"Qui monstra pugnant cavere debent ne ipsi monstra fiant. Si diu in abyssum conspicias, abyssus quoque te intuetur".
Глава 1: Ex Sanctum Nominum.
Копоть, грязь и смрад - вот что встречает любого путника на окраинах Литуса, крупного портового города на востоке Дартада. Или, быть может, так кажется лишь увязшим в пыльной нищете беднякам? Никто не скажет наверняка. Для тех, кто влачит свое жалкое существование в трущобах за городскими стенами красивые слова имеют мало значения. Лишь изредка прекрасное прорывается в их жизнь, когда в безоблачную погоду на горизонте появляются остроконечные пики дворцов и соборов. Здесь же, вниз от Сенбуржской церкви, гордо возвышающейся над нескладными, кривыми деревянными домами, и вплоть до небольшого речного порта, где рыбаки, насквозь пропахшие рыбой, с утра до вечера разгружают треску с баркасов, спускающихся к побережью, и родилась Мирабель, в день точно не известный. Доподлинно отмечена в церковной книге лишь дата крещения ребенка в той самой церкви на холме - 3 бладрайза.
Завернутую в грязное одеяло, к порогу дома господня девочку принёс седеющий мужчина, облаченный в свой потрепанный мундир. Его звали Маркус Морвейн. Тогда, небритый и подвыпивший, он внушал мало уважения. Но городские знали - когда-то давно, старый Маркус был доблестным милитас, прошедшим многие сражения и положившим собственную жизнь на алтарь своей веры в государство, получив ранение и навсегда оставшись калекой, вынужденным ходить с клюкой. Потеряв способность держать что меч, что плуг, Маркус перебрался в город, где перебивался любой работой, мечтая наконец обзавестись семьей, да потихоньку закладывая свое имущество и военные трофеи, чтобы скоротать еще месяц-другой.
Уже долго был он женат, но дети все никак не рождались. И рад был бы Маркус найти новую жену, здоровую, да только кому он был теперь нужен - бедный калека, у которого за душой лишь рассказы о былом. А ими сыт не будет.
И вот, когда мозоли на коленях от молитв в церкви были истерты в кровь, благодать снизошла на Маркуса. Жена его понесла ребенка. И все то время, что зрел в ней плод, муж ее был на седьмом небе от счастья. Он был уверен, что рождение сына, а в этом сомнений питать ему не приходилось, принесет ему счастье. Изо дня в день, он полировал фамильный меч, да натирал старые латы, готовясь вырастить настоящего воина и после передать их ему, эти бесценные фамильные реликвии.
Но маховик судьбы повернулся вспять и на свет, в результате крайне тяжёлых родов, явилась девочка. Девочка, ставшая смыслом жизни для своей матери, но глубоко разочаровавшая отца лишь одним своим рождением. Маркус был безутешен. Столько лет страданий, мольбы и ожидания, чтобы вместо наследника, высшие силы послали ему дочь. На что ему дочь? Какое ждет ее будущее? Чему Маркус может ее научить? На все эти вопросы у него не было ответа. Лишь горечь сожаления, утопленного на дне пивного бокала.
При крещении, ей было дано имя Мирабель, в честь иконы Мирабель Великомученицы, украшавшей приход Сенбуржской церкви. Священник трижды окунул младенца в купель, распевая слова молитвы. Она гласила, что дитя ждет светлое, праведное будущее, незапятнанное грехом и пороком. Но такое в трущобах мало кто мог себе позволить.
Сразу после крещения ребенка, Маркус вновь запил. Он топил горе своих амбиций в пиве, вине и портовом роме, превратившись в настоящего домашнего тирана. И без того слабая, болезненная жена, в одиночку нянчившая дочку, изо дня в день становилась жертвой криков и побоев мужа, приходящего из кабака под вечер. Конечно, если он приходил. Иногда, Маркус по несколько ночей пропадал где-то на улицах, пока стража не приносила его домой, в усмерть пьяного да измазанного в грязи. И даже тогда, с трудом стоя на ногах, он начинал громить дом, швыряться посудой да ругаться на чем свет стоит. Многие выходки городская стража спускала ему с рук из уважения к ветерану, но терпение не выдержало у его жены. Измотанная несколькими годами ада на земле, он сбежала. Бросила всё - дом, вещи, даже собственную дочь и ушла из мира живых. В узкой, маленькой столовой их дома, в свете одинокой свечи, она вскрыла себе вены. Тихо, пока дочка игралась в самодельной “кроватке”, мать ослабла и дух ее покинул грешную землю.
Нельзя сказать, что мать не любила Мирабель. Напротив, девочка была отдушиной, несколько лет державшей ее, дарующую силы терпеть. Но всему приходит конец. Бесконечные побои, скандалы и бедность - все это давило на и без того больную женщину, с каждым днем, ее все сильнее мучили ужасные мигрени. Напряжение копилось годами, пока наконец последняя, тонкая струна нервов простой женщины не лопнула.
С уходом матери, жизнь Мирабель окончательно утратила краски, превратившись в сплошную черную полосу без шанса на просвет. Девочка была совсем маленькой, но успела запомнить мать. Ее милое лицо, длинные светлые волосы и те волшебные колыбельные, что она пела. В том возрасте она еще не совсем понимала что такое смерть. И даже Маркус, видавший виды и отнюдь не мягкосердечный человек, не сказал всей правды. Отец сказал, что мама больше не придет. Она ушла в монастырь, посвятила свою жизнь вере. И в миру ей больше нет места.
Мирабель была безутешна. Как и любой ребенок, она бесконечно любила мать и каждый день, молясь перед сном, просила лишь одного - чтобы мать вернулась за ней. Вернулась и забрала из той ужасной жизни, что ожидала девочку впереди. Тогда, в возрасте 5-6 лет, слишком малом для осознанности, но достаточным для формирования сильных образов, она начала ассоциировать церковную символику с матерью. Находясь в церкви во время службы, она представляла, что причащается не только святым духом, но и становится ближе к матери, ведь думала, что где-то там, в далеком монастыре ее мать сейчас, быть может, читает ту же самую молитву.
Уход жены шокировал и Маркуса. Для отца семейства это стало хоть запоздалым, но звоночком о том, что он свернул не туда. Исчезновение единственного близкого человека заставило его обратить свой взор на дочь; несмотря на глубокое разочарование, он все же был должен как-то кормить ее, иногда одевать. Иначе поступить не позволяла совесть, остатки которой ещё сбивались в уголках сознания. Насколько то было ему по силам, Маркус начал искать деньги, беря в долг да продавая имущество. Каждый день он выходил из дома с мыслью о том, что ему надо раздобыть денег. Подрабатывал на рынке, помогал в лавке знакомого мясника, а иногда и просто попрошайничал подле церкви. Но в любом из этих случаев - под вечер он не мог отказать себе в возможности залить в себя пинту чего покрепче. Чтобы не сойти с ума, ведь с каждым днем, мысли в голове становились все запутаннее. Он уже не вполне осознавал, что происходит вокруг, постоянно утопая в хмельного угаре и подвергаясь мощнейшему стрессу, работая на пределе своих сил. Все же, Маркус был уже не молод, а ранение давало о себе знать.
И в тот день, когда несколько крепких мужиков, коим он не хотел вернуть долг, отметелили его в подворотне, что-то раз и навсегда щелкнуло в его голове. Посреди ночи, Маркус, весь побитый и грязный, приполз на порог Сенбуржской церкви.
Дверь ему отворил священник, хорошо знакомый мужчине. Весь бледный, с легким проблеском седины, на пороге его встретил отец Клод, фигура, которая еще сыграет свою роль в судьбе девочки.
- Святой отец, помогите мне! Я не знаю, что делать! Иногда я думаю, что Флоренд отвернулся от меня! Скажите, как мне искупить грехи? - кричал Маркус, упав на колени перед мужчиной в черной рясе.
- Все мы заложники наших собственных грехов. Но в то же время, мы сами творим свою судьбу, Маркус. Скажи же мне, почему ты считаешь, что Флоренд отвернулся от тебя? - холодным, не выражающим ни единой эмоции голосом, отвечал ему Клод.
- Я…я так хотел сына, отче. Это было все, что мне нужно было. Воспитать достойного наследника, который не посрамит честь моих предков…но. Бог дал мне дочь. Зачем? В чем его замысел? Я ничего не понимаю!
- Ты слушаешь, но не слышишь. Если у тебя родилась дочь, значит на то была воля господня. - Клод усмехнулся, глядя на непонимание в глазах прихожанина. - Возможно, это лишь одно из испытаний, ниспосланное тебе свыше. Твори свою судьбу сам, Маркус Морвейн, и тогда, твоими трудами, высшая сила воздаст тебе.
