошел снег. Снежинки падали в медленном вальсе на нос, щеки, серые глазки. Все в движении, пока не ощутила едва ли холодной спиной мокрую деревянную ступень. Чудовище вскоре скрылось, оставив у чьего-то порога - и лишь детский плач заставили двери издать скрип, открылась. Видела, как темный силуэт поднимает на руки - стало еще страшнее. Телу становилось все теплее и теплее, вскоре узрев слабый-слабый свет, что размыто мерцал. 
Голос держался грубым, но все же в нем что-то было ласкающим, убаюкивающим. Слезы перестали течь по красным щекам, веки со временем закрылись, чувствуя вновь приятное согревающее чувство. Доверие?
С каждым разом зрение становилось четче. Понимание каждого хакмаррского слова, разум запоминал каждую деталь в своей наивной любви. Хоть и не родителя, а того, кто овладел малым лучом счастья - косматая серебристая борода, каждая морщина на лбу и под черными очами, смуглая от старости кожа и взгляд, дарующий каплю немой мудрости. Виды на южные горы касались так близко, что до монзанской границы можно дойти за два просветных дня. Изредка являлись сюда соседские путники, наблюдая, как самаое ближайшее к границам великое поселение увядало подобно сумречным розам. Ей уже исполнилось пять лет, первый подарок на день рождения - древесные очертания маленькой куклы в наряде своем, что украшена вырезными узорами, как и глаза, улыбка, маленькие пальцы. Может, хоть так она найдет себе друзей? Ноги направились к выходу из уютного дома в могильную тишину: деревья не созывали на прогулку, вместо них кричали вороны и грачи, как и сотни глаз, которые хоть и не видела, не слышала, но чувствовала, представляла. Каждая пара наблюдала со своей могилы. Стоящие выгравированные камни давно перестали ее пугать, ведь мертвые - не угроза. Больше стража пробуждали живые люди. Спустившись с небольшого пригорья, глаза стали смотреть иначе. Снисходительно, недоверчиво и усмешливо. Не в хорошем смысле. Она заметила детишек. Шаги неуверенно к ним приблизились, показав свой единственный подарок с довольной улыбкой. Однако в сей момент фигурка оказалась не раз истоптана в грязи, сломав с неким усилием деревянную левую руку. Боль в прослезившихся глазах кричали об уходе, когда перешла из ноющей души в тело. Измазанная девочка вернулась к холму. Изнывающее ощущение непонимания своих действий сильнее выводили на слезы, пока не узрела новое тело. Оно уносилось двумя молодцами у подножья, ведь возле дома мест более не оказалось. Болезнь, унесшая далеко не одну душу за этот сезон. И когда раздались заветные слова, она перестала плакать, ноги повели ее в дом, ибо нужно помочь. И тогда возникло новое чувство. Печаль?
Тел стало слишком много - хворь. Ноздри и язык с каждым разом ощущали ароматы разных трав, чеснока и сырой земли. Морщин на лице могильщика становилось больше и больше, а дитя - умнее, молчаливее и недоверчивее. Услышав лишь раз предупреждение не посещать более деревню, приказ так и ни разу не нарушился. Кашель предупреждал словно ее о страхе остаться одна. Лица людей омрачены, голоса искажены, каждый раз их уста плевались ядом, ведь кричали им не раз о телах, закопанных в проклятые земли. Становилось тяжелее дышать. Ее глаза перестали видеть ярких красок, тьма обнималась все сильнее и сильнее, до хруста костей в ее же снах, показывала из раза в раз все тревоги - и от этого становилось лишь легче. Вот и пошел двенадцатый год. Их становилось меньше, угрозы - острее, пока глаза в одну из ужасных ночей не узрели яркое пламя. Ведь все они делали верно, как толковали шаманы: "Жить в гармонии с природой, избегать разрушений." Пламя - разрушение, разве нет?! Старик проснулся, как и она, услышав треск и голоса снаружи. Каждая секунда была на счету. Упала первая балка. Девочка сорвалась к выходу - заперто. Звук битой древесины, раскрывая оконце. Тело вырвалось наружу через не столь проблему щель для детского тела. Сажа и ожоги на руках и ногах напоминали о себе, очи слезились, легкие наполнились дымом, кашляя из раза в раз. Падение второй балки. Узрев, что дверь перекрыта лопатой словно засов. Снимая с трудом и открывая, слезы запеленали все, сердце тягостно билось, перенеся всю боль от одного лишь вида на разрушенную крышу и лежащую под ним фигуру. Она начала задыхаться. Позади раздался крик. Обернувшись резко, ребенок созывала о помощи приближающихся людей... "Она все еще жива!" - и тут же в сторону лесов. После такого лучше нестись к смерти, нежели к тем, с которых все и началось. И в последний момент перед невольным сном возникло новое чувство. Ужас?
Тьма продолжала обнимать, целовать глаза и уши, закрывая рот и не давая тот протянуть и руку к свету... Пока не открыла глаза. Ее шаги раздались к сожжённому месту, что звалось домом. Милым домом. Земля еще горячая, древесина превратилась в угли. Грязная и местами оборванная одежда несла те же запахи. Подойдя к остаткам, под обломками виднелся черный силуэт. Больше не двигающийся, никогда не улыбающийся и не дающий советы. Слезы потекли по горячим щекам, наконец ломая ту изнутри. Виноваты люди. Они угрожали, они били - их рук дело. Они виноваты... И наконец, Тьма коснулась длительным и искренним поцелуем, закрывая руками глаза. Девочка вцепилась мертвым хватом за лопату, вспоминая каждый день со своим "отцом" - тем, кто даровал больше любви и заботы, чем простой житель той деревни, что считал их носителями хвори. И когда разум
омрачился гневом - наконец, сорвалась вниз, падала, спотыкалась, но все же добежала до поредевшего населения. Ненависть... Не прощу никогда! Первый взгляд на женщину, что несла пустые плетеные корзины. Не имеет значения, они все заодно! Первый удар железа об ее тело, и затем руки обхватили горло. И далее было не важно, они виноваты, они преступники, они убийцы! Ее обхватили подошедшие, ударив до звезд пред собственными глазами, и затем понесли в яму, сколько бы не дергалась и не пыталась кричать, проклиная их всех, обвиняя и созывая им также сгореть, ведь рано или поздно Леший сам их покарает! Когда все созвалось на нет, она разревелась снова. Ее пожалели, но обещали менее жестокую кару, лишь потому что дитя. Настолько слаба, настолько беспомощна. Ее никто не кормил, никто не поил, пальцы погружались в землю, пытаясь выкарабкаться, кричала, пока на нее лили помои. До последнего, пока привычная взору луна не стал спасением. Но не смотря на руку мужчины, она испытывала лишь одно. Гнев?
