Почему вид обнаженных человеческих внутренностей считается таким уж ужасным? Почему, увидев изнанку нашего тела, мы в ужасе закрываем глаза? Чем это так отвратительно внутреннее наше устройство? Разве не одной оно природы с глянцевой юной кожей? Что же бесчеловечного в уподоблении нашего тела розе, которая одинаково прекрасна как снаружи, так и изнутри? Представляете, если бы люди могли вывернуть свои души и тела наизнанку — грациозно, словно переворачивая лепесток розы, — и подставить их сиянию солнца и дыханию майского ветерка…
Глава I: Рождение в Сукне и Цифрах
Год 170-й не был милостив к Ария-Повьору. Зима вцепилась в каменную громаду собора и остроконечные крыши домов острыми когтями стужи, вымораживая узкие улочки до самого камня. Воздух в городе был густым от дыма очагов и запаха застывших нечистот. Именно в эту пору, когда жизнь цепенела в ожидании хоть какого-то тепла, в доме торговца сукном Жерара Прюдона-Ламартиньера раздался крик новорожденного.
Ребенок появился на свет не с пламенем страсти или бунтарства в душе, а с тишиной, нарушаемой лишь мерным тиканьем водяных часов в кабинете отца. Девочку. Второй ребенок, и вновь не сын. Аликс, супруга Жерара, слабая и поблекшая женщина из обедневшего дворянского рода, встретила эту весть молчаливой слезой безысходности. Ее долг остался невыполненным.
Жерар же, мужчина с лицом, высеченным из гранита житейских тягот, не проронил ни слова. Он молча осмотрел дочь, отметив про себя здоровый цвет лица и отсутствие явных изъянов. Ее нарекли Мари-Жорж Констанция — именами, звучащими как твердая монета, брошенная на прилавок судьбы. Надежды на воинскую доблесть или монашеское смирение не возлагалось. Ее будущее виделось ему иным — полезным активом, деталью в механизме семейного дела.
Первые годы жизни Мари-Жорж прошли под аккомпанемент скрипа ткацких станков и глухих ударов вальков, выбивавших пыль из дорогого сукна во внутреннем дворике. Ее колыбель стояла не в парадных покоях, а в смежной с конторой отца комнате, где воздух был пропитан запахом шерсти, воска для печатей и старой бумаги. Няней ей служила Перрин Легуа, женщина из друнгарских крестьянок, чьи шершавые руки пахли луком и мылом, а речи были полны суеверных шепотов о феях и стучащих в окно душах усопших. Эти сказки Мари-Жорж слушала с широко раскрытыми карими глазами, но не страх рождался в них, а холодное любопытство, будто она пыталась оценить практическую пользу этих неведомых сил.
Ее мир с самого начала был миром фактов, а не грёз. В пять лет она уже знала, что плач не принесет ей ни желанной куклы, ни лишней минуты внимания. В семь — безошибочно отличала камвольное сукно от саржи на ощупь, с закрытыми глазами. К десяти ее игры приобрели странный, деловой характер: она раскладывала на полу лоскуты ткани, как карты, ведя немой торг с воображаемыми купцами из Чевальера, ее тонкие пальцы выводили на вощеной дощечке не цветы, а ряды аккуратных цифр — подсчеты гипотетической прибыли.
Отец наблюдал за этим с молчаливым, сдержанным одобрением. Он начал брать ее с собой в лавку, и не для того, чтобы похвастаться дочерью, а чтобы та запоминала. Запоминала лица поставщиков, цены, названия сортов ткани. Он говорил с ней не как с ребенком, а как с стажером: сухо, по делу, требуя четких ответов. Ласка заменялась кивком, одобрение — фразой “сумма сходится”.
Мать, Аликс, тщетно пыталась привить девочке основы благонравия — вышивание, молитвы, смирение. Но пальцы Мари-Жорж неловко держали иглу, а слова псалмов забывались, уступая место в памяти цифрам из отцовских гроссбухов. Ее душа, казалось, была соткана не из божественной искры, а из тех же грубых нитей, что и товар ее отца — прочных, практичных и лишенных романтичного блеска.