Эти слова, сказанные церковником, оставили в душе мужчины неизгладимый след. Они дали ему ответ на вопрос, что терзал его. Теперь он точно понял. Это и есть его испытание. Тот крест, что ему предстоит нести. Вряд-ли священник имел ввиду то, что вообразил себе больной рассудок Маркуса, но тому не нужно было дважды повторять. Благословение - вот что получил он в ту ночь. Формальное разрешение от человека, глубоко уважаемого обществом, совершить нечто весьма ужасное.
Мирабель было всего 6 лет, когда отец, сидевший напротив очага, подозвал ее к себе. Он посмотрел не нее сверху вниз, не скрывая неприязни, и произнёс фразу, навсегда отпечатавшуюся глубоко в ее сознании.
"Посмотри на себя, Мирабель. Ты мелкая, слабая, ты…девчонка. Ты не выживешь в этом мире сама, поэтому...я заставлю тебя выжить. С этого дня, я забираю твое имя. Никогда больше его не произноси. Теперь тебя зовут Мориц. И я сделаю из тебя воина"
И с того самого дня, Маркус решил, что может быть судьба и сыграла с ним злую шутку, но он отыграет всё назад. Каждый, до единого, момент отчаяния обернется мигом гордости. Если жизнь не дала ему сына, он слепит его самостоятельно. Из того, что есть под рукой. Пойдёт на всё, чтобы только дело его семьи жило, чтобы он сам жил, воплотившись в своём ребёнке. Новом ребенке.
В тот день, по крайней мере для Маркуса, Мирабель навсегда умерла. Точнее, она никогда и не рождалась. Вместо этого, из отцовской тирады, на свет появился "мальчик", прозванный Мориц. Маркус собрал в большой мешок и выбросил из дома все, что могло напоминать о прошлом его дочери: платья, куклы, даже кухонная утварь пошла на свалку. Любимой игрушке девочки, небольшой тряпичной кукле с одним глазом, досталось больше всего. Подобно величайшему из грешников, ее сожгли в домашнем камине. Теперь Мирабель, а точнее Морицу, было необходимо, жизненно необходимо носить лишь мужскую одежду, не сметь отпускать волосы и, конечно, даже не заикаться о своем старом имени. О своем слабом, старом Я, которое так ненавидел отец.
- "Раньше ты был слаб и жалок, Мориц. Теперь я научу тебя быть сильным." - говорил отец перед началом очередной изнурительной тренировки, из которых теперь состояла жизнь Мирабель. Маркус был буквально одержим идеей вырастить сына. Изо дня в день он убеждал себя, что чем жёстче он будет, чем больше будет наседать на ребенка, тем быстрее тот воистину станет не мальчиком, но мужчиной. И не было вокруг никого, кто мог бы остановить это безумие. Коктейль из слепой веры и отчаяния смешался в его голове, подписывая приговор маленькой, ничего не понимающей девочке.
Маркус раструбил о своей идее паре знакомых выпивох, таких же ветеранов. Поначалу, они находили чудачества старого Маркуса забавными. Они знали, что больше всего в жизни их товарищ хотел сына, потому относились к подобному “заскоку” весьма лояльно. Ну стрижет дочь коротко, ну заставляет палкой махать. Сейчас перебесится да отстанет, а там гляди и замуж выдаст, как малютка подрастет. Но шли недели. Месяцы. Годы.
Каждый раз смотря на то, как Маркус с остервенением лупит упавшую без сил дочь прутом, требуя вставать и продолжать, его друзья отводили взгляд. Если еще несколько лет назад старая зала их дома собирала за кружками пенного с пяток ветеранов, то теперь, томными вечерами, там оставался лишь Маркус, отдавшийся во власть хмеля, подсознательно стараясь забыть все то, что произошло днём. И лишь для того, чтобы завтра все повторилось. И после завтра. И ещё тысячу новых завтра.
- “Как бы тяжело не было, ты должен идти вперед, Маркус. Ты должен сделать из него воина. Не посрами своих предков!” - повторял он сам себе, словно мантру.
И если соседи и друзья могли отвернуться от Маркуса, то Мирабель было некуда идти. Она ничего не понимала. В один момент, жизнь перевернулась с ног до головы. Мать исчезла, а место ее занял деспотичный отец, буквально одержимый тем, чтобы переделать ее в мальчика. Жизнь ее стала походить на казарму в приграничной крепости, в которой Маркус некогда провёл свои лучшие годы.
Ранний подъем, водянистая каша на завтрак и сразу во двор, где до позднего вечера занятия и занятия. Зачем это всё? Почему она должна? Мирабель не знала. И времени на подумать не было.
"Отдых? Ты думаешь, на войне у тебя будет время на отдых!?" - кричал отец, колотя тонким прутом по стволу растущего в саду дерева. Этот тихий, резкий свист приводил в ужас. Какая война? О чем он вообще? - неважно.
Важно лишь поднять тяжеленный деревянный меч с земли и продолжать, иначе ужасный, предвещающий жуткую боль свист, раздастся над ухом. Отец ударит 5 раз. Может 10. А может будет колотить, пока пруток не надломится.
И единственным моментом, когда можно было побыть наедине с собой, были те часы, что отец проводил, зарабатывая на хлеб. Все меньше и меньше с каждым годом. Рана, из-за которой он и стал инвалидом, давала о себе знать. И все чаще гордый Маркус Морвейн, взгляд потупив, побирался подле церковных дверей. Он был готов на унижения, был готов терпеть насмешки, ведь свято верил, что является лишь инструментом божественного провидения.
“Любой ценой. Любой ценой.” - повторял он себе под нос.
Во всей этой колее ужаса легче легкого было потерять счёт времени. Потерять связь с реальным миром. И лишь единожды в неделю, на общегородской службе в Сенбуржской церкви, Мирабель могла взглянуть на мир за забором. Увидеть, как прохожие отходят в сторону, когда они с отцом идут по улице, как другие дети отводят взгляд, когда Мирабель смотрит на них и как пастор, неумело скрывая сожаление в глазах, даёт девочке самый большой кусочек просфора.
В глубине души Мирабель знала, хотя скорее верила, что другие живут не так. Но она не осмеливалась сказать об этом отцу. Любое сомнение, любое неподчинение было проявлением слабости, непозволительной для воина. Это гнетущее чувство невысказанного будто пожирало изнутри, не давая спать по ночам. И чем старше становилась Мирабель, тем тяжелее ей было. Ее день состоял целиком и полностью из физических занятий, преимущественно - с большим, тяжёлым деревянным мечом, которым ей приходилось вновь и вновь бить по мешку с сеном. И самым ужасным была не усталость, не синяки и не следы от ударов прутом, а бесконечная, глубинная неудовлетворенность отца. Как бы она не старалась, Маркус всегда был недоволен. Чтобы она не сделала, Мирабель не могла изменить своего главного изъяна - она родилась женщиной.
"Ну же, чего ты встал? Продолжай, Морец!" - кричал Маркус, в ярости размахивающий своим прутом. Мирабель, прильнув спиной к одному из соломенных чучел запрокинула голову назад, едва дыша и направляя последние капли сил на то, чтобы не сползти вниз, подобно мертвецу. В руках ее был железный кинжал, чья рукоятка, шершавая и влажная, приобрела красный цвет от разодранных в кровь ладоней девушки. Сегодня, в день рождества Флоренда, тренировка была особо жестокой. Вот уже много часов, под порывами холодного ветра и проливным дождем, Мирабель била бесчувственные куски соломы кинжалом в наказание за то, что сделала утром.
Ранее утром.
Праздничный, особо долгой молебен совсем недавно подошёл к концу. Почти два часа священник читал проповеди, восславляя святого Флоренда. Кажется, что детям такое не очень-то интересно. Но только не Мирабель. Рождество было без малейших сомнений любимым ее днем в году. Вслед за утренней службой, отец всегда будто бы на несколько часов вспоминал, что она его дочь и вёл Мирабель, а точнее Морица, на ярмарку, где покупал сладкий, покрытый карамелью и медом, крендель. Не стоит и говорить, что в остальные дни девочке и думать не приходилось о сладком.
Весь оставшийся день, прямиком до ночных бдений, можно было провести на улице, глазея на постановки в небольших театрах, а вечером, при теплом свете камина, когда народ уже собирался в церковь, послушать пропитанные ностальгическим духом истории отца о бытности его военным, да о том, как справляли Рождество у них в крепости. Рассказывая о своем прошлом, Маркус всегда, неустанно добавлял "Это ждёт и тебя, когда вырастешь". Нельзя точно сказать, насколько глубоко и основательно он вдолбил себе в голову, что Мирабель действительно однажды станет мальчиком, но в такие моменты ни один мускул его лица не дергался, выражая полное спокойствие и веру. Непоколебимую веру.
Так было каждый год, но только не в этом. Чтобы праздник состоялся, ребенку требовалось всего ничего - следовать нескольким правилам: слушаться отца, не отходить от него далеко и не влипать в неприятности. Весьма просто, на первый взгляд. Но не всегда.