Омраченная местью она сидела и слушала спасителя. Кто он таков? Это оказался лишь тот, чья цель не заключалась в спасении, но можно ли так невинного дитя в яму сажать и обращаться словно с тварью? При ней ничего не было, ей было трудно разъяснить - однако получилось. Жалость некая над ним насмехалась, проявив лишь одно - сострадание, что играла на его нервах подобно барду. Она ему тоже не доверяла, как и рассказу о поиске должника-лекаря. У обоих не было схожей цели, их сковывало только одно место - злочастная деревня. Когда еда и вода проникли на каждую клетку тела снаружи и внутри, волосы стали последним, что проявляли ее настоящую, как и одежда, созданную из различных ношеных тряпок наемника. Он помог отрезать последнее, что связывало две стороны души, одна из которых отвернулась по вине других. Ее руки уловили два камня, разглядывала и задумывалась. Пока девочка не успокоится, виновные продолжат смеяться, думая, что наконец хворь перестала тревожить. Может...? А верно ли будет? Они ведь сами подобно миазм, разрастались, думали, что пламя - спасение. Почему бы не доказать обратное? Она не способна решать силой, но есть у того, что принесет больше вреда, чем пару тумаков. Сердце издало лишний стук, это не свойственно детскому разуму - думать о вреде других. Но почему они могут, а она нет? У нее больше никого нет. Нечего терять, некого любить, негде жить. Раньше она часто помогала что-то поджигать, особенно для готовки или того же светила-... В голове проявилось озарение. Спрятав камни, ее тело унеслось к единственному месту, что было спасением от всего и хранилищем, особенным хранилищем теплых воспоминаний. Прошло лишь пару дней, но люди успели коснуться своими руками, раскапывая каждое тело и сжигая по одиночке. Она наблюдала изо полусожженных деревьев, как старания могильщика сходят на "нет". И так до самой ночи, ведь осталось совсем немного... На разрытых могилах и сгоревших останках все еще витал дым. Это... точно хаккмарцы? Точно ли те верующие люди, что боятся Лешего и его гнева? Или их что-то подтолкнуло на это... С тяжестью на душе, девочка подошла к разрушенному обугленному дому. Все зашивает алыми нитями, зачеркивается жирным крестом. Руки без зазрения и страха обжечь об еще не совсем остывшие остатки, пытаясь найти желанное. И пока луна освещала, она наконец нашла крайне искалеченную часть огнива. Осталось найти другую, что становилось в разы сложнее и сложнее. И когда не сразу, нашелся второй. Чувство, достигшее сердце, наконец заставило тело дрожать от некого волнения... Нечего бояться больше, сеялось желание узреть, как те страдают.. Жестокость?
Детское безраздумие... Она едва ли вспоминала как идти вниз, по той самой тропе. Не возникало желания с кем-либо говорить, да и не с кем - все разошлись по домам, оставив лишь небу светиться ярче самих звезд. Самый ближний дом, никаких преград, поселение не было омрачено вратами. Тряска продолжалась, месть старалась все подавлять, страх воссоздать разрушения тормошила совесть. Пока наконец она тихо не подошла к дому, не воссоздала пару искр и не подожгла соломенную крышу в одном месте, в другом да в третьем - не сорвалась к укрытию, ибо запах гари становился сильнее да пробуждая жителя. Мало... Мало пламени... Недостаточно! Она скрылась куда-подальше, сидя тихо. Люди вышли и потушили запросто, излив из колодца. И это все? Девочка не знала к кому обратиться за помощью, ведь они никогда не сжигали чье-то тело - догматы не позволяли. Может, не поздно остановиться? Тьма продолжала омрачать разум, напитывая желание мести, как и некую жестокость в ее укоризненных фантазиях. Но... Как бы иначе? Увы, девочка ничего не знала об алкоголе и других способах расширить сие пламя мести. Она сдалась. Ее ноги унесли куда-то вперед, встречая попутно то странников таких же затерявшихся. День, ночь, ни еды, ни денег, ни дома, ни понимания, что делать далее... Старое огниво в руках, разбитый взгляд, желание вернуть прошлое и улыбку единственного дорогого человека. Дитя повзрослело слишком рано. Когда ее остановил чей-то груз, она не смогла им ответить и слова, но действия казались грубыми, чтобы усадить в телегу и пересечь границу как странствующие торговцы - два молодца, которые сжалились на дитя из-за крайне мрачного вида. Для нее был не видан новый язык, что звучал быстрее и слегка грубее. Попытки узнать от той что-то не давало ровным счетом ничего. Пересекли Монзан, даже их толком не зная - не эти земли их волновали, пока кленовые листья и форты не остановили их. И, наконец, вскоре пропустили всех, чья кровью была поставлена гильдийская печать. И наконец, снова новое место. Высадив ту к ближайшей приграничной деревне, телега тронулась. Странные монеты, другие люди, чужая речь начали настораживать, навеивать непонимание. Где она? Ее вид отталкивал других, кто-то подходил и задавал вопросы, но когда не получали ответа - то уходили, то никак не понимали что делать с бродяжкой. Привели в корчму, где та впервые испила хоть что-то помимо воды, взгляд встретился с новым обличием в виде старого мужчины, чья речь сбила абсолютно с долгу. Как же ее имя? Лиф, верно? Хорошо, думаю, я тебе смогу найти место, если будешь работать. Что скажешь? Тьма снова что-то прошептала той на ухо. Хоть та и согласилась, но испытала новое чувство. Настороженность?
Яблочный сад деревни Стиирканда, что прозвали местные Альктиром. Каждый плод на ветви изливался медовым светом, а вкус радовал своим карамельным привкусом. Восцарение спокойствия и радушного приветствия, много людей понимали ее речь, ведь каждый убегал от того, что в Хакмарри тревожило, не взлюбило. Никаких тел, никакого мрака, лишь помощь старому человеку в сборе и уходе за деревьями. Она наблюдала за тем, как их резали, давили сок, готовили в бочках уникальный хобсбурский напиток. У нее теперь было имя, постепенно настроившаяся жизнь за несколько месяцев. Таковая забота о ней напомнила прошлое, которое тщательно пыталась забыть. Когда пытались с ней заговорить другие, в теле пробиралась дрожь, как и желание проглотить язык. Доверие медленно протекало, даже несмотря на всплески эмоций, замечая чьи-то взгляды на себя или смех. Как же тяжко от пересыхания в горле, тяжкого дыхания, чуять запаха гари от воображаемой пламени. Факела и обычные фонари сильнее пробуждали и страх, и стремление узреть ярое пламя, сжирающее что-то великое, ибо не впервые в корчме слыхала, насколько бережно относятся к алкоголю, узнав еще одно понимание - оно обожаемо огнем. Фантазия истязала ее душу и сожаления о том, что не узнала об этом раньше, не смогла достать хотя бы бутылочку спирта, разлить по дому и наконец поджечь, увидев облака дыма, крики убийц и впоследствии угли. Каждая ночь становилась чуть ли кошмаром, пока девочка не приняла решение - сжечь. Хоть что-то... Что-то невесомое, незначительное. Узнав деревню
вдоль и поперек, она направилась лишь ночью к одному из древ у озера, так еще попутно подхватив бутылку ракии да старое огниво. Лишь бы не привлечь внимание, хотя оно все равно будет... Лиф подошла ближе в осенний вечер и, открывая пробку, облила всю крону. Взяла палку, издала пару чирков, пребывая под воспоминаниями той чудесной ночи... Когда стала узреть первый маленький огонек, ее тело стало укрытием от настигшего ведра. Он становился сильнее, пока не стало достаточно, касание огнива к кроне не дало должного - лишь оставалось достать до самой нижней ветви. Девочка затушила ветвь и стала лезть на иву. Чирк, второй, третий... Небольшое пламя касалось едва ли самой кожицы, пока медленно и уверенно переходило в нечто большее. Она начала спускаться, хоть и не столь удачно. Боль в боку оказалась не столь важной, как наблюдать за тем, насколько яркие языки обхватывали каждый кусочек. Отошла назад. Впервые за долгое время ей напомнил тот самый пожар, унесшую ее прошлое, ее счастье. Однако это более не приносило боль, а лишь воспоминания. Раздающееся тепло согревало, утолило ту самую жажду. Некое облегчение и осознание, что только огонь давал ей спокойствие, принятие ошибок и хранило в себе нечто большее. И тогда она испытала новое чувство. Безмятежность?