Ее детство не было освещено солнцем. Оно было озарено тусклым светом сальной свечи, под которой счетовод Месье Реноден скрипел пером, а маленькая черноволосая девочка сидела рядом, неподвижная и тихая, впитывая не сказки, а суровую грамматику меркантильного мира. Она училась не жить. Она училась выжимать прибыль из самого бытия. И этот навык стал ее первой, еще смертной, формой магии.
Глава II: Чернильная Кровь и Шерстяная Власть
Отрочество Мари-Жорж не знало света. Оно было погребено в конторе, что примыкала к лавке отца — комнате, где воздух был густ от запаха старой бумаги, сукна и пыли. Здесь, под потолком, почерневшим от дыма свечей, проходили ее дни.
Смерть матери от чахотки прошла почти незамеченной в ритме этого дома. Аликс де Бурж угасла тихо, как и жила, оставив после лишь выцветший портрет и чувство невыполненного долга, которое теперь целиком легло на дочь. Жерар смотрел на Мари-Жорж все пристальнее. Ее образование, прежде бывшее странной прихотью, стало необходимостью.
Он начал с малого: заставлял ее сверять счета, искать ошибки в толстых гроссбухах, которые вел старый Реноден. Пальцы девочки, еще недавно пытавшиеся неуклюже держать иглу для вышивания, теперь уверенно водили грифелем по вощеной дощечке. Цифры, эти сухие, бездушные символы, были ей куда понятнее и роднее, чем стихи трубадуров или молитвы. Они лгали реже людей.
Переломным стал день, когда Реноден не явился на службу. А потом не явился вновь. Слуги шептались о повальной болезни, выкашивающей квартал за кварталом. Для Жерара это была не трагедия, а катастрофа деловой логистики. Он молча привел дочь в контору и указал на высокий конторский стул, за которым тридцать лет сидел старый бухгалтер.
— Суммы должны сойтись к полудню, — произнес он, не глядя на нее, и вышел, хлопнув дверью.
Ей было пятнадцать. И она свела суммы. Не с первого раза, не без помарок, но свела. Это был не подвиг гения, а результат годов молчаливого наблюдения. Она знала почерк Ренодена, его систему, его маленькие хитрости. Она нашла две его ошибки и одну, куда более серьезную, — попытку вора-приказчика Юга Леклерка скрыть недостачу.
Она не прибежала к отцу с криками. Она аккуратно вписала исправления, подсчитала ущерб и положила исправленные книги ему на стол, молча указав тонким пальцем на сумму недостачи. В тот вечер Леклерка выгнали с позором, а Мари-Жорж стала не просто дочерью в доме. Она стала функцией. Ключевой и незаменимой.
Ее мир сузился до пергамента и циферблата. Она изучила поставщиков отца лучше, чем он сам: кто склонен к задержкам, кто завышает цены, у кого есть тайные долги. Эта информация копилась в ее голове, превращаясь в тихое оружие. Она научилась составлять письма — сухие, вежливые и не оставляющие пространства для возражений. Ее слова на бумаге имели вес, которого ей самой никогда не дали бы в мире людей из-за ее пола и возраста.
По вечерам, когда ставни закрывались, она не шила и не молилась. Она тайком читала. Не рыцарские романы, а отцовские книги по алхимии — но не в поисках философского камня. Ее интересовали рецепты стойких красителей для тканей, способы очистки металлов для монет, яды для крыс, портивших дорогое сукно. Она искала знания, дающие практическое превосходство. Власть над веществами, над процессами. Это было ее первой, еще неосознанной, молитвой силе, которую она могла бы контролировать.
Иногда в лавку приходил Месье Жильбер, нотариус. Он вёл дела в половине города и имел привычку обсуждать с Жераром новости за бокалом вина. Мари-Жорж, сидя в углу с бумагами, была невидима для них. Они говорили о банкротстве семейства Бушар, о долгах мелкого дворянина д'Атакьюэ, о новых налогах от короны. Она впитывала это, как сукно впитывает воду. Она начала видеть не просто людей, а сети обязательств, долгов и тайн. Она поняла, что истинная валюта — не ливры, а компромат.
Ее отрочество закончилось, так и не успев начаться. Оно умерло, задавленное тяжестью гроссбухов, и из его пепла возникло нечто иное — идеальный, безжалостный механизм из плоти и крови, способный видеть душу мира в колонках цифр и находить слабые места в самых прочных, на первый взгляд, союзах. Она еще не знала, что за пределами ее конторы существуют существа, для которых такие механизмы — самая ценная добыча. Но она была готова к их приходу. Ее разум уже был их зеркалом.