В то утро, Мирабель сидела на скамье, разглядывая большую икону, подвешенную над кафедрой, изучая каждый ее сантиметр, каждый мазок краски, вырисовываший образ Мирабель Великомученицы, ее святой и небесной заступницы. Отец, пока что, отошёл в другую часть часовни, беседуя с другими прихожанами и у девочки было несколько минут, которые она могла провести в спокойствии, глазея по сторонам.
- Тебе нравится эта икона, дитя моё? - вдруг раздался голос из-за спины. Обернувшись, девушка увидела высокого, статного мужчину средних лет, облаченного в рясу священника. Мирабель видела этого человека всего несколько раз в жизни, ведь он вел вечерние проповеди, а она, ввиду того, что по вечерам отец ее пьянствовал, редко их посещала. Она не сразу признала его густые, черные волосы с редкими проблесками седины, усталый взгляд темно-бордовых глаз, болезненно-бледную кожу. Но все же, он был священником. Потому, растерявшись, Мирабель лишь кивнула, утвердительно хмыкнув. Тогда она еще не знала, что отец Клод, много лет назад подтолкнувший ее отца к решению вырастить из нее сына, специально затеял это все. Свою игру, длиной в жизнь человека.
- Я так и знал. Ее лик воистину прекрасен. Незапятнанная пороком дева, коей дарована и мирская красота. Разве не есть это живой пример добродетели? - он наконец посмотрел на девочку, слегка растянув губы в робкой улыбке. - Ты бы тоже могла быть такой, если бы не весь этот маскарад. - произнёс мужчина, после чего по коже девочки побежали мурашки. "Как он узнал? Наверняка, ему кто-то рассказал" думала она, с опасливым подозрением поглядывая на него.
- Я... мальчик. - тихо пробурчала Мирабель. - Меня зовут Мориц, и скоро я стану воином. Как мой отец. - словно заученную мантру, произнесла она, устремляя взгляд в пол, на что мужчина лишь издал негромкий смешок, улыбнувшись ещё шире, подобно родителю, услышевшему очередную небылицу от своего чада.
- Какая незаурядная ложь. Как думаешь, твоя матушка поверила бы? Разумеется, если бы сейчас была рядом. - сказал святой отец с такой интонацией, будто бы предлагал ей сладкую булочку, но никак не давил на слабую струнку души девочки.
Неожиданно для нее самой, воспоминания накатили, словно из горного ручья. Небольшие отрывки, те моменты, проведенные с матерью в детстве, ее нежный голос, певший колыбельные перед сном, заставили глаза намокнуть, но священник и не думал останавливаться.
- Может быть, ты бы не стала так врать самой себе, если бы она не бросила тебя, как думаешь? - эти слова, произнесенные с вековым спокойствием, стали последней каплей. Слезы подкатили к глазам, начав скатываться по щекам.
- Замолчите! Замолчите! - закричала девочка, вскакивая со скамьи. - Не смейте так говорить! Мама не бросала меня! Она вернётся за мной! Она заберет меня! Мама вернётся! - не думая ни о чем кричала Мирабель, сжимая кулаки в бессильной злости. Ей хотелось броситься на священника, порвать его на куски прямо здесь и ровно в этот миг, на секунду ей показалось, как его темные глаза налились бурлящей кровью, под слоем которой промелькнула искорка чего-то потустороннего, абсолютно чуждого и враждебного. Но тяжёлая рука, схватившая ее за воротник и потащившая прочь не дала рассмотреть их получше. В следующий миг, отец уже тащил ее прочь из собора, на ходу осыпая извинениями мужчину.
- А ну вставай, уродец! - кричал Маркус, с остервенением размахивая своим прутом и нанося несколько ударов, отчего тело Мирабель невольно съежилась. Жгучая, словно кипяток, боль пронизывала все ее существо, заставляя сжать зубы так сильно, что кажется сейчас треснут, лишь бы не закричать. - Ты никчемный, бесполезный кусок дерьма, Морец! Ты позор всей дартадской нации! Я научу тебя уважать священников, гаденыш! - не унимался Маркус, хлестая Мирабель по спине, рукам и ногам. Лишь едва слышное "Мама" срывалось с ее уст, пока слезы заливали лицо, смешиваясь с кровью из свежей ссадины на щеке. Сейчас, после всего что произошло в церкви, единственный образ, столь светлый, что даже окружающая ее тьма на могла затмить его, всплывал в ее сознании, пока удары один за другим обрушивались сверху.
- Хватит! Не надо! Прошу! - кричала Мирабель, закрывая глаза уже не от боли, а от того кромешного ужаса, что поселился в сердце.
- Заткнись, крысеныш! Я сказал заткнись и забудь про свою шлюху мать! Она никогда не придёт за тобой! Ты никому не нужен, отброс бесхребетный, ты понял меня! - срываясь на крик, повторял Маркус.
- Нет, нет, нет...НЕТ! - вдруг закричала Мирабель. Собрав всю свою волю, все остатки своей веры в то, что счастье на земле возможно, она сжала рукоять туповатого кинжала. - НЕТ! - что было сил завопила девочка, со всей силы вгоняя кинжал Маркусу между ребер. На мгновенье, казалось, все вокруг застыло. Рубаха мужчины окрасилась алым, а сам он, ошарашенный, отпрянул.
- Да как ты...- проговорил он тихо, но прежде чем последние слова вырвались из его уст, с неистовым криком, Мирабель вырвала кинжал и ударила снова. И снова. И снова. Она била его, срывая голос от крика, пока лезвие самого ножа с глухим хрустом не надломилось. И настала тишина.
Глава 2: Fugare Luminum
Холодно, мокро, голодно. Эти ощущения стали верным спутником Мирабель, бесцельно слонявшейся по городу в ночной час. Уже много часов ее путь пролегал среди узких подворотен, ведя ее в никуда. Мысли в голове все еще были сосредоточены на том самом моменте, а воспоминания об ужасе, отразившимся на лице отца не покидали даже на минуту. Разве что, чувство голода и усталости могло их притупить. Но сейчас плотские потребности были последним, о чем она думала. Мирабель убила своего родного отца, хладнокровно, жестоко убила. Можно ли было вообразить грех страшнее? Она не знала. Но была уверена, что ей уготован ад после смерти, вечные муки. Но раскаивалась ли она?
Когда девочка думала об этом, она невольно впадала в ступор, останавливаясь на одном месте. То, что творил Маркус - оправдывало ли это ее поступок? Смогла бы поступить иначе, вернись в тот самый миг? Сложно было сказать. Детский разум отказывался осознать все произошедшее и вынести вердикт. Однако, Мирабель была уверена лишь в одном - она не хочет умереть сейчас. У нее еще осталось дело, которое следовало завершить. Она думала о своей матери. Хоть та уже давно покинула мир живых, девочка не знала об этом, полагая, что родительница живет в одном из сотен монастырей империи. И, если ей и были суждены вечные муки в аду, то перед смертью она будет желать увидеться с матерью.
Сейчас же, лишенная семьи и крова, она могла пойти лишь в одно место - на порог церкви, которую видела уже множество раз. Как и всегда в ночи, лишь несколько одиноких свечей горели в капелле на холме. Деревянная дверь со скрипом отворилась, позволяя луне коснуться бледного лица священника. Это все из-за него, это он виноват в том, что случилось вчера. Если бы чертов старик не начал болтать глупостей, то все было бы как прежде. Примерно так думая Мирабель, уже подозревая, кто может встретить ее на пороге.
Казалось, что на непроницаемом лице священника проскользнула искра удивления. Он молча осмотрел ту сверху донизу, после чего спросил: - Дитя, ты стоишь на пороге дома божьего, вся в крови и во грехе. Полагаю, ты пришла сюда исповедаться, не так-ли?
Мирабель явно не ожидала этого вопроса, который, казалось, витал в воздухе. И хоть ее и терзали сомнения, девочка сама не заметила, как холодная рука потянула ее в исповедальню. Голос Клода был подобно дьявольской песне. Словно опытный кукловод, он выудил из нее один ответ за другим. Казалось, что он читает открытую книгу.
- Так ты не раскаиваешься в том, что сотворила? - хмыкнул священник, весьма заинтригованный таким результатом. Он покинул исповедальню, через несколько минут вернувшись туда и неся в руках батон хлеба, сейчас голодная Мирабель была готова вновь убить кого-нибудь за такой. - Твои действия, то, как ты думаешь…Я нахожу это интересным, дитя. Ты явно не из робкого десятка, раз пришла сюда, раз решилась пойти на непростительный грех и не испытывать раскаяния. - он усмехнулся, ставя хлеб на стол. - Часто ли звездочет, смотря на мириады небесные, запинается о камень у себя под ногами? Должно быть, что запинается.