Раздался позади крик. Похоже, что-то все же повторяется, но крайне мимолетно. Ее увидели с пустой бутылкой в руках и тем самым огнивом. Однако лишь под утро. Приведя обратно домой, уши едва ли улавливали разговоры взрослых, пока не раздалась боль от порки - она вскрикнула. С каждым ударом, девчушка пустила слезы, не сразу понимая, что заслужила. Вот только с сия ивы руки и глаза желали лишь сильнее узреть пламя. Сжечь что-то еще, хоть бы дерево, хоть бы целый дом! Что-то унявшее ее гнев, кошмары, почувствовать удовлетворение, как обидчик теряет от пламени тоже самое, что пришлось пережить и Лиф. Ей более не давали алкоголь, огниво отняли, заставляя ту метаться, проклинать своего опекуна, хоть и не так громко. Она понимала одно: ничего той более не дадут. Глаза старика стали напитываться презрением и недоверием, что давало той лишь один знак - они не уживутся, он более не даст ей возможности унять свои боли и испытывать желаемое, даже несмотря на его знание хакмаррского. Доверие пропало одним взмахом. Оставалось только одно - найти место, где ее познания и желания свершаться, ибо четырнадцатый год той подошел быстро. Волосы пришлось вновь резать, боясь быть отторженной. Тело будто перестало меняться, преобразившись в не столь худое крепкое строение. Ни груди, ни талии, словно проклятие или сама судьба указала на жизнь вне женской оболочки - это и к лучшему. Взгляды не раз падали на проходящих женщин лишь с некой завистью, заглядением и обжигающими голову мыслями, ведь почти каждая знала о Лиф, что сожгла старую иву. Изредка за все время в саду тот даже за труды и давал по медяку. Но этого было недостаточно, слишком мало. Губы сжимались с каждым разом, слыша голоса. И лишь проезжающие мимо воссоздавали вопрос: "куда направиться душе моей таковой?" Оставался единый путь, дорога, ведущая в сети Пандоры: встретит ли счастье и мечтания Тьмы, держащая ее глаза злобы открытыми, или же тяжести, скрепившие раздумья о сих землях более угнетенно? И вскоре, не зная дороги, Лиф больше не видели в Альктире. И чем ниже по картам она спускалась, тем ярче смеялись грезы, сильнее острилось непонимание речи, пары хобсбурских выученных слов становилось недостаточно - девочка их не учила из принципа. И пока ее глаза не встретились очередной караван, душа испытывала одно. Уныние?
Она чувствовала себя маленькой, глядя на чудесные горы. С ней никто не разговаривал, принимая за очередного бродяжного мальчишку, что помогал по мелочи с лошадями, за это получая немного еды и питья. Меж ними не чувствовалось и нотки звуков, что были бы ясны двум сторонам, лишь жесты. Ноги устало затекали, при том впервые за всю жизнь Лиф не видела столь большого поселения с высокими башнями, каменными домами и широкими портами Нортэ. На сием их странствие и дороги разделились. Ходьбы по новым местам казались продлинными лабиринтами, муравейником, разделяющую богатую и бедную прослойки. Рыба, древесина, изделия напомнили о старой боли и первой игрушки... Как же хочется огниво и лопату, однако денег едва хватало на иные нужды. Первая попавшаяся таверна окружила уютом, обволакивало холодное и не совсем бледное тело. Она указала пальцем на стоящее простое блюдо на столе большой компании хобсов - ей подали простую кашу с яблоками. Лишь от одного вида к горлу приблизился ком, как и измученное желание сжечь у этих людей самое дорогое, но не видела особой причины, цели и того, что могло бы приблизить. Что же делать дальше? Ни понимающей речи, ни цели, даже денег, лишь желая снова зажить как обычный человек. Желала, чтобы ее стремлениям никто не препятствовал. Поднимаясь со стола, серые глаза со скукой направились к двери, распахивая настежь. Глядя в сторону морей и великих суден, Лиф долго стояла раздумиях, чувствуя, как в один момент ее облегчила в грузе. Осознав произошедшее в мгновении ока и в виде убегающего силуэта, длинные стопы помчались в догонку. Десятки препятствий и уличных оборотов утеряли след беглеца, дыхания едва хватило, чтобы прийти в себя. Ярость переполнила кувшин. И снова неудача, да сколько же можно?! Нужны деньги, нужно жилье, еда и вода, нужно начинать новую жизнь. Нет понимания хобсбурского, как и сил куда-либо идти, даже домой, не зная тропы обратно. Бродя по закаулкам и пытаясь найти порт, темновласая не раз встречала на себе взгляды любопытных, обращения к себе не ясной для той речью, лишь испытывая... Опустошенность?
Время близилось к закату. Людей становилось меньше на улицах, закрывая окна. Попытка просить еду завершалась презрением, бранью и угрозой палками, метлой, да хоть ножом, рубя продаваемую рыбу. Живот бурчал, усталость привела обратно к порту, к той самой таверне, наконец усевшись на пол у стены - хотя бы тут было теплее. Глаза закрывались, медленно погружая в сон. У нее ничего не осталось. Она никого не понимала, медленно бросая попытки искать помощи, надеясь на привычную доброжелательность. Теперь Лиф сама по себе. Тьма ослабила хват, словно вникая в ее проблему, а шепоты проявлялись в голове лишь едиными вопрос: "Кража - твое спасение". Спасение? Не настолько быстро, не настолько сильна и маневренна, о какой краже идет речь? Однако... что если попробовать? Ведь иного варианта просто не созерцал пред ее глазами. Открывая веки, людей стало в разы меньше, разговоры тише, большегрудая прислужка тыкала в нее пальцем, перешептываясь с тавернщиком. И наконец, проявились те, чьи кушанья перед столом выпускали свои ароматы среди запаха пота, гари и некой солености. Трое людей и одно остроухое существо с тяжестью о чем-то разговаривали, смотря что-то на столе. Она поднялась с трудом, подойдя к ним довольно медленно. Карта? Рисунок со странными узорами. Рука едва ли потянулась к ближайшему окороку, заметив взгляд работников. Не повезло... В один момент ее тонкое запястье было схвачено сидячим, говоря грубо на неизвестном языке и поднимая схваченную длань как можно выше. Ребенок прошипел от боли и вскоре передернулся от воспоминаний вновь. Он начал кричать на хакмаррском и изрядно пытаясь обхватить руку, чтобы не было так тягостно. Снова взгляды презрения, которые так надоели и придали больше душевных мучений. Ее вывели из таверны и толкнули за порог. Падение на каменную тропу отрезвили, заставив заплакать с криком от безысходности. Лучше бы оставалась в Альктире. Ни желания, ни сил подняться, лишь реветь. Кто-то ей кричал в ответ, но той было плевать. Один удар ногой по ее боку заткнули ту полностью, пытаясь вновь поймать ртом воздух, как и ощутить плевок на свою щеку. Как же низко она пала... Наступила ночь. Глаза открылись, всхлипы прекратились. Она медленно принимала судьбу едину - смерть. Разум омрачался, все внутри слабело... Пока краем взгляда не уловила чью-то длань. Опуская пустой взгляд, она узрела ту самую прислужку, наконец обхватив едва за руку и не сразу поднявшись. Все плыло, ноги косились, готовясь вновь упасть. Дама завела обратно в таверну, где уже все было пусто, скамьи подняты на столах сиденьями вниз, деревянные полы слабо поблескивали от чистоты. Ее медленно вели на второй этаж в одну из комнат, дав попутно и рыбью похлебку. Хоть и холодную, однако какая разница? Хоть что-то за этот чертов день!