Глава III: Ткач Паутины
Юность Мари-Жорж Констанции Прюдон-Ламартиньер не знала балов, поклонников и тайных свиданий. Ее балом был ежедневный отчет перед отцом, ее поклонниками были поставщики, заискивающие перед ее расчетами, а тайные встречи происходили в полумраке конторы с потрепанными гроссбухами.
К восемнадцати годам она стала тенью Жерара, его правой рукой, без которой механизм торгового дома давал сбой. Она не просто вела счета. Она управляла ими. Ее ум, отточенный годами молчаливого наблюдения, научился видеть не просто цифры, а паттерны — схемы, скрытые за ними. Она предсказывала колебания цен на шерсть в зависимости от слухов о новом походе на север, вычисляла самого надежного перевозчика по Лорне, чьи баржи приходили с опозданием не более чем на день, и знала, какому из кредиторов отца можно не платить полгода, и тот не посмеет пикнуть.
Ее власть росла тихо, как плесень в подвале. Она начала диктовать условия. Сначала робко, предлагая отцу тот или иной вариант сделки. Потом — увереннее, оставляя ему лишь право подписи под уже готовыми договорами. Старые компаньоны Жерара, приходившие в лавку, с удивлением отмечали, что дочь торговца говорит с ними на равных, ее аргументы железны, а память — безжалостна. Она могла вдруг вспомнить долг трехлетней давности или усмехнуться в ответ на завышенную цену, мгновенно приведя текущую стоимость товара в Чевальере.
Ее единственной отдушиной, странной и тайной, стали вечерние визиты к нотариусу Месье Жильберу. Старик, видя ее острый ум, разрешал ей пользоваться своей библиотекой — самой обширной из частных в Ария-Повьоре. Здесь не было рыцарских романов. Здесь были труды по халфскому правлению, трактаты по алхимии, мемуары финансистов Флорции, что облеплена войной. Она изучала их с тем же холодным рвением, с каким вела счета. Она искала формулы власти. И находила их.
Именно там, в пыльных фолиантах, она вычитала о концепции “долга”, как ее понимали древние — не просто денежного обязательства, тотального и пожизненного, проникающего в саму душу должника. Это стало ее откровением. Она поняла, что деньги — лишь самый примитивный вид долга. Существуют долги чести, долги страха, долги благодарности. И их можно начислять, учитывать и предъявлять к оплате.
Она начала применять это знание. Узнав, что дочь их основного конкурента, Эсташа Бушара, беременна от женатого человека, Мари-Жорж не поспешила с сплетней. Она навела справки, нашла цирюльника, который мог бы решить ”проблему”, и анонимно предложила его услуги растерянной девушке. Проблема была решена. И Мари-Жорж получила свой первый неоформленный вексель — молчаливое, невысказанное знание, что однажды она может постучать в дверь Бушара и потребовать оплаты. Она стала ростовщиком не золота, а влияния.
Отец, тем временем, все настойчивее заговаривал о замужестве. Он присматривал кандидатов с выгодными связями. Сын сборщика налогов Жан де ла Мерси — пустой щеголь. Вдовец-судовладелец Робер Фавье — грубый и жадный старик. Младший отпрыск разорившегося дворянского рода Анри д'Атакьюэ — красив, но нищ. Мари-Жорж рассматривала их как бизнес-активы, оценивая их связи, долги, перспективы. Ее расчет был прост: брак — это слияние. И она не собиралась быть поглощенной. Она готовилась поглотить.
Именно тогда в ее жизни начали происходить странности.
Сначала это было почти незаметно. На ее конторке, среди аккуратных стопок бумаг, появился листок с выведенным на нем сложным геометрическим узором — переплетением линий, напоминавшим то ли печать, то ли астрологический символ. Она смахнула его, решив, что это черновик какого-то клиента.
Потом, возвращаясь однажды вечером от Жильбера, она почувствовала на себе чей-то взгляд. Не мимолетный, а тяжелый, изучающий, будто ее не просто видели, а оценивали на вес, на прочность, на пригодность. Она обернулась, но в темном переулке никого не было. Лишь на мгновение ей показалось, что в высокой арке напротив мелькнула тень, двинувшаяся не по ветру, а против него.