Мирабель уже давно потеряла ход мысли загадочного священника, что поднял лик к темным сводам церкви. Однако, она видела, что то принес еду. Не теряя ни секунды, девочка попыталась взять булку с блюда, в момент, когда сильная рука священника схватила ее.
- Не так быстро, дитя. Разве положено отцеубийце, не испытывающему ни капли раскаяния трапезничать в святом доме? - девушка не видела его лица, но готова была поклясться, что Клод улыбался. - Пожалуй, священнику не гоже помогать тебе, пока разум его чист. Правду говорят, что истинна - в вине. Так налей же вина священнику, позволь насладиться дурманом во всей его красе. - он едва заметно указал на графин, принесенный вместе с хлебом.
- Мне…налить вам вина? - робко спросила Мирабель, сбитая с толку. Вино было перед ней, стоило лишь протянуть руку. Но в чем был подвох?
- Порой, даже простые вещи могут оказаться куда глубже. Все дело в воле. Если нет воли, то не будет и вина. А где не текут пурпурные реки, там не теплится жизнь. - сказал мужчина, после чего одним резким движением схватил девочку за ворот и точным ударом сломал ей ногу. Хруст кости, нагоняемый криком, раздался в сводах монастыря. С кровью, обломок кости порвал кожу Мирабель, причиняя страшные муки, вынуждая упасть на пол и корчиться в агонии.
- Ну же. Налей мне вина. - спустя несколько минут вновь повторил Клод. Сейчас, сквозь слезы, Мирабель показалось, что она вновь наблюдает тот самый огонь преисподней в глазах его. Нет, перед ней не священник. Это человек - словно высшая инкарна дьявола, что пришла забрать ту в подземный мир. - Где нет вина, там не текут реки жизни, дитя. - продолжал повторять тот Клод. Сейчас, тяжело дыша, Мирабель поняла его недвусмысленный намек. Он убьет ее. Убьет, если она не нальет ему чертово вино. Зачем? В чем смысл всего этого представления? Она не знала, но кажется, по своей неосторожности сунула голову в пасть зверя.
Когда Клод уже собрался уходить, его ушей коснулся резкий звук. Бурля и проливаясь на стол, поток вина лился из графина прямо в его кубок. Кое-как поднявшись и балансируя на одной ноге, будучи в одном шаге от отключки, Мирабель все же смогла это сделать.
- И правда ведь. Истина в вине. - пробубнил себе под нос священник, подхватывая кубок из рук падающей девочки.
Глава 3: Extatum Nocturnum
“Холодное, темное подземелье. Ни звона кандалов, ни криков изнемогающих пленников. Лишь гнетущая тишина. Мирабель, опасливо держась за кирпичную стену, спускалась в него все глубже. Где-то вдалеке, словно луч дневного света, виднелось нечто белое. Оно манило глубже, под землю, и девочка шла на зов. Один шаг, и вот она уже в широкой зале с монолитными колоннами, уходящими куда-то в темноту. Вокруг, под плотным слоем пыли и паутины, стоят статуи. Из камня, покрошившиеся под тяжестью времен, деревянные, сгнившие от сырости и изъеденные насекомыми, и наконец одна, будто сотворенная величайшим скульптором из чистого мрамора. Каждый сантиметр, каждый изгиб выполнен так искусно, что со стороны кажется живым, естественным. Будто это и не статуя вовсе, а живой, белоснежный человек, что вот-вот сойдет со своего постамента и сбежит прочь из этого ужасного места. Мирабель идет все ближе, манимая сиянием. Ей кажется, что статуя протягивает к ней руку, что зовет ее к себя. Жуткий, всеохватывающий хруст раздается под ногами. С ужасом, девочка глядит на пол, усыпанный истлевшими телами. Это их кости ломаются под ее весом, обращаясь в пыль. Она оглядывается. Каждое тело, едва ли отличимое от скелета, напоминает ей кого-то. Девочка пятится назад, пока не упирается спиной во что-то холодное. Обернувшись, она видит над собой лик прекрасной мраморной статуи. Всматриваясь в него, она замирает, ведь это ее собственное лицо. И из его белоснежных глаз текут кровавые слезы, мелкими дорожками огибая гладкое лицо, спадая на плечи и стекая до самого постамента. Мирабель, тяжело дыша, опускает глаза на него. На постамент, в основании которого, словно окаменевшее, она видит лицо своего отца. Оно…живое. Его голубые глаза смотрят прямо на нее, наполненные болью и сожалением.
- Лучше бы ты никогда никогда не рождалась. - молвит статуя”
Мирабель подпрыгнула на своей кровати, пока капли пота стекали по ее лбу. Это был всего лишь сон. Очередной кошмар, из тех, что стали посещать ее почти каждую ночь с момента прибытия в монастырь.
Этот сон, он мучил ее с тех самых пор, как она встретилась с Клодом в часовне. В ее памяти хорошо отразились события той ночи, однако, очнувшись через сутки в городском госпитале, девушка с ужасом обнаружила, что ее нога в порядке, будто ничего этого и не было. И лишь странный привкус чего-то странного, вязкого на губах отвлекал ее от размышлений о своем чудесном исцелении. Она хорошо знала этот вкус, часто прикусывая губы во время тренировок. Но кажется, сейчас ран не было - так откуда вкус крови на языке? Она не знала.
Позднее, Мирабель убедила себя в том, что все произошедшее в церкви - плод ее воображения и очень правдоподобный ночной кошмар. Она решила, что вероятно отключилась на пороге Сенбуржской церкви, а оказавшийся подле пастырь отнес ее сюда. Однако, странности на этом не закончились. Коль скоро девушка пробудилась, к ней заглянула дама в годах, облаченная в монашескую рясу. Она назвалась аббатисой городского монастыря, в стенах которого располагался госпиталь. Поинтересовавшись о самочувствии девочки, та невзначай предложила Мирабель остаться, став послушницей.
Неизмеримая честь для какой-то уличной девчонки, что еще недавно была обречена умереть от холода на улице. У нее ведь не было ни приданого, ни богатой семьи ни даже праведной жизни за душой. Но тем не менее, аббатиса почти что добровольно-принудительно уговорила Мирабель остаться. И девочка осталась, не зная, куда ей идти. К тому же, ей стало казаться, что на то была воля Флоренда. Возможно, послав ее в госпиталь, он тем самым даровал ей шанс на искупление. Замолить свой собственных грех, спасая других. Разве можно было представить себе нечто более ценное?
Так, слово за слово, Мирабель провела в городском госпитале несколько лет. Поначалу, ей приходилось в основном работать по хозяйству, убирая, стирая и готовя, параллельно изучая слово божье. Прошло не менее десяти месяцев, пока ее впервые допустили непосредственно в госпиталь. И то, лишь для того, чтобы убрать кровавые тряпки. После того, медленно но верно, она начала обучаться лекарскому делу у старших сестер и врачей. Однако, ей редко когда поручали именно лечение. Она могла промыть раны, поменять повязки или даже нанести мазь, но лишь по указанию более опытного работника. В основном, ей приходилось кормить больных, менять им постели и заниматься иной мало приятной работой.
Одно тяготило юную Мирабель - хоть она пробыла здесь уже несколько лет, ей отказывали в принятии пострига. Сколько раз бы девушка не спросила, аббатиса наотрез отрицала саму возможность становления полноценной монахиней, аргументируя это духовной незрелостью девушки. И той оставалось лишь ждать.
Ужасы прошлого уже и вовсе покинули мысли 15-ти летней Мирабель, когда одной ночью рука сестры схватила ее за плечо, пробуждая ото сна. Держа в руке свечу, та проводила Мирабель к кабинету аббатисы, покорно скрываясь после. Там, помимо самой пожилой дамы, она увидела мужчину с выстриженной головой и миловидной улыбкой, явно монаха. Лишь завидев ту, гость любезно сообщил ей, что настоятель монастыря Сен-Дени, что в тридцати милях от города, будучи наслышанным о ее успехах в освоении лекарского дела, приглашает ее принять постриг в его аббатстве, дабы продолжить служение Флоренду там. И лишь подойдя ближе к ошеломленной девушке, которая уж точно не была гением медицины и которую никто знать не знал, монах прошептал ей на ухо. - Отец Клод ожидает тебя,дитя.
В дверь постучали. Кажется, пора вставать. Через маленькое окошко под самым потолком, в келью пробивался лунный свет. Ночь уже давно вступила в свои права, но рассвет был еще далеко.
Как и полагается, Мирабель спала не снимая своей рясы, таковы были правила. Она быстро встала, наспех обматывая голову платком, обулась, еще раз окинула свои “хоромы”. В ее комнате - ничего лишнего. Койка, небольшой стол, стул, да подсвечник. Это немного, но уже роскошь по меркам монастыря, где все иные послушницы живут в общих комнатах. Проходя к двери, девушка краем глаза замечает, что чернильница опрокинута. Черт, кажется утром ей влетит. Но времени все прибрать нет. Надо идти.