Пару дней хватило для изменения жизни полностью... Лиф не могла выразить благодарность помимо помощи в мытье посуды и перетаскивать продукты в подвале. Они не понимали друг друга, пока в один день прислужка, чья доброта запомнится на долго время, не привела мужчину, чей хакмаррский говор заставил ту взбодриться и сказать единое: "Я хочу жить, не важно как и где." Вопрос поставился иначе... "Я могу помочь там, где нужна лопата, а там сам пойму чего захочу." Лиф прозвалась новым именем - Каир. То, что пришло первым в голову. Ее отвели к одному из домов, вскоре предложив лишь одну работу, что стала большим противоречием в жизни и всему, чему учил старик.. В первую неделю она пошла с двумя наемниками, найдя очередного должника - ребенку предложили раскопать место. Тьма лишь в ответ улыбалась, наблюдая, как от такого наказания на долги и злодеяния Лиф стала твердеть. Морально. Когда те из приближенной к Нортэ деревни забрали молодожен, парню пришлось наблюдать, как та закапывала медленно и заживо его невестку. Это... перебор - и так каждый раз, пока не дали плату за молчание и помощь в столь черном деле. Во второй раз пришлось крепче взять в руки данную лопату и наблюдать, как предатель наемничьей гильдии со слезами умолял вспороть горло этим самым инструментом, находясь в подвале. И в третий, когда пришлось закапывать остывшее дело куртизанки, не исполнившей приказы наемников. Может лучше было сжечь? Не позволили. Почему она это все делала? Ребенку дали понять, что за ослушание последует кара. Хотя, учитывая, что той уже исполнилось пятнадцать, таковой себя более не считала, ибо купленное за заработанные деньги огниво, уверенности становилось больше, ведь таковая плата стала более весомой причиной не сбежать, ужаснувшись жестокости, а наконец купить то, что забрали у нее давно. И вновь наступило желаемое чувство - возбуждение..?
Проходя дальше и дальше от Нотрэ, глазу чаще встречались одиночные дома и даже средь них замечались заброшенные, забытые и обкраденные кем только можно. Возле нее ходил лишь один наемнник, следил, чтобы "мальчишка" никуда не удрал. Это и раздражало Лиф, она хотела побыть одна и утолить ломку, ибо сжигание обычных палок и фонарей никак не удовлетворяло внутренние терзания причинить кому-то вред по-своему. Как же она долго того ждала... Время наступало к сумеркам. Заходя дальше и дальше, она наконец нашла что-то одинокое и далекое от людей - старая одинокая конюшня с небольшим полем. Однако там более никого не было. Конечно, внутри не оказалось кого-то живого, но хотя бы понаблюдать за возвышенным пламенем более чем хотелось. Осматриваясь по сторонам, она подошла ближе, доставая из сумки бутылку алкоголя. Наемнику стало жаль "жидкое золотое", купленное за свои же деньги по просьбе той. Лиф обходила, осматривалась. Мысли о мнении о ней со стороны перестали казаться даже громкими и значимыми. И наконец, нашла слабое место, которое бы провело пламя далее - остатки от солом и разбитая бадья. Обливая их немного без раздумий, сделала пару чирков. Вот только наемник не позволил дальнейшему случиться, обхватывая за шиворот и уводя обратно. Она пыталась вырваться и кричать своим грубоватым голосом, но все оказалось сильнее ее... Раздражает. И уже тогда раздался тревожный звон. Через пару дней господин донес своему последнему наемнику и дитю одно - настало время менять место, они же сами погрязли в долги сильнее, чем те, которых карали. Предел, что стал в Нотрэ чуть ли не последней новостью в некоторых обширных тавернах и слухами торговцев, которые даже некие из них наоборот оттуда вернулись, рассказывая о происходящем. Каир была недовольна, но что уж сделаешь... Садясь на корабль, они тронулись... Сколько дней и ночей было без дела, потому иногда общалась с господином с его же позволения. Лиф была раздраженней и крайне злой, решившись на одном - к черту их. Не шуми, не привлекай лишнего внимания, выполняй приказы. Она ждала и тем временем на палубе смогла создать неприятности, особенно когда пыталась защититься своей лопатой от пьяного пассажира... Вот только обвинили именно ее, наконец расскрыв личность девушки во время ее истерики от несправедливости. Теперь уж точно надо сбегать... Прибыв к порту главного острова, подростку отобрали лопату и купленное огниво, снова. Ее руки свазали, а сама ходила за господином, сначала пытаясь договориться в Вальморне, затем в другом поселении на другом острове... С нее хватит. Лишь когда на них в лесу наткнулись пару вооруженных людей, она и нашла момент для побега, разорвав вскоре веревку зубами, хоть и крайне долго. Не зная куда идти и потеряв полноценное доверие к людям, юная могильщица была готова выжить, вновь заработать деньги хоть где-то и наконец начать жизнь самостоятельно. Без какой-либо помощи. Как и познание, что этот Предел гораздо больше, чтобы зажить иначе не как отшельник, но и безнаказанно, безсвидетельственно нести за собой пламя. И теперь, Леший поймет, что она несет лишь благо своими желаниями, чем те, кто это делает ежедневно да во вред.
Голос держался грубым, но все же в нем что-то было ласкающим, убаюкивающим. Слезы перестали течь по красным щекам, веки со временем закрылись, чувствуя вновь приятное согревающее чувство. Доверие?С каждым разом зрение становилось четче. Понимание каждого хакмаррского слова, разум запоминал каждую деталь в своей наивной любви. Хоть и не родителя, а того, кто овладел малым лучом счастья - косматая серебристая борода, каждая морщина на лбу и под черными очами, смуглая от старости кожа и взгляд, дарующий каплю немой мудрости. Виды на южные горы касались так близко, что до монзанской границы можно дойти за два просветных дня. Изредка являлись сюда соседские путники, наблюдая, как самаое ближайшее к границам великое поселение увядало подобно сумречным розам. Ей уже исполнилось пять лет, первый подарок на день рождения - древесные очертания маленькой куклы в наряде своем, что украшена вырезными узорами, как и глаза, улыбка, маленькие пальцы. Может, хоть так она найдет себе друзей? Ноги направились к выходу из уютного дома в могильную тишину: деревья не созывали на прогулку, вместо них кричали вороны и грачи, как и сотни глаз, которые хоть и не видела, не слышала, но чувствовала, представляла. Каждая пара наблюдала со своей могилы. Стоящие выгравированные камни давно перестали ее пугать, ведь мертвые - не угроза. Больше стража пробуждали живые люди. Спустившись с небольшого пригорья, глаза стали смотреть иначе. Снисходительно, недоверчиво и усмешливо. Не в хорошем смысле. Она заметила детишек. Шаги неуверенно к ним приблизились, показав свой единственный подарок с довольной улыбкой. Однако в сей момент фигурка оказалась не раз истоптана в грязи, сломав с неким усилием деревянную левую руку. Боль в прослезившихся глазах кричали об уходе, когда перешла из ноющей души в тело. Измазанная девочка вернулась к холму. Изнывающее ощущение непонимания своих действий сильнее выводили на слезы, пока не узрела новое тело. Оно уносилось двумя молодцами у подножья, ведь возле дома мест более не оказалось. Болезнь, унесшая далеко не одну душу за этот сезон. И когда раздались заветные слова, она перестала плакать, ноги повели ее в дом, ибо нужно помочь. И тогда возникло новое чувство. Печаль?