Тремеры давно наблюдали за Ария-Повьором. Их агенты, смертные и нет, складывали информацию в бесконечные досье. Месье Амбруаз де Валанкур, столетиями плевший сети влияния в городе, получал донесения о всех, кто представлял интерес. Имя Констанции всплывало все чаще. Сначала как курьез — девушка, ведущая счета. Потом как фактор — ее расчеты влияли на потоки товаров и денег. А затем — как феномен.
Де Валанкур, бывший юрист, оценил ее главный талант: она мыслила категориями систем и долга. Она видела мир как гигантскую судебную книгу, где у всего была цена и все было связано взаимными обязательствами. Это был идеальный, редчайший склад ума для неофита Тремер. Она была рождена, чтобы служить Пирамиде. Она уже строила ее инстинктивно, в миниатюре, из страхов и секретов ария-повьорских купцов.
Однажды утром, разбирая почту, Мари-Жорж обнаружила среди счетов и деловых предложений конверт из бумаги невиданной плотности и белизны. На нем не было ни имени адресата, ни печати отправителя. Внутри лежал единственный лист. Текст был набран изящным, почти машинным почерком, который она никогда не видела.
В нем не было приветствия. Не было подписи. Лишь сухой, лаконичный вопрос, от которого кровь застыла в ее жилах не от страха, а от холодного, щекочущего разум любопытства:
«Скольким людьми в Ария-Повьоре вы владеете на текущий момент, мадемуазель? И достаточно ли вам этой власти?»
Ниже был начертан тот самый сложный геометрический узор, что она уже видела прежде. Он выглядел как печать. Как вызов. И как приглашение.
Мари-Жорж долго сидела, держа в руках этот листок. Она перечитала вопрос несколько раз. Она посмотрела на гроссбухи, на аккуратные столбцы цифр, которые были всей ее жизнью. Владела ли она кем-то? Да. Старым Бушаром, обязанным ей молчанием. Де ла Мерси, чей отец был должен ее отцу. Десятком мелких торговцев, чьи долги она контролировала.
Достаточно ли ей этой власти? Нет. Никогда не будет достаточно.
Она не знала, кто прислал письмо. Но впервые в жизни она почувствовала, что есть кто-то, кто видит мир точно так же, как она. Кто говорит на ее языке. И этот кто-то был несравнимо сильнее.
Она аккуратно сложила письмо и спрятала его в потайной ящик своего стола. Рядом с бухгалтерскими книгами. Это была самая ценная из ее активов. И самая опасная рукопись.
Глава IV: Чернильная Жертва
Ответа на письмо не последовало. Мари-Жорж не стала искать отправителя — ее практичный ум подсказывал, что подобные силы являются лишь тогда, когда считают нужным. Вместо этого она продолжила свою работу, но теперь с новым, острым ощущением наблюдающего изврата. Ее расчеты стали еще точнее, манипуляции — тоньше. Она как будто готовилась к экзамену, экзаменатор которой оставался невидим.
Через неделю, глубокой ночью, когда в доме спали, в ее комнату вошел человек. Он не открыл дверь — он будто растворился из тени в углу, приняв форму прямо перед ее кроватью. Она не закричала. Она села, охватив колени руками, и уставилась на него широко раскрытыми глазами. Это был страх смешанный с предельной концентрацией.
Перед ней стоял Амбруаз де Валанкур. Он выглядел как уважаемый пожилой господин, но его неподвижность была неестественной, а глаза отражали пламя свечи, словно полированные камни.
— Вы получили мое приглашение, — его голос был тихим, сухим шелестом старого пергамента. — И, судя по вашей деятельности последних дней, приняли его. Вам интересно.
— Мне интересна полезность информации, — парировала она, и ее собственный голос прозвучал с ноткой страха, дрожжаще. Не так, как она говорит всегда. — Вы предлагаете товар? Я жду ознакомления с условиями сделки.
Тень улыбки тронула его бескровные губы. Он говорил с ней не о бессмертии или силе. Он говорил с ней на ее языке. О знании. О порядке. О системе, которая управляет миром из теней — Пирамиде, вечной и несокрушимой. Он рассказал о Доме Тремер не как о сборище монстров, а как о высшей форме бюрократии, где у каждого есть место и функция, где магия — это не колдовство, а точная наука, следующая строгим законам, а власть измеряется не титулами, а доступом к информации и умением ее применять.