Мирабель покинула свою келью, словно мышь, стараясь не издать ни звука и пошла вдоль по длинному коридору, в сторону часовни. В ночное время, кулуары монастыря Сен-Дени, расположенного в нескольких днях пути от Литоса, пустеют. Никто не выйдет прогуляться под светом Луны, даже если будет умирать от жажды. И на то есть причины. Уже больше года прошло с той самой злосчастной ночи, когда ее забрали сюда из госпиталя Литуса. Она оказалась здесь, вдали от родного города, в развалинах некогда величественного Сен-Дени, монастыря, в далеком прошлом слывшего крупнейшем на востоке Империи, но вот уже более 30 лет, после ужасного пожара, прибывающего в запустении. Лишь небольшой, скромный приход продолжает функционировать, окормляя паству из ближайших деревень. С тех пор, как Мирабель попала сюда, ей объявили, что она - новая послушница и как только аббат посчитает нужным, ту посвятят в монахини. Также, ей недвусмысленно намекнули - любое неподчинение карается розгами, любое злословие - остракизмом и голодом. Мирабель пришлось испытать все это на своей шкуре. Но любое сопротивление - бесполезно, ведь это все одна большая ширма, по ту сторону которой, при свете Луны, в свои права вступают настоящие хозяева сгоревшего Сен-Дени.
За год в его стенах, она узнала много нового. Сен-Дени лишь отдаленно казался обычным монастырем, скрывая свою ужасную суть в деталях. Сам весьма внушительный комплекс был по большей части мужским монастырем, однако выяснилось, что часть зданий, уже после пожара, аббатом были переданы женщинами. Кроме того, часть послушников, вроде самой Мирабель, были выделены в отдельную “касту”, живущую в дальнем крыле здания. Они молились, пели заутреню и работали вместе со всеми. С одним лишь отличием. Когда ночь вступала в свои права, их всех собирали в стенах старой часовни для особого обучения. Все знали, что по ночам там готовят будущих прилатов, кои после окончания обучения отправятся в другие монастыри, однако - это было лишь ширмой.
В ночи, страх и ужас овладевал Сен-Дени, раскрывая его истинную сущность.
-Сестра Мирабель, вы снова чуть не опоздали. - мягкий, льющийся словно ручей в райском саду, голос брата Берта огласил свод небольшой часовни. Того самого монаха, что забрал ее из Литуса. Как и всегда, он стоял в тени высокой колонны, созерцая происходящее. Его мертвецки-бледная кожа выдавала в нем одного из них, кровожадных хозяев этого места, о которых не принято говорить вслух. - Остальные уже спустились в крипту, позвольте мне проводить и вас. - с галантностью рыцаря из сказок, он подал ей руку. Его тон всегда мягок, сам он всегда до неприличия вежлив. Берт не сдвинется и на сантиметр, пока девочка не подаст ему руку. И вот, он, в полной тишине, проводит ее в подвал, сокрытый толстой дубовой дверью. Внизу - все уже в сборе. Еще несколько детей, почти все старше. Есть и мальчики и девочки, кто-то одет в такую же монашескую рясу, кто-то замотан бинтами так, что не видно даже лица. Когда Мирабель впервые вступила в этот темный зал, детей было вдвое больше. Но каждый раз, при полной Луне, приходит Он. Он испытывает их, словно дьявол, преследуя лишь одному ему ведомые цели. Он. Так его называют между собой дети, шепотом, чтобы точно не быть услышанными. Ведь те, кто проваливает его испытание, те, кто оказываются недостаточно сильны - исчезают навсегда. Такова незавидная детей, который по разным причинам оказываются в сгоревшем монастыре.
- А вот и наша поздняя пташка. - объявляет Берт, усаживая девушку на скамью. Другие дети лишь одаривают Мирабель холодным взглядом. Никто не осмелится говорить, по крайней мере у всех на виду. Он слышит все. От Него не укрыться, даже во тьме. Особенно во тьме.
Оставляя девушку, брат Берт проходит к кафедре. На вид, он всего лишь один из монахов. Пострижен, молод, не носит бороды и усов. Но бледен словно смерть и манерен, как сенешаль императора. С кафедры он берет толстую книгу, обтянутую кожей и длинную указку, спускаясь обратно. Он медленно идет сквозь ряды лавок, бормоча что-то себе под нос, пока наконец не останавливается напротив мальчика, чья голова обмотана бинтами.
- Раваль, четвертый догмат, будь так добр. - улыбнулся Берт, трепля того по голове.
- Следи за своими земными делами, ибо они определяют твою душу, по которой ты будешь судим и либо будешь оправдан, соцарствуя с праведниками, либо же осуждён пребывать под их стопами во век - выпалил мальчик, не поднимая глаз на Берта.
- Молодец, Раваль. О теперь скажи мне, где окажешься ты после смерти? - Берт коварно улыбнулся. Если бы мальчик с забинтованной головой смотрел на него, то наверняка бы понял, что вопрос с подвохом. Но он не смел поднять взгляд.
- Я…Я буду соцарствовать с праведниками, господин. Я буду чтить нашего бога, и… - он не успел договорить, как указка в руке берта взмыла в воздух и, рассекая его с жутким свистом, ударила его по перебинтованным пальцам. Мальчик замолчал, сжав зубы от боли.
- Никто из нас, дорогой мой Раваль, не познает райского блаженства. Мы прокляты господом нашим могучим, но даже так, будучи бельмом на его глазу, служим мы его замыслу. - Берт поднял глаза на остальных, следя за реакцией детей. Каждый взгляд, каждое твое движение в Сен-Дени говорит за тебя. В такие моменты, сложнее всего сохранять спокойствие. Но надо справиться, если хочешь жить. - Кхм, поправочка. Каждый из вас, кто дойдет до конца, только лишь кто дойдет до конца, сохранив волю, будет проклят господом нашим. Но даже так, не смеет он от него отвернуться. Ведь все, что чтим и зрим мы есть его воля и даже в самых темных уголках нашего мира, следуем мы его замыслу. Все вы - оружие в руках господа нашего могучего. Вы его бич, что скрывается во тьме лишь для того, чтобы ярким пламенем пролиться на грешников. Ведь кто, если не мы? - Берт вновь потрепал Раваля, замершего от ужаса по голове. - Брат Раваль, видится мне, что ты устал. Пойди отдохни. - добродушно улыбаясь, Берт отпустил мальчишку, уже собираясь искать следующую жертву. - Только, прежде того, аббат ждет тебя в колокольне.
- Нет, прошу вас, брат Берт! - взмолился Раваль, падая на пол и опуская голову к холодной плитке. - Прошу вас, брат Берт! Я еще могу! Простите меня, прошу вас! Я еще могу! - кричал он, заливая все вокруг своими слезами. Его вопли эхом разносились по подвалу, отражаясь от сводов крипты и вгрызаясь в сознание. Берт смотрел. Следил за каждым. Взгляд его алых глаз задержался на Мирабель.
“Нельзя отводить взгляд” - повторяла девушка в сердцах, сжимая кулаки так сильно, что ногти впивались в мягкую кожу. Ей хотелось встать и броситься прочь. Куда угодно, только бы подальше отсюда.
- Сестра Мирабель, подойдите. - позвал Берт. Невольно, будто не властвуя над своим телом, она исполнила. - Что же мне делать с Равалем? Взгляните, как он убивается. Мое сердце обливается кровью, пока я смотрю. Не в силах я опустить меч на его шею, робок от рождения, и оставляю решение за вами. Если вы скажете, то мы все дадим нашему дорогому Равалю второй шанс. - он приблизился к самому ее уху, шепча. - Только скажите, и он будет жить.
Словно луч адского пламени, ее прожигал взгляд заплаканных глаз Раваля, что пялился на нее с пола, вскинув руки над головой. Эти бездонные океаны, в которых разразился шторм из отчаянья и первородного страха. Сейчас они были для нее страшнее самых острых ножей, самых тяжелый испытаний и самых страшных пыток. Она была готова на все, только бы никогда не видеть их вновь.
Но нельзя. Нельзя было проявить слабость. Милосердие - это изъян, это змей внутри, ведущий к греху. Она должна быть сильной. Ей есть, ради чего жить и ради чего выбраться отсюда.
- Я прощаю тебя, Раваль. - сквозь зубы прошептала Мирабель, сжимая кулаки и тяжело дыша. Тот самый, заветный просвет проскользнул в его глазах. Огонек надежды, что вот-вот потухнет в холодной тьме. - Прощаю за то, что ты бесполезный слабак. - Берт, все это время стоявший рядом, улыбнулся еще шире. - Прощаю за то, что ты бесхребетный червяк, который даже умереть с достоинством не может! - закричала девушка, с силой пиная его ногой прямо в лицо. - Пусть бог будет к тебе милостив, но я же отправлю тебя к нему!