Тел стало слишком много - хворь. Ноздри и язык с каждым разом ощущали ароматы разных трав, чеснока и сырой земли. Морщин на лице могильщика становилось больше и больше, а дитя - умнее, молчаливее и недоверчивее. Услышав лишь раз предупреждение не посещать более деревню, приказ так и ни разу не нарушился. Кашель предупреждал словно ее о страхе остаться одна. Лица людей омрачены, голоса искажены, каждый раз их уста плевались ядом, ведь кричали им не раз о телах, закопанных в проклятые земли. Становилось тяжелее дышать. Ее глаза перестали видеть ярких красок, тьма обнималась все сильнее и сильнее, до хруста костей в ее же снах, показывала из раза в раз все тревоги - и от этого становилось лишь легче. Вот и пошел двенадцатый год. Их становилось меньше, угрозы - острее, пока глаза в одну из ужасных ночей не узрели яркое пламя. Ведь все они делали верно, как толковали шаманы: "Жить в гармонии с природой, избегать разрушений." Пламя - разрушение, разве нет?! Старик проснулся, как и она, услышав треск и голоса снаружи. Каждая секунда была на счету. Упала первая балка. Девочка сорвалась к выходу - заперто. Звук битой древесины, раскрывая оконце. Тело вырвалось наружу через не столь проблему щель для детского тела. Сажа и ожоги на руках и ногах напоминали о себе, очи слезились, легкие наполнились дымом, кашляя из раза в раз. Падение второй балки. Узрев, что дверь перекрыта лопатой словно засов. Снимая с трудом и открывая, слезы запеленали все, сердце тягостно билось, перенеся всю боль от одного лишь вида на разрушенную крышу и лежащую под ним фигуру. Она начала задыхаться. Позади раздался крик. Обернувшись резко, ребенок созывала о помощи приближающихся людей... "Она все еще жива!" - и тут же в сторону лесов. После такого лучше нестись к смерти, нежели к тем, с которых все и началось. И в последний момент перед невольным сном возникло новое чувство. Ужас?
Тьма продолжала обнимать, целовать глаза и уши, закрывая рот и не давая тот протянуть и руку к свету... Пока не открыла глаза. Ее шаги раздались к сожжённому месту, что звалось домом. Милым домом. Земля еще горячая, древесина превратилась в угли. Грязная и местами оборванная одежда несла те же запахи. Подойдя к остаткам, под обломками виднелся черный силуэт. Больше не двигающийся, никогда не улыбающийся и не дающий советы. Слезы потекли по горячим щекам, наконец ломая ту изнутри. Виноваты люди. Они угрожали, они били - их рук дело. Они виноваты... И наконец, Тьма коснулась длительным и искренним поцелуем, закрывая руками глаза. Девочка вцепилась мертвым хватом за лопату, вспоминая каждый день со своим "отцом" - тем, кто даровал больше любви и заботы, чем простой житель той деревни, что считал их носителями хвори. И когда разум
омрачился гневом - наконец, сорвалась вниз, падала, спотыкалась, но все же добежала до поредевшего населения. Ненависть... Не прощу никогда! Первый взгляд на женщину, что несла пустые плетеные корзины. Не имеет значения, они все заодно! Первый удар железа об ее тело, и затем руки обхватили горло. И далее было не важно, они виноваты, они преступники, они убийцы! Ее обхватили подошедшие, ударив до звезд пред собственными глазами, и затем понесли в яму, сколько бы не дергалась и не пыталась кричать, проклиная их всех, обвиняя и созывая им также сгореть, ведь рано или поздно Леший сам их покарает! Когда все созвалось на нет, она разревелась снова. Ее пожалели, но обещали менее жестокую кару, лишь потому что дитя. Настолько слаба, настолько беспомощна. Ее никто не кормил, никто не поил, пальцы погружались в землю, пытаясь выкарабкаться, кричала, пока на нее лили помои. До последнего, пока привычная взору луна не стал спасением. Но не смотря на руку мужчины, она испытывала лишь одно. Гнев?Омраченная местью она сидела и слушала спасителя. Кто он таков? Это оказался лишь тот, чья цель не заключалась в спасении, но можно ли так невинного дитя в яму сажать и обращаться словно с тварью? При ней ничего не было, ей было трудно разъяснить - однако получилось. Жалость некая над ним насмехалась, проявив лишь одно - сострадание, что играла на его нервах подобно барду. Она ему тоже не доверяла, как и рассказу о поиске должника-лекаря. У обоих не было схожей цели, их сковывало только одно место - злочастная деревня. Когда еда и вода проникли на каждую клетку тела снаружи и внутри, волосы стали последним, что проявляли ее настоящую, как и одежда, созданную из различных ношеных тряпок наемника. Он помог отрезать последнее, что связывало две стороны души, одна из которых отвернулась по вине других. Ее руки уловили два камня, разглядывала и задумывалась. Пока девочка не успокоится, виновные продолжат смеяться, думая, что наконец хворь перестала тревожить. Может...? А верно ли будет? Они ведь сами подобно миазм, разрастались, думали, что пламя - спасение. Почему бы не доказать обратное? Она не способна решать силой, но есть у того, что принесет больше вреда, чем пару тумаков. Сердце издало лишний стук, это не свойственно детскому разуму - думать о вреде других. Но почему они могут, а она нет? У нее больше никого нет. Нечего терять, некого любить, негде жить. Раньше она часто помогала что-то поджигать, особенно для готовки или того же светила-... В голове проявилось озарение. Спрятав камни, ее тело унеслось к единственному месту, что было спасением от всего и хранилищем, особенным хранилищем теплых воспоминаний. Прошло лишь пару дней, но люди успели коснуться своими руками, раскапывая каждое тело и сжигая по одиночке. Она наблюдала изо полусожженных деревьев, как старания могильщика сходят на "нет". И так до самой ночи, ведь осталось совсем немного... На разрытых могилах и сгоревших останках все еще витал дым. Это... точно хаккмарцы? Точно ли те верующие люди, что боятся Лешего и его гнева? Или их что-то подтолкнуло на это... С тяжестью на душе, девочка подошла к разрушенному обугленному дому. Все зашивает алыми нитями, зачеркивается жирным крестом. Руки без зазрения и страха обжечь об еще не совсем остывшие остатки, пытаясь найти желанное. И пока луна освещала, она наконец нашла крайне искалеченную часть огнива. Осталось найти другую, что становилось в разы сложнее и сложнее. И когда не сразу, нашелся второй. Чувство, достигшее сердце, наконец заставило тело дрожать от некого волнения... Нечего бояться больше, сеялось желание узреть, как те страдают.. Жестокость?