— Мир смертных хрупок и мимолетен, — произнес он. — Их законы пишутся на песке. Наши — высечены в камне и крови. Вы можете до конца своих дней считать чужие деньги и выклянчивать крохи влияния у тех, кто глупее вас. Или вы можете присоединиться к архитекторам реальности.
Он не дал ей выбора: в обоих вариантах её ждала смерть, но только в одном из них её душа могла продолжить своё существование. Он предложил ей стать клерком в вечной канцелярии, и для Мари-Жорж это оказалось куда более привлекательным.
Выбор был предрешен. Ее привели в подземелье, скрытое под осыпающимся особняком на окраине города. Воздух там пах старой пылью, железом и чем-то еще, сладковатым и гнилостным — запахом старой крови. Там, в окружении свитков и странных астрономических инструментов, их ждала Элоиз де Танкарвиль. Ее взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по Мари-Жорж.
— Надеюсь, она стоит потраченного времени, Амбруаз, — произнесла она, и в голосе ее звучала надменность, такая же, какую проявляла Мари-Жорж к своим клиентам.
Ритуал не был театральным. В нем не было свечей и заклинаний. Он был похож на юридическую процедуру. Амбруаз де Валанкур прочел сакруманский текст, напоминавший сухой договор о пожизненной службе. Элоиз держала ее за плечи — ее прикосновение было ледяным и неоспоримым, как кандалы.
— Отрекись от солнца, — сказал Амбруаз.
— Прими власть ночи, — добавила Элоиз.
И тогда он укусил ее. Боль была острой и жгучей, но быстро сменилась леденящим холодом, расползающимся по венам. Она чувствовала, как жизнь, тепло, сама ее человеческая суть высасываются из нее, оставляя лишь пустую, звонкую скорлупу. Мир померк, звуки стали приглушенными.
Она была на грани небытия, когда ее заставили заглатывать кровь из чаши, которую поднес Амбруаз. Кровь его была древней, насыщенной силой и знанием. Она обжигала горло, и в сознание хлынули страшные мысли о бытие.
Проклятие вошло в нее. И с ним — знание. Жгучая Жажда проснулась в горле, животный голод, затмивший все ее прежние амбиции. Она издала крик — не от ужаса, а от гнева и физической боли, терзающей её в этом новом, невыносимом существовании. Её вопль внезапно оборвался мучительными позывами к рвоте, из неё извергалось не только содержимое желудка, но и её прошлое, словно оно стремилось вырваться наружу, освободиться от оков.
Когда она пришла в себя, она лежала на каменном полу. Мир вокруг был невероятно четким. Она слышала биение сердца крысы за стеной, чувствовала каждую песчинку на полу. Но при этом она ощущала ледяную пустоту внутри. Ее собственное сердце не билось. В дыхании она больше не нуждалась.
Амбруаз помог ей подняться. Его лицо было бесстрастным. — Добро пожаловать в Дом Тремер, неофит. Ваше обучение начинается сейчас. Забудьте все, что вы знали. Теперь вы лишь чистый лист, на котором нам предстоит написать новые законы.
Элоиз протянула ей простой деревянный стилус и глиняную табличку. — Первый урок, — сказала она без тени улыбки. — Запишите свои прежние долги. Все. И вычеркните их. Они более не имеют значения. Отныне ваш единственный долг — перед Пирамидой. И он никогда не будет погашен.
Мари-Жорж взяла стилус. Ее рука не дрогнула. Она посмотрела на табличку, потом на своих новых повелителей. В ее карих глазах не было слез, благодарности или ужаса. Был лишь холодный, ясный расчет. Она обрела не вечную жизнь. Она подписала вечный контракт. И ее первым импульсом было спросить о размере своей будущей зарплаты и карьерных перспектив новой корпорации.
Ее человеческая жизнь, жизнь Мари-Жорж Констанции Прюдон-Ламартиньер, закончилась. Родилась вампирша Тремер, пешка в великой игре, длиною в вечность.
Глава V: Чистый Лист и Кровавые Чернила
Первые годы не-жизни Мари-Жорж стали временем тотального разрушения и перестройки. Ее более не учили — ее перепрограммировали. Амбруаз де Валанкур и Элоиз де Танкарвиль действовали с методичной безжалостностью хирургов, вырезающих все лишнее.