Мирабель била его, вопя что есть силы, пока от очередного удара, ее лодыжка предательски не хрустнула. Она свалилась на колени, прямо рядом с Равалем свернувшимся в позе эмбриона. Его лицо теперь напоминало кровавое месиво, на котором навсегда застыла гримаса ужаса. Все это время, он кричал что-то. Молил о пощаде, но Мирабель не слушала. Ее маленькое сердце колотилось так, словно сейчас пробьет грудь и вырвется наружу. Только бы не оставаться в одном теле с тем чудовищем, в которое она превратилась в стенах Сен-Дени. От отчаянья, девушка с силой вцепилась зубами в собственную руку. Только бы не закричать. Она должна терпеть.
- Кажется, сестра Мирабель сделала свой выбор. - провозгласил Берт, оглядывая остальных детей. В их потупленных взглядах читался страх. И лишь за его пеленой, можно было увидеть уважение. Каждый из них мог оказаться на ее месте. И каждый был должен был поступить так, а потом - мириться с последствиями.
Лунный свет, проникающий в комнату через все то же маленькое окно под потолком, освещал весьма просторный лазарет. При свете единственной свечи, брат Берт аккуратно накладывал шину на ногу девочки. Его движения были быстрыми и четкими, словно он повторял это в сотый раз. Каждый раз, когда она дергалась от болезненного прикосновения, он издавал негромкий смешок.
- Тебе больно, сестра Мирабель? - игриво спрашивал мужчина. - Ты ведь знаешь, необязательно терпеть. Просто скажи, и я избавлю тебя от страданий. - в очередной раз сказал бледнолицый, потуже затягивая бинты. Вся его суть состояла в этих испытаниях. Каждый раз, под маской дружелюбия и сострадания, он испытывал детей, озвучивая их потаенные желания, обнажая страсти. И никогда это не приводило к искомому. А лишь наоборот. - Так почему же ты убила Раваля, сестра?
- Он был слаб. Слабый должен умереть. - спокойным голосом отвечала блондинка, стараясь заставить свой голос прекратить дрожать.
- Из тебя плохой лжец, дорогая. Я научил тебя всему, но так и не смог обучить искусству обмана. - он слегка тюкнул ее по носу. - Может ты не замечала, но твои ноздри чуть раздуваются, когда ты врешь. Так зачем ты убила Раваля?
- Я искала вашего одобрения. Надеялась, что поднимусь в ваших глазах после этого. - отвечала девушка. Этот бес буквально видел ее насквозь.
- Ты была права. И что же ты хочешь взамен? Тебе ведь положена награда. - Берт улыбнулся, убирая на прикроватный стол бинты и не пригодившиеся дощечки. - Скажи мне, чем я могу наградить тебя?
Опять испытывает. Десять к одному на то, что это очередная проверка. Но как этому противостоять. Когда Берт говорит, хочется потакать каждому его слову.
- Мне н…ничего не нужно. - заикаясь, произнесла девушка. Она должна держаться. Держаться, ради того, чтобы однажды исполнить единственную свою цель. Настанет день, когда девушка вырвется из цепких лап чудовищ. Она разыщет свою мать, после чего - отправится к богу.
- Иди же, а то промокнешь. - сказал Берт, смотря, как Мирабель ковыляет по вымощенной булыжниками тропе, опираясь на монастырскую стену. Несмотря на то, что с момента травмы прошел уже почти месяц, Мирабель все еще хромала. До следующего полнолуния оставалось всего ничего. С такой травмой, она была первым кандидатом на рандеву с аббатом. Прогулки, с которой не возвращаются. Сейчас же, разбудив девушку почти сразу после отбоя и не дав проспать и часа, брат Берт вел ее куда-то по узким улочкам сгоревшего монастыря. Ливень хлестал крупными каплями, все тело озябло. Они шли уже долго, уходили глубоко в заброшенную часть монастыря, куда забредали разве что крысы. Наконец, выйдя из-за очередного угла, Мирабель поняла, что все это время монах вел ее к старому кладбищу.
Там, среди давно поросших травой могил, стояли двое. Тоже облаченные в рясы. Один из них копал, судя по всему, разрывая могилу, а второй смотрел. В лике его, стоило молнии сверкнуть на небе она узнала отца Клода, отчего сердце ее чуть не остановилось. Девушка с трудом подавила крик, на секунду повернувшись, и тут же встречаясь с хищной улыбкой брата Берта. Тот молчал, а его глаза словно спрашивали “В чем дело, дорогая?”.
К своему сожалению, она прекрасно знала, что бегство - бесполезно. Сопротивление - бессмысленно. Потому, она лишь поковыляла в могиле. Отец Клод, внимательно смотревший на нее, лишь чуть прищурился, после чего перевел взгляд на Берта.
- Говорят, что идущие дорогой ночи ходят по кругу. И вижу, этот круг вновь привел тебя ко мне. - сказал Клод, осматривая девушку. Сердце Мирабель билось что было сил. Она дрожала, трепещала от ужаса. Вот он, пришел ее конец. Какие еще ужасы эти нечестивцы уготовили для нее? Наверняка, ее ждет не просто смерть. Под маской служения господу, в Сен-Дени поклоняются дьяволу. Наверняка, ей уготовано стать жертвой какого-то ритуала.
- Ты дрожишь, дитя. - усмехнулся Клод. - Не уж то ты боишься той участи, что ждет тебя?
- Чтобы вы со мной не сделали, Флоренд заберет меня на небеса. Он проводит меня в чистилище, где я искуплю свои грехи. А если нет…то мы встретимся в преисподней.
- В одном ты права, дитя. - не спуская с лица довольной улыбки, все также невинно на нее смотрел аббат. - То, что уготовано нельзя назвать иначе, чем преисподней!
В этот момент, краем глаза, девушка заметила, что все это время, прямо между ней и Клодом, на некотором удалении, стояла фигура в латах. Его точно там не было, но все же теперь казалось, что был. И прежде, чем она успела понять что произошло - неизвестный перехватил свой цвайхандер и пробил Мирабель насквозь одним резким уколом.
Глава 4: In Mortum Animum
Мирабель открыла глаза. Точнее, попыталась. Что-то тяжелое давило на нее, не давая свободно пошевелиться. И вдруг она поняла, что странная, рыхлая и ужасная на вкус субстанция, что забилась даже ей в рот, была землей. Простой почвой, по которой многие годы до этого ходила девушка. Она попыталась закричать, судорожно отплевываясь. Но лишь глухой стон вырвался изо рта. Все тело ломило, в голове была муть, а страх погребения заживо не давал ей выпустить пар и сосредоточиться на том, что случилось ранее. Все что она сейчас могла - это копать. Из последних сил грести землю, ломая ногти и раня руки о коренья. Копать, в надежде увидеть дневной свет вновь. Внезапно, ее рука нащупала нечто холодное, мягкое. Разгребая комья земли в небольшой, постоянно оспыющейся ей на голову яме, она старалась ощупать находку. И вдруг, девушка в ужасе отдернула руку, нащупав сначало голову, после лицо, распухшую кожу, зубы - это был труп, труп, что уже начал разлагаться. Запах ударил в ту же секунду. Испугавшись еще сильнее, она принялась рыть еще усерднее, встретив еще несколько трупов на пути.
Неистовый голод, что поселился внутри, в мгновение ока решил напомнить о себе, будто бы девушка не ела несколько лет. И стоило ей коснуться очередного мертвеца, как некто в ее голове прошептал “Ешь. Там еще есть...КРОВЬ!”. Ее второе Я, кровожадное и беспощадное. Она сама не заметила, как впилась в распухшее тело, в котором еще осталось темно-красного “нектара”. Вкус его был отвратен, запах - еще хуже. Лицо корчилось от одной лишь мысли о том, что льется внутрь нее. Но разжать челюсти не было сил.
- Теперь ты знаешь о том голоде, что мучит нас. Каждый день, каждый час, каждое мгновение. Хорошенько запомни его и насладись воспоминаниями о тех славных днях, когда была сыта. - сказал Клод, с ухмылкой наблюдая за девушкой, что только что выкопалась из могилы.
- Что…Что это!? Что ты сделал со мной? - кричала девушка, что есть мочи глотая воздух. Ей казалось, что как бы сильно она не вдыхала - легкие были пусты. Прямо над ней, столпившись в небольшой полукруг, стояли четверо. Брат Берт, внимательно осматривавший ее, а подле него - тот самый латник. Рядом с ними - высокая девушка, чье ровное словно статуя лицо не выражало ни единой эмоции, и сам отец Клод, воздевший руки к кровавой луне бладрайза.