Детское безраздумие... Она едва ли вспоминала как идти вниз, по той самой тропе. Не возникало желания с кем-либо говорить, да и не с кем - все разошлись по домам, оставив лишь небу светиться ярче самих звезд. Самый ближний дом, никаких преград, поселение не было омрачено вратами. Тряска продолжалась, месть старалась все подавлять, страх воссоздать разрушения тормошила совесть. Пока наконец она тихо не подошла к дому, не воссоздала пару искр и не подожгла соломенную крышу в одном месте, в другом да в третьем - не сорвалась к укрытию, ибо запах гари становился сильнее да пробуждая жителя. Мало... Мало пламени... Недостаточно! Она скрылась куда-подальше, сидя тихо. Люди вышли и потушили запросто, излив из колодца. И это все? Девочка не знала к кому обратиться за помощью, ведь они никогда не сжигали чье-то тело - догматы не позволяли. Может, не поздно остановиться? Тьма продолжала омрачать разум, напитывая желание мести, как и некую жестокость в ее укоризненных фантазиях. Но... Как бы иначе? Увы, девочка ничего не знала об алкоголе и других способах расширить сие пламя мести. Она сдалась. Ее ноги унесли куда-то вперед, встречая попутно то странников таких же затерявшихся. День, ночь, ни еды, ни денег, ни дома, ни понимания, что делать далее... Старое огниво в руках, разбитый взгляд, желание вернуть прошлое и улыбку единственного дорогого человека. Дитя повзрослело слишком рано. Когда ее остановил чей-то груз, она не смогла им ответить и слова, но действия казались грубыми, чтобы усадить в телегу и пересечь границу как странствующие торговцы - два молодца, которые сжалились на дитя из-за крайне мрачного вида. Для нее был не видан новый язык, что звучал быстрее и слегка грубее. Попытки узнать от той что-то не давало ровным счетом ничего. Пересекли Монзан, даже их толком не зная - не эти земли их волновали, пока кленовые листья и форты не остановили их. И, наконец, вскоре пропустили всех, чья кровью была поставлена гильдийская печать. И наконец, снова новое место. Высадив ту к ближайшей приграничной деревне, телега тронулась. Странные монеты, другие люди, чужая речь начали настораживать, навеивать непонимание. Где она? Ее вид отталкивал других, кто-то подходил и задавал вопросы, но когда не получали ответа - то уходили, то никак не понимали что делать с бродяжкой. Привели в корчму, где та впервые испила хоть что-то помимо воды, взгляд встретился с новым обличием в виде старого мужчины, чья речь сбила абсолютно с долгу. Как же ее имя? Лиф, верно? Хорошо, думаю, я тебе смогу найти место, если будешь работать. Что скажешь? Тьма снова что-то прошептала той на ухо. Хоть та и согласилась, но испытала новое чувство. Настороженность?
Яблочный сад деревни Стиирканда, что прозвали местные Альктиром. Каждый плод на ветви изливался медовым светом, а вкус радовал своим карамельным привкусом. Восцарение спокойствия и радушного приветствия, много людей понимали ее речь, ведь каждый убегал от того, что в Хакмарри тревожило, не взлюбило. Никаких тел, никакого мрака, лишь помощь старому человеку в сборе и уходе за деревьями. Она наблюдала за тем, как их резали, давили сок, готовили в бочках уникальный хобсбурский напиток. У нее теперь было имя, постепенно настроившаяся жизнь за несколько месяцев. Таковая забота о ней напомнила прошлое, которое тщательно пыталась забыть. Когда пытались с ней заговорить другие, в теле пробиралась дрожь, как и желание проглотить язык. Доверие медленно протекало, даже несмотря на всплески эмоций, замечая чьи-то взгляды на себя или смех. Как же тяжко от пересыхания в горле, тяжкого дыхания, чуять запаха гари от воображаемой пламени. Факела и обычные фонари сильнее пробуждали и страх, и стремление узреть ярое пламя, сжирающее что-то великое, ибо не впервые в корчме слыхала, насколько бережно относятся к алкоголю, узнав еще одно понимание - оно обожаемо огнем. Фантазия истязала ее душу и сожаления о том, что не узнала об этом раньше, не смогла достать хотя бы бутылочку спирта, разлить по дому и наконец поджечь, увидев облака дыма, крики убийц и впоследствии угли. Каждая ночь становилась чуть ли кошмаром, пока девочка не приняла решение - сжечь. Хоть что-то... Что-то невесомое, незначительное. Узнав деревню
вдоль и поперек, она направилась лишь ночью к одному из древ у озера, так еще попутно подхватив бутылку ракии да старое огниво. Лишь бы не привлечь внимание, хотя оно все равно будет... Лиф подошла ближе в осенний вечер и, открывая пробку, облила всю крону. Взяла палку, издала пару чирков, пребывая под воспоминаниями той чудесной ночи... Когда стала узреть первый маленький огонек, ее тело стало укрытием от настигшего ведра. Он становился сильнее, пока не стало достаточно, касание огнива к кроне не дало должного - лишь оставалось достать до самой нижней ветви. Девочка затушила ветвь и стала лезть на иву. Чирк, второй, третий... Небольшое пламя касалось едва ли самой кожицы, пока медленно и уверенно переходило в нечто большее. Она начала спускаться, хоть и не столь удачно. Боль в боку оказалась не столь важной, как наблюдать за тем, насколько яркие языки обхватывали каждый кусочек. Отошла назад. Впервые за долгое время ей напомнил тот самый пожар, унесшую ее прошлое, ее счастье. Однако это более не приносило боль, а лишь воспоминания. Раздающееся тепло согревало, утолило ту самую жажду. Некое облегчение и осознание, что только огонь давал ей спокойствие, принятие ошибок и хранило в себе нечто большее. И тогда она испытала новое чувство. Безмятежность?Раздался позади крик. Похоже, что-то все же повторяется, но крайне мимолетно. Ее увидели с пустой бутылкой в руках и тем самым огнивом. Однако лишь под утро. Приведя обратно домой, уши едва ли улавливали разговоры взрослых, пока не раздалась боль от порки - она вскрикнула. С каждым ударом, девчушка пустила слезы, не сразу понимая, что заслужила. Вот только с сия ивы руки и глаза желали лишь сильнее узреть пламя. Сжечь что-то еще, хоть бы дерево, хоть бы целый дом! Что-то унявшее ее гнев, кошмары, почувствовать удовлетворение, как обидчик теряет от пламени тоже самое, что пришлось пережить и Лиф. Ей более не давали алкоголь, огниво отняли, заставляя ту метаться, проклинать своего опекуна, хоть и не так громко. Она понимала одно: ничего той более не дадут. Глаза старика стали напитываться презрением и недоверием, что давало той лишь один знак - они не уживутся, он более не даст ей возможности унять свои боли и испытывать желаемое, даже несмотря на его знание хакмаррского. Доверие пропало одним взмахом. Оставалось только одно - найти место, где ее познания и желания свершаться, ибо четырнадцатый год той подошел быстро. Волосы пришлось вновь резать, боясь быть отторженной. Тело будто перестало меняться, преобразившись в не столь худое крепкое строение. Ни груди, ни талии, словно проклятие или сама судьба указала на жизнь вне женской оболочки - это и к лучшему. Взгляды не раз падали на проходящих женщин лишь с некой завистью, заглядением и обжигающими голову мыслями, ведь почти каждая знала о Лиф, что сожгла старую иву. Изредка за все время в саду тот даже за труды и давал по медяку. Но этого было недостаточно, слишком мало. Губы сжимались с каждым разом, слыша голоса. И лишь проезжающие мимо воссоздавали вопрос: "куда направиться душе моей таковой?" Оставался единый путь, дорога, ведущая в сети Пандоры: встретит ли счастье и мечтания Тьмы, держащая ее глаза злобы открытыми, или же тяжести, скрепившие раздумья о сих землях более угнетенно? И вскоре, не зная дороги, Лиф больше не видели в Альктире. И чем ниже по картам она спускалась, тем ярче смеялись грезы, сильнее острилось непонимание речи, пары хобсбурских выученных слов становилось недостаточно - девочка их не учила из принципа. И пока ее глаза не встретились очередной караван, душа испытывала одно. Уныние?