Ее первым уроком стало смирение. Гордость за свой смертный ум была первым камнем, выброшенным за ненадобностью. Элоиз заставляла ее часами переписывать одни и те же гримуары на мертвых языках, исправляя малейшую помарку ледяным, уничижительным тоном. «Забудь скорость, неофит. Точность — единственная добродетель. Одна ошибка в ритуале стоит века подготовки».
Физический голод, Жажда, была постоянной пыткой. Ее первую трапезу — пьяного воришку, приведенного Амбруазом, — она приняла с животным отчаянием, испачкав руки и платье. После Элоиз заставила ее самой очищать ткань и выскребать каменный пол.
— Ты — инструмент, — говорила она, не глядя на дрожащую от отвращения и голода Мари-Жорж. — Инструменты не пачкаются. Они содержатся в чистоте. Твое питание — необходимость, а не пиршество. Совершай его эффективно и незаметно.
Ее представили Князю, Жоффруа де Нуайе, на еженедельной аудиенции. Тронный зал в подземельях Ария-Повьор был полон теней, движущихся с неестественной грацией. Взгляды Вентру скользили по ней с холодным любопытством, как на новый вид оружия. Де Нуайе, могучий и грозный, лишь кивнул, выслушав краткое представление Амбруаза.
— Следите, чтобы ваш новый колдунишка был остр и не поворачивался против руки, что его держит, Валанкур, — проронил он, и его слово повисло в воздухе законом.
Именно там она впервые столкнулась с Фульбертом Леклерком. Невзрачный Тремер с глазами-щелочками бросил на нее взгляд, полный такой немой, концентрированной ненависти, что он был почти осязаем. Он видел в ней угрозу своему и без того шаткому положению. Позже он «случайно» подсунул ей не ту схему ритуала, едва не приведя к фатальному сбою. Амбруаз наказал ее за невнимательность, приковав на сутки к стене в библиотеке. Мари-Жорж поняла правило: в Пирамиде падающие камни не просто катятся вниз — их стараются раздавить еще на полпути.
Ее смертные навыки нашли неожиданное применение. Изучение Тауматургии для нее было сродни изучению сложного налогового кодекса. Каждое заклинание, каждый жест — это параграфы и подпункты. Кровь была валютой, которую нужно было тратить с умом. Она составляла схемы ритуалов, похожие на ее прежние бухгалтерские отчеты, вычисляя минимально необходимые затраты Витэ для максимального эффекта. Элоиз, обычно скупая на похвалы, однажды хмыкнула: — Убогая, но эффективная методика. Продолжай.
Ее свели с Люсетт. Слепая пророчица, бредущая по катакомбам, обнюхала ее и прошипела: «Вижу цифры. Цифры в крови. Суммы не сходятся. Конечный баланс — пепел». Мари-Жорж холодно отступила, но слова Малкавианки засели в ее сознании, как заноза.
Постепенно ее мир сузился до нескольких локаций: библиотека в капелле Тремеров, наполненная шепотом невидимых стражей и запахом пергамента, ее келья с голыми стенами. Салон Изабель де ла Тур д'Альдор. Последний стал для нее самым опасным полем боя. Здесь, под маской куртуазности, велись войны посредством острот, намеков и легких прикосновений. Здесь она училась читать между слов, улавливать скрытые угрозы в комплиментах Тореадор и презрительное безразличие Вентру. Она научилась улыбаться беззубым оскалом и отвечать уклончиво, сводя чужие попытки ее прощупать к нулю.
Прошлое медленно умирало. Однажды Амбруаз привел ее в контору ее отца. Они наблюдали из тьмы, как постаревший Жерар кричит на нового, неумелого бухгалтера. — Твои активы ликвидированы, — констатировал Амбруаз. — Связи разорваны. Ты — чистая статья в наших книгах. И отныне твоя единственная семья — это мы.
В ту ночь Мари-Жорж в последний раз ощутила что-то похожее на чувство. Это была не тоска, а холодная ярость от осознания собственной былой уязвимости. Она больше не была дочерью Жерара. Она была орудием в руках клана, студентом самой престижной и жестокой академии из всех возможных.