- Я проклял тебя, дитя мое. Проклял обрести силу, проклял стать колоссом, что возвышается среди людей. Я даровал тебе свое имя, свою кровь и свою душу. Встань же, дочь моя!
С той ночи, Мирабель навсегда умерла. Умерла, но осталось живой, как бы парродаксально это не звучало. Почти сразу после пробуждения, девушку накрыл сильнейший психоз, порожденные непониманием происходящего. Жажда крови застилала ей глаза, заставляя убивать. Скольких монахов и послушников в Сен-Дени она сожрала? Пять? Десять? Мирабель не помнила. Казалось, что в монастыре началась кровавая жатва. По ночам монахи молили Флоренда спасти их души, однако тот давно покинул эти места.
Через неделю, вампиры окончательно уничтожили все население Сен-Дени, намереваясь вернуться в Литус. Очередной “пожар” охватил неудачливый монастырь, погубив монахов внутри. Какая досада.
С каждой новой ночью, во многом - благодаря крови своего сира, что позволяла обуздать приливы безумия, Мирабель приходилось смиряться со своей новой сущностью. Осознавать себя, как чудовище, убивающее людей. Кажется, в одном Клод был прав - это преисподняя.
Глава 5: Peccatum Nominum
- Молчать, тварь! - раздался глухой голос человека в латах. Точнее того, кто когда-то был человеком. Алонсо ди Луис, некогда бывший доблестным рыцарем Флоренда, ныне схватил какого-то худощавого мужчину за горло. Его латная перчатка с хрустом сжала шею бедолаги, заставляя лицо посинеть. Наконец выдавив остатки жизни из тела, рыцарь отшвырнул его прочь.
Все то время, пока Алонсо с упоением занимался умерщвлением и опустошением людей, она стояла поодаль, прилежно держа за шиворот молодую девушку. Выйдя ночью на тракт, двое сородичей заранее подготовились к засаде. Когда на закате телега спешила добраться в город до темноты, из неоткуда появился огромный человек в латах. Подобно дикарю, он одним ударом своего цвайхандера обезглавил лошадь, обрекая людей на смерть. Все, что оставалось сделать Мирабель - это схватить молодую дочь торговца и отвести прочь от беснующегося каинита. Такова была Ее воля.
Закончив со “свидетелями”, двое взяли с собой пленницу и повели ее к руинам старой башни, в казематах под которой и собирались устроить нечестивое таинство.
За те несколько лет, что Мирабель ходит в ночи, сознание ее претерпело множественные изменения. Поначалу ей казалось, что проклятие вампиризма отравило ее разум, помутило рассудок и поставило под сомнение идеалы той веры, за которые она держалась все время. Однако, ее сир с каждой новой встречей пробивал очередную брешь в ее обороне, куда вливал все больше и больше сладких речей.
На те вопросы, что мучили девушку, он давал простые ответы. Жизни людей, их вера, их грехи - все это не имело значения. Даже то, что она слышала во время испытаний в Сен-Дени - все это лишь слой, идущий поверх другого. Истина же была в том что они, Клод и его потомки, истово веровали отнюдь не во Флоренда, а в величайшую энтропию этого мира. Забвение - вот что, по преданиям, породило весь народ Ласомбра и чему они возносят хвалы. За те месяцы, и даже годы, тяжело было осознать всю суть грандиозного конструкта вампирской космологии и места новообращенной девушки в нем, однако Мирабель не прекращала пытаться.
Они называли себя Ангеллис Аттер, теми, кто рожден не в свете древа, но в бесконечной темноте. Служители Бездны, извечно приносящие человеческий род ей в жертву. По крайней мере, с такой фанатичностью о своей вере говорил молодой Алонсо де Луис, младший член их своры, не считая самой Мирабель.
Сейчас же, стоя под светом луны над алтарем, вампиры готовились принести жертву. Девушка, чей рот был перевязан веревкой, а одежда порвана отчаянно стонала и дергалась, видимо, пытаясь молить о пощаде, пока Мирабель ровными движениями точила кинжал с изящной гардой. Философские рассуждения о природе вампиризма и месте вампиров в мире всегда были лишь одной стороной обучения птенца. Другой же было насилие - жестокое и беспощадное. Клод хотел как можно скорее убить те остатки человечности, погасить те маяки, что связывали его дочь с миром смертным, потому действовал решительно. Он заставлял ее пытать смертных, убивать их и творить любые зверства, которые только можно было вообразить. Пока лишь только те не нарушали молчание крови - базовый принцип сохранения тайн вампиров вдали от людей. Мирабель долго не могла понять, почему вампиры вынуждены скрываться от своих же рабов, но стоило ей спросить об этом своего сира, как тяжелая рука Клода, увенчанная перстнями, давала ей пощечину, более не оставляя желания искать белые пятна в учении Бездны.
Как уже позже узнала девушка - мир за пределами ее понимания куда больше и сложнее, чем она могла полагать. Может аббат Сен-Дени и был порождением дьявола, но тогда выходила, что на каждый крупный город, а может и чаще находилось свое чудовище. Словно кукловоды, незримые манипуляторы, они прятались среди людей, используя силы своей крови для достижения целей. Каких же целей они хотели достичь? Пожалуй, все что поняла Мирабель, это что сколько вампиров, столько и целей. Выводок Клода же всецело посвящал себя Бездне, стараясь приблизить тот день, когда Кровавая луна затмит Солнце и погрузит весь мир во тьму.
Как ни странно, проповедуя от лица дьявола, почти все члены котерии прятали свое истинное лицо под санами церкви Святого Флоренда. Подобно тому, как науськивал Клод отца Мирабель и саму девушку, они вливали яд в уши многих прихожан, вводя во грех. Это было парадоксально. Святые люди, святые места, в которые верила девушка оказались рассадниками порока. Это серьезно подкосило ее веру во Флоренда, который допустил подобное, и лишь подтолкнуло уверовать в бездну.
Ныне же, котерия вновь разбрелась в стороны, каждый преследуя свою цель. Они безусловно встретятся вновь. Через год, пять, может десять. Когда живешь вечно - время летит незаметно. Однако же, вместе со своим сиром, Мирабель осталась коротать годы в казематах полуразрушенного замка Монте-Кассино. Как и все, что когда-то принадлежа вампирам в их смертной жизни, покосилось под тяжестью веков. Так и замок, принадлежащей Алессандре де Монте-Кассино не смог перенести столетия также спокойно, как мраморное лицо девушки. Эта вампирша, по словам остальных, первое дитя Клода, реже остальных посещала Сен-Дени и встречи котерии, вновь и вновь пропадая на десятилетия. Однако, принадлежащие ее смертной семье земли были хорошим подспорьем для скрывающихся от инквизиции и своих врагов вампиров.
В темных казематах и осыпающихся залах, Мирабель приходилось постигать самые ценные тайны не-живых - их дисциплины. Основой для всего их клана служили тени, источником которых, по слухам, была сама Бездна. Бездна, Бездна, Бездна. Казалось, что это слово девушка слышала чаще чем любое другое от своего сира. В то время как младшие вампиры сосредоточились на жертвоприношениях и приближении неизбежного конца, Клода интересовала та самая тьма, что скрывается за саваном. Если ранее, не слишком часто встречая своего сира, девушка не замечала, то теперь проявления психоза мужчины становились все отчетливее. Когда Клод оставался один, он говорил. Говорил с Бездной, как считал сам, взывая к ней. Мало что из этого могла разобрать девушка, ведь древние языки из иных земель, коими владел мужчина, были ей неизвестны, однако была уверена - что бы не таилось в запретном подвале замка - ее сир был помешан на этом.
Каждый раз, отправляя своего птенца на охоту, он вновь и вновь требовал приводить живых людей из близлежащих деревень, после чего отводил их в подвал. И что с ними было там - девушка не знала.
Глава 6: Ex Bellum Oremum
Годы казались все быстрее от осознания безвременности своего бытия. Смотря на остроконечные пики собора в Литусе, Мирабель невольно задумывалась о том, что подобно этому зданию, что простоит еще не одну сотню лет, у нее впереди была целая вечность. Десятки и сотни лет, которые можно было посвятить какой-то великой цели. Но какой?
Сейчас, стоя в ночи на одном из множества кладбищ города Литус, девушка молча смотрела на поросшую мхом и побегами дикого винограда. Надпись, выбитая на камне, гласила: “Петрония Морвейн”. Все то время, все те годы что Мирабель надеялась найти собственную мать - они прошли зря. Четверть века минула с тех пор, как она последний раз видела ее светлый лик. Последнее, за что держалась девушка в мире смертных. Получив излишне простой ответ на свой извечный вопрос, Мирабель вновь оказалась в кризисе веры.