Она чувствовала себя маленькой, глядя на чудесные горы. С ней никто не разговаривал, принимая за очередного бродяжного мальчишку, что помогал по мелочи с лошадями, за это получая немного еды и питья. Меж ними не чувствовалось и нотки звуков, что были бы ясны двум сторонам, лишь жесты. Ноги устало затекали, при том впервые за всю жизнь Лиф не видела столь большого поселения с высокими башнями, каменными домами и широкими портами Нортэ. На сием их странствие и дороги разделились. Ходьбы по новым местам казались продлинными лабиринтами, муравейником, разделяющую богатую и бедную прослойки. Рыба, древесина, изделия напомнили о старой боли и первой игрушки... Как же хочется огниво и лопату, однако денег едва хватало на иные нужды. Первая попавшаяся таверна окружила уютом, обволакивало холодное и не совсем бледное тело. Она указала пальцем на стоящее простое блюдо на столе большой компании хобсов - ей подали простую кашу с яблоками. Лишь от одного вида к горлу приблизился ком, как и измученное желание сжечь у этих людей самое дорогое, но не видела особой причины, цели и того, что могло бы приблизить. Что же делать дальше? Ни понимающей речи, ни цели, даже денег, лишь желая снова зажить как обычный человек. Желала, чтобы ее стремлениям никто не препятствовал. Поднимаясь со стола, серые глаза со скукой направились к двери, распахивая настежь. Глядя в сторону морей и великих суден, Лиф долго стояла раздумиях, чувствуя, как в один момент ее облегчила в грузе. Осознав произошедшее в мгновении ока и в виде убегающего силуэта, длинные стопы помчались в догонку. Десятки препятствий и уличных оборотов утеряли след беглеца, дыхания едва хватило, чтобы прийти в себя. Ярость переполнила кувшин. И снова неудача, да сколько же можно?! Нужны деньги, нужно жилье, еда и вода, нужно начинать новую жизнь. Нет понимания хобсбурского, как и сил куда-либо идти, даже домой, не зная тропы обратно. Бродя по закаулкам и пытаясь найти порт, темновласая не раз встречала на себе взгляды любопытных, обращения к себе не ясной для той речью, лишь испытывая... Опустошенность?
Время близилось к закату. Людей становилось меньше на улицах, закрывая окна. Попытка просить еду завершалась презрением, бранью и угрозой палками, метлой, да хоть ножом, рубя продаваемую рыбу. Живот бурчал, усталость привела обратно к порту, к той самой таверне, наконец усевшись на пол у стены - хотя бы тут было теплее. Глаза закрывались, медленно погружая в сон. У нее ничего не осталось. Она никого не понимала, медленно бросая попытки искать помощи, надеясь на привычную доброжелательность. Теперь Лиф сама по себе. Тьма ослабила хват, словно вникая в ее проблему, а шепоты проявлялись в голове лишь едиными вопрос: "Кража - твое спасение". Спасение? Не настолько быстро, не настолько сильна и маневренна, о какой краже идет речь? Однако... что если попробовать? Ведь иного варианта просто не созерцал пред ее глазами. Открывая веки, людей стало в разы меньше, разговоры тише, большегрудая прислужка тыкала в нее пальцем, перешептываясь с тавернщиком. И наконец, проявились те, чьи кушанья перед столом выпускали свои ароматы среди запаха пота, гари и некой солености. Трое людей и одно остроухое существо с тяжестью о чем-то разговаривали, смотря что-то на столе. Она поднялась с трудом, подойдя к ним довольно медленно. Карта? Рисунок со странными узорами. Рука едва ли потянулась к ближайшему окороку, заметив взгляд работников. Не повезло... В один момент ее тонкое запястье было схвачено сидячим, говоря грубо на неизвестном языке и поднимая схваченную длань как можно выше. Ребенок прошипел от боли и вскоре передернулся от воспоминаний вновь. Он начал кричать на хакмаррском и изрядно пытаясь обхватить руку, чтобы не было так тягостно. Снова взгляды презрения, которые так надоели и придали больше душевных мучений. Ее вывели из таверны и толкнули за порог. Падение на каменную тропу отрезвили, заставив заплакать с криком от безысходности. Лучше бы оставалась в Альктире. Ни желания, ни сил подняться, лишь реветь. Кто-то ей кричал в ответ, но той было плевать. Один удар ногой по ее боку заткнули ту полностью, пытаясь вновь поймать ртом воздух, как и ощутить плевок на свою щеку. Как же низко она пала... Наступила ночь. Глаза открылись, всхлипы прекратились. Она медленно принимала судьбу едину - смерть. Разум омрачался, все внутри слабело... Пока краем взгляда не уловила чью-то длань. Опуская пустой взгляд, она узрела ту самую прислужку, наконец обхватив едва за руку и не сразу поднявшись. Все плыло, ноги косились, готовясь вновь упасть. Дама завела обратно в таверну, где уже все было пусто, скамьи подняты на столах сиденьями вниз, деревянные полы слабо поблескивали от чистоты. Ее медленно вели на второй этаж в одну из комнат, дав попутно и рыбью похлебку. Хоть и холодную, однако какая разница? Хоть что-то за этот чертов день!
Пару дней хватило для изменения жизни полностью... Лиф не могла выразить благодарность помимо помощи в мытье посуды и перетаскивать продукты в подвале. Они не понимали друг друга, пока в один день прислужка, чья доброта запомнится на долго время, не привела мужчину, чей хакмаррский говор заставил ту взбодриться и сказать единое: "Я хочу жить, не важно как и где." Вопрос поставился иначе... "Я могу помочь там, где нужна лопата, а там сам пойму чего захочу." Лиф прозвалась новым именем - Каир. То, что пришло первым в голову. Ее отвели к одному из домов, вскоре предложив лишь одну работу, что стала большим противоречием в жизни и всему, чему учил старик.. В первую неделю она пошла с двумя наемниками, найдя очередного должника - ребенку предложили раскопать место. Тьма лишь в ответ улыбалась, наблюдая, как от такого наказания на долги и злодеяния Лиф стала твердеть. Морально. Когда те из приближенной к Нортэ деревни забрали молодожен, парню пришлось наблюдать, как та закапывала медленно и заживо его невестку. Это... перебор - и так каждый раз, пока не дали плату за молчание и помощь в столь черном деле. Во второй раз пришлось крепче взять в руки данную лопату и наблюдать, как предатель наемничьей гильдии со слезами умолял вспороть горло этим самым инструментом, находясь в подвале. И в третий, когда пришлось закапывать остывшее дело куртизанки, не исполнившей приказы наемников. Может лучше было сжечь? Не позволили. Почему она это все делала? Ребенку дали понять, что за ослушание последует кара. Хотя, учитывая, что той уже исполнилось пятнадцать, таковой себя более не считала, ибо купленное за заработанные деньги огниво, уверенности становилось больше, ведь таковая плата стала более весомой причиной не сбежать, ужаснувшись жестокости, а наконец купить то, что забрали у нее давно. И вновь наступило желаемое чувство - возбуждение..?
Проходя дальше и дальше от Нотрэ, глазу чаще встречались одиночные дома и даже средь них замечались заброшенные, забытые и обкраденные кем только можно. Возле нее ходил лишь один наемнник, следил, чтобы "мальчишка" никуда не удрал. Это и раздражало Лиф, она хотела побыть одна и утолить ломку, ибо сжигание обычных палок и фонарей никак не удовлетворяло внутренние терзания причинить кому-то вред по-своему. Как же она долго того ждала... Время наступало к сумеркам. Заходя дальше и дальше, она наконец нашла что-то одинокое и далекое от людей - старая одинокая конюшня с небольшим полем. Однако там более никого не было. Конечно, внутри не оказалось кого-то живого, но хотя бы понаблюдать за возвышенным пламенем более чем хотелось. Осматриваясь по сторонам, она подошла ближе, доставая из сумки бутылку алкоголя. Наемнику стало жаль "жидкое золотое", купленное за свои же деньги по просьбе той. Лиф обходила, осматривалась. Мысли о мнении о ней со стороны перестали казаться даже громкими и значимыми. И наконец, нашла слабое место, которое бы провело пламя далее - остатки от солом и разбитая бадья. Обливая их немного без раздумий, сделала пару чирков. Вот только наемник не позволил дальнейшему случиться, обхватывая за шиворот и уводя обратно. Она пыталась вырваться и кричать своим грубоватым голосом, но все оказалось сильнее ее... Раздражает. И уже тогда раздался тревожный звон. Через пару дней господин донес своему последнему наемнику и дитю одно - настало время менять место, они же сами погрязли в долги сильнее, чем те, которых карали. Предел, что стал в Нотрэ чуть ли не последней новостью в некоторых обширных тавернах и слухами торговцев, которые даже некие из них наоборот оттуда вернулись, рассказывая о происходящем. Каир была недовольна, но что уж сделаешь... Садясь на корабль, они тронулись... Сколько дней и ночей было без дела, потому иногда общалась с господином с его же позволения. Лиф была раздраженней и крайне злой, решившись на одном - к черту их. Не шуми, не привлекай лишнего внимания, выполняй приказы. Она ждала и тем временем на палубе смогла создать неприятности, особенно когда пыталась защититься своей лопатой от пьяного пассажира... Вот только обвинили именно ее, наконец расскрыв личность девушки во время ее истерики от несправедливости. Теперь уж точно надо сбегать... Прибыв к порту главного острова, подростку отобрали лопату и купленное огниво, снова. Ее руки свазали, а сама ходила за господином, сначала пытаясь договориться в Вальморне, затем в другом поселении на другом острове... С нее хватит. Лишь когда на них в лесу наткнулись пару вооруженных людей, она и нашла момент для побега, разорвав вскоре веревку зубами, хоть и крайне долго. Не зная куда идти и потеряв полноценное доверие к людям, юная могильщица была готова выжить, вновь заработать деньги хоть где-то и наконец начать жизнь самостоятельно. Без какой-либо помощи. Как и познание, что этот Предел гораздо больше, чтобы зажить иначе не как отшельник, но и безнаказанно, безсвидетельственно нести за собой пламя. И теперь, Леший поймет, что она несет лишь благо своими желаниями, чем те, кто это делает ежедневно да во вред.
Имя
Лиф, Каир
Возраст
15
Раса
Человек
ООС-ник
ILoveLatte
Внешность
Ее образ имеет смешанные корни, отчего выглядит из-за состриженных черных волос и острых черт лица как мальчишка. Старые царапины видны на лице, также холодный серый взгляд. Тело преобладает небольшой высотой и наконец весьма средными параметрами: не крайне худощава, но и полной назвать нельзя. Бледнокожая и вечно стеклянная мордашка. Она носит помякшие обычные одежды крестьянки, ботинки изношены, а рубаха перемотана веревкой, явно слишком велик для той размер. Руки кажутся сильными, ибо не раз пришлось что-то или кого-то закапывать с детства.
Характер
Лиф совсем необщительная и может изредка нагрубить. Ей трудно находить язык с людьми, при этом язвить - пожалуйста! Как и проклинать обидчика, не видя в своих действиях что-то не так. В ней нет щедрости, сострадания или привычного понимания доброты, действуя как обычный подросток со своими завышенными ожиданиями, яркой реакцией и импульсивностью во время гнева. Проникнуть за стенами ее оболочки недоверия достаточно трудно, однако та готова на работу, где нужно копать (не добывать руды, не путайте) или что-то сжигать, которое любит больше всего из-за некой травмы, которая со временем стала психологической зависимостью причинять вред. Ее мимика абсолютно сумбурна: то может ярко реагировать, то способно и вовсе не выдавить и каплю эмоций. У нее нет отвращения к мертвым телам, расчлененке и крови. Вот только ее способно довести морально несколько вещей: ложь, любое насилие в ее сторону и какие-либо запреты. Способна ли кем-то дорожить? Возможно. И когда один мир кружится долго вокруг нее, все становится ненавистным.
Навыки
"Копай!" - Основная работа Лиф заключалась в закапывании или выкапывании что-либо, отчего подобное не составляет трудностей, если давать время на отдых.
Ракийный исследователь - знает как обращаться с яблоками и рецепт изготовления фирмового хосбурского напитка. Только его, верно.
Пиромант - умения обращаться с огнем и пары способов поджогов, что дает и удовлетворить свои психологические потребности, при этом причинить себе массовую боль.
Хакмаррка - обладает лишь этим языком. Никакого амани и грамматики.
Лопата - владением этим прекрасным инструментом дало возможность им не только работать, но и защищаться хоть как-то.
Страхи
Ее доверие можно легко разрушить.
Хоть что-то должно гореть...
Языковые барьеры дают о себе знать.
Вам когда-то приходилось наблюдать вечный переходный возраст?
Мои вещи - мои руки.
Привычки
Разве что вытирать свои руки обо что-то другое, нежели об себя.
Цель
ДА ГОРИТ ОНО ВСЕ ЯРКИМ ПЛАМЕНЕМ!
Начать новую жизнь, избежав наказания за свои злодеяния.
Последнее редактирование:
На роли: Ребенок; Пироман.