Ее обучение было не о познании магии. Оно было о том, чтобы забыть себя. Стать идеальным, безэмоциональным администратором Вечной Ночи. Лик сохранявший миловидность юности, теперь смотрел на мир с ледяным спокойствием бухгалтера, ведущего подсчет вечности.
Глава VI: Столетние Сводки
Сто лет для колдуна — срок для сдачи квартального отчета. Для Мари-Жорж они пролетели чередой бессонных ночей, наполненных бесконечными гримуарами, кровавыми трапезами и тихими войнами в каменных стенах пирамиды.
Первые десятилетия прошли под знаком железной дисциплины. Элоиз де Танкарвиль вытачивала из нее идеальный инструмент. Мари-Жорж научилась пить, не проливая ни капли, двигаться бесшумно, как сквозняк, и гасить в себе любые всплески эмоций — они были непозволительной роскошью, статистической погрешностью в расчетах. Ее главным испытанием стало освоение основ Тауматургии. Она подходила к магии как к высшей форме бухгалтерии: каждое заклинание — контракт, кровь — валюта, последствия — статьи расхода.
Середина столетия ознаменовалась первым серьезным заданием. Амбруаз поручил ей «навести порядок» в делах одного смертного ростовщика, чья деятельность начала привлекать ненужное внимание церкви. Она не стала устранять его. Она изучила его связи, долги, нащупала его слабости — младшего брата, увязшего в ереси. Анонимное письмо инквизиции, поддельная расписка, и проблема решилась сама собой. Ростовщик, желая спасти брата, продал бизнес подставному лицу Амбруаза. Отчет Мари-Жорж занял три страницы. На четвертой она приложила схемы будущих денежных потоков приобретенного предприятия. Элоиз впервые не нашла к чему придраться.
Именно тогда ее статус начал меняться. Ее стали привлекать к аудитам деятельности других сородичей. Медленно в течении множества лет она достигнет третьего круга послушника. Фульберт Леклерк ненавидел ее лютой ненавистью, но вынужден был терпеть ее присутствие, когда она проверяла его отчетность по сбору крови с городских боен. Она нашла у него несоответствия. Небольшие, но системные. Она не доложила о них Амбруазу. Вместо этого она вызвала Фульберта на частную встречу и сухо изложила ему выявленные суммы. Не как обвинение, а как факт. Он понял. Его взгляд обещал месть, но теперь он был должен ей. Ее первая сделка с сородичем была заключена. Долг был внесен в ее личный, невидимый гроссбух.
К концу века она стала ценным, хотя и могущественным, оператором в городской пирамиде. Ее специализацией были сложные финансовые схемы и манипуляции с собственностью смертных. Она могла за два десятилетия разорить могущественный род, чтобы заполучить нужный Тремерам участок земли, используя лишь слухи, давление кредиторов и поддельные документы.
Ее отношения с внешним миром оформились в строгий протокол. С Князем де Нуайе она общалась лишь по необходимости, ее доклады были кратки и полны фактов. С Люсетт она пересекалась редко, и каждый раз пророчества слепой заставляли ее пересматривать свои планы. В салоне Изабель де ла Тур д'Альдор она научилась не просто выживать, а собирать информацию, мастерски направляя разговор в нужное русло легкой шуткой или наводящим вопросом.
Сто лет превратили миловидную девушку в нечто иное. Ее черные волосы были всегда убраны в безупречно строгую прическу, платья — темные, без украшений, не привлекающие внимания. Ее карие глаза, казалось, видели не людей, а схемы, разложенные на составляющие. Она почти забыла вкус пищи и тепло солнца. Ее мир состоял из сводов правил, потоков крови и тикающих в голове расчетов.
Она не стала могущественной. Она стала полезной. И в Пирамиде это было куда ценнее. Ее столетие не-жизни подходило к концу, и она готовила новый отчет для Амбруаза. В нем не было ни слова о ее личных достижениях. Только цифры, графики и безупречно просчитанные риски на столетие.
Глава VII: Предписание из Эирини
Три десятилетия пролетели как одна долгая ночь, заполненная рутиной ведения счетов Пирамиды. Мари-Жорж погрузилась в монотонный ритм существования. Ее мир был отлаженным механизмом, где она была одной из ключевых, но все же заменяемых шестерен.