Единственное, что было перед ней - это вечность в услужении Бездне. И в посмертии, девушка оказалась склонна замещать свои собственные сомнения слепым идолопоклонничеством. Когда она была жива, подобным духовным ориентиров для нее была вера во Флоренда. Сейчас же ее место занял вампирский культ.
“Ты больше не человек” - повторяла она в голове, будто вторя своему зверю, идя по одинокой улочке при свете луны. Но все же, ее удел жить среди рабов, скрываться в ночи, покуда сир, а быть может и сама Бездна, ее не призовет.
Мирабель так и поступила. Через какое-то время, она наконец была отослана из Монте-Кассино. Она уже была неонатом, которому следовало учиться жить самостоятельно, а не слоняться тенью за сиром и котерией, которая, впрочем, тоже рассосалась по востоку Дартада. Своим “логовищем” Мирабель решила выбрать госпиталь, в котором много лет назад, с подачи сира, и осталась. Лекарское дело и вправду стало хорошим подспорьем для молодой вампирши. Будучи обращенной в возрасте 15-16 лет, она выглядела невинной, слабой и беззащитной. Отличное алиби для городского хищника, что не хочет быть повинным в исчезновении людей. Почти сразу после успешного “трудоустройства”, Мирабель стала присматриваться к местным врачам, наконец заприметив одного из них - Вильгельма фон Рауса, молодого специалиста, совсем недавно закончившего академию в Глориарбусе и вернувшегося в родной город.
Мирабель не знала многих уловок, позволяющих ей очаровать мужчину и не обладала соответствующими силами, но прожив большую часть жизни в религиозных заведениях, девушка вполне могла завлечь его теологической беседой. Встреча за встречей, прогулка по набережной и вот, в вино Вильгельма падает несколько капель крови вампирши. Уже через месяц, он стоит на коленях, сложив руки в молитвенном жесте и открыв рот. Первый гуль, созданный ей теперь был готов на все, чтобы удовлетворить свою госпожу. В том числе - стать ее мужем, обеспечивая достойное место в обществе.
Но слава, влияние, богатство - все это слабо интересовало девушку. Она годами вела тихую жизнь в Литусе, дистанцируюсь от всевозможных неприятностей и других сородичей. Она внимательно обучалась лекарскому делу и как Вильгельма, так и у других врачей из госпиталя, совершенствуя свои навыки. В этом было нечто ироничное - лечить и спасать от смерти тех, кого следующей ночью положишь на жертвенный стол. Пожалуй, лишь оккультной практикой жизнь ее отличалась от обычной. Стоило быть аккуратной и избирательной, чтобы не привлечь внимание, потому ежедневные кровавые бани явно были не ее вариантом. Напротив, на публике сохраняя маску праведности и благодетельности, она старалась выбирать самых слабых, самых уязвимы и делать все тихо. По крайней мере, к этому девушка пришла спустя несколько десятилетий не-жизни. До этого, она все же успела наломать дров. Про их семью, в которой так и не появились дети, шептались горожане, ее внешность, на тот момент уже почти что 40-ка летней, все также походила на подростка, а в госпитале раз в пять-десять лет то и дело расползались слухи о том, что кто-то похищает больных из лазарета.
Дальнейшее продолжение жизни в Литусе все больше тяготило Мирабель. С одной стороны, город стал частью ее, ведь иных она никогда не видела. Все в нем было ей знакомо и вызывало прилив воспоминаний. С другой же стороны, находиться здесь было опасно. Инквизиция, стража, даже простые горожане - совсем скоро они бы точно заподозрили ее если не в вампиризме, то хотя бы в колдовстве из-за ее вечной молодости. От сира и других котерийцев не было слышно уже многие годы, разве что сир Алонсо, также обитающий в граде, время от времени удостаивал ее своим визитом не более чем ради проведения совместных ритуалов и жертвоприношений.
И тогда, Мирабель решила, что старые стены госпиталя более не удержат ее. Она отправится прочь, найдя себе новое место. Благо, тщательно скопленная ее мужем сумма денег позволяла совершить подобный переезд. Новым местом жительства стал город Глориарбус, столица великой империи. Новый город - лишь первые несколько лет кажется новым. Со временем, также устроившись в госпиталь, девушка освоилась и в нем, на этот раз действуя аккуратнее. Она никогда не кусала больше, чем могла проглотить - возможно поэтому ее маньяческая деятельность оставалась безнаказанная. В старинном полисе, испещренном старыми тайниками, подземными ходами и высохшими колодцами не так тяжело было найти место для небольшого алтаря.
Проживая среди людей, Мирабель, через связи мужа-гуля, смогла, хоть и не без трудностей, но поступить на обучение в городскую академию, на медицинский факультет. Большим откровением для девушки, уже несколько десятилетий живущей под маской сестры милосердия стало то, что человеческие познания в медицине куда сложнее и глубже, чем она считала.
Особенно сильно ей мешала ее миловидная внешность - почти все полагали, что Мирабель едва едва совершеннолетняя, и относились к ней соответственно. Нередко, девушке хотелось на месте порвать очередного прохиндея, решившего заговорить с ней в перерыве между занятиями. Однако, в стенах университета она никогда не убивала, стараясь даже не охотиться.
Еще одной проблемой, вскрывшейся во время обучения, стала постепенно отмиравшая эмпатия. Мирабель была хорошим учеником и хорошим лекарем, однако она никогда не лечила с целью принести человеку облегчение. Ее всегда интересовало конвенциональное выполнение работы. Перед ней был больной - она должна была сделать его здоровым. Такая мелочь, как забыть дать опия перед прижиганием раны, казалась ей сущей мелочью, не требующей внимания, а вот других сокурсников заставляла задуматься. Потому, вампирше пришлось учиться симулировать не только поведение человека, но и эмоции. Проблема была куда глубже, чем она могла предположить.
Как бы мелочно для полувекового вампира это не было, она записывала на листе бумаги рядовые фразы, которыми должна была подбадривать пациентов во время практики, приветствия, которыми стоило одаривать других студентов и даже темы для разговора. Она стремилась уподобиться человеку в своем поведении, тем самым обезопасив себя от подозрений и у нее вышло, хоть поначалу ее потуги и вызывали эффект зловещей долины.
Однако, закончить обучение ей было не суждено. За год до окончания обучения, девушка увлеклась созданием подробных анатомических зарисовок. Кроме того, что медицинские познания позволяли ей куда более “эффективно” пытать людей, они также могли занять ее чем-то на несколько часов. В конце концов, когда даже простые люди испытывают скуку, вампиры и подавно. И вот, во время очередной практики, в которой она выступала ассистентом, девушка решила выпить крови у врача, что проводил операцию. Это не было свойственно ее осторожному характеру, но за годы в стенах академии она стала позволять себе считать, что держит абсолютно все под контролем.
Аккуратно уложив оглушенного врача на койку и зализав ему раны, девушка сама продолжила операцию. Все же, необходимые знания у нее уже присутствовали. Однако, что-то показалось ей странным в устройстве этого человека. Он был совсем не таким, как другие. Изнемогая от любопытства, девушка убила его и провела вскрытие, обнаруживая что внутри того - полный раздрай. Органы поменяны местами, многие кости сращены и даже присутствуют лишние. Попробовав кровь больного, девушка предположила, что должно быть она только что вскрыла гуля. К сожалению, осознание того, что в своем стремлении изучить странного человека, она не позаботилась о безопасности. Что было для нее страшнее - убить человека или дать остальным врачам понять в чем дело? Пожалуй, страшнее всего было потерять свое алиби. Потому, она решила устранить разом и труп и свидетеля, устроив пожар в келье.
В последствии, она очень уверенно давала показания о том, что ее наставник уронил свечу прямо в колбу со спиртом, что привело к пожару, в котором тот и погиб, пытаясь вытащить пациента. Кажется, эта история удовлетворила многих, однако Мирабель все равно исключили, чему девушка и не противилась особенно. Вместо этого, свободное время она посвятила расследованию происшествия с гулем. Перед тем, как покинуть заведение, разузнала откуда гуль был родом, посетила тот район и навела справки в тамошнем небольшом госпитале и узнала, что многие люди приходили с подобными жалобами после лечения у местного аптекаря. Хоть их и не вскрывали, Мирабель предполагала, что на улицах мог завестись еще один сородич. Она слышала рассказы о мастерах плоти с запада, но не полагала, что “запад” окажется столь близко. Как результат, вскоре она нашла молодого цимисха. Молодого даже относительно нее самой, обращенного несколько лет назад птенца, что пытался путем проб и ошибок освоить практику изменчивости. До этого Мирабель никогда не встречала сородичей иных кланов, потому ей стало интересно узнать больше о тзимицу и их “магии плоти”, как ее называл Марсель Фурье.
В обмен на ответы, девушка объяснила ему что случится, если тот продолжит свои “эксперименты” у всех на виду, а после забрала под свое крыло, трудоустроив в тот же городской