Все изменилось в одну из таких ночей, когда курьер в ливрее, от которой пахло пылью дальних дорог и чужой кровью, вручил ей узкий свиток, опечатанный не воском, а каплей засохшей витэ. Печать была ей знакома — сложная геральдическая лилия, переплетенная с змеей. Знак главной капеллы Эирини.
Амбруаз де Валанкур, наблюдавший за вскрытием послания, был неподвижен, но в его глазах мелькнула тень… чего? Раздражения? Тревоги? Он, региональный управитель, также получал свои указания сверху.
Свиток содержал не письмо, а предписание. Сухой, лаконичный текст, лишенный обращений и подписи, лишь номер дела и код авторизации.
«Предписывается: Послушник четвёртого круга Мари-Жорж Констанция Прюдон-Ламартиньер, капелла Ария-Повьор.
Задача: Немедленная подготовка к переходу. Отплытие на Предел.
Цель: Помощь зародившейся капелле. Заложение основ её величия. Составление полного отчета о потенциале региона для дальнейшей экспансии.
Временные рамки: Не ограничены. Результат приоритетен. Судно ожидает Вас в течении трёх суток от получения письма в Чевальере.».
Мари-Жорж перечитала текст дважды. Предел. Дикость, леса, поселения, отрезанные от цивилизации.. Место, где не было ни Пирамиды, ни салонов, ни вековых интриг. Лишь хаос и дикость.
Это не было повышением. Это была ссылка. Или проверка на прочность. Или и то, и другое.
Она подняла глаза на Амбруаза. Тот молча кивнул, его лицо было каменной маской. — Поздравляю с оказанным доверием, — его голос был ровным, но в нем слышался легкий, ядовитый оттенок. Он развернулся и вышел, оставив ее наедине со свитком. В его уходе была обида. Его инструмент, в который он вложил столько веков, уходил из-под его контроля.
Страха не было. Была холодная, знакомая азартная дрожь перед сложнейшим расчетом. Ее старый мир — контора отца, интриги Ария-Повьора — окончательно рассыпался в прах. Ей предлагали чистый лист. Пустую книгу счетов, которую предстояло заполнить. Не в сердце цивилизации, а на ее дикой, кровавой окраине.
Она подошла к узкому окну, выходящему на спящий город. Где-то там, за тысячу лье, ее ждал новый свет, полный тьмы, еще не отлитой в строгие формы Пирамиды.
Она повернулась от окна и принялась собирать свои гроссбухи.
1. Имена, прозвища: Мари-Жорж Констанция Прюдон-Ламартиньер | Прюдон.
2. OOC Ник: Volfone
3. Раса: Вампир, Клан Тремер.
4. Возраст: Биологически - 22
Хронологический - 141
5. Внешний вид: Миловидная молодая женщина с черными волосами, собранными в строгую прическу. Карие глаза. Носит темные, простые и функциональные платья без украшений, соответствующие статусу.
6. Характер: Прагматик до цинизма. Мир воспринимает как сложную систему сделок и балансов. Эмоциям предпочитает холодный расчет. Считает эмоции помехой точным вычислениям. Амбиции направлены на улучшение системы, в которой она работает. Сложный характер сформировался под влиянием строгого отца и многолетней работы с числами.
7. Таланты, сильные стороны: Обладает способностью выявлять скрытые закономерности, системы и взаимосвязи. Подход к тауматургии основан на научной строгости, что позволяет достигать эффективных результатов при минимальных затратах ресурсов. Мастерски организует процессы и собирает информацию.
8. Слабости, проблемы, уязвимости: Она отвергает и презирает бессмысленные социальные условности, ей не хватает сочувствия. Её индивидуальность подавлена строгой иерархией клана, и она видит себя лишь как средство. Она не может действовать в условиях, где нет четких правил и закономерностей.
9. Привычки: Постоянно что-то подсчитывает в уме. Избегает прямого зрительного контакта, предпочитая смотреть на рот или переносицу собеседника, как бы "считывая" данные.
10.Мечты, желания, цели: Успешно выполнить миссию на Пределе. Подняться в иерархии Пирамиды, получив доступ к более высокоуровневой информации и власти над процессами.
11. Клан: Тремер
12. Чин - послушник, круг таинств - четвертый
13. Дисциплины: Тауматургия
14. Мораль: 6
15. Поколение: ?
Последнее редактирование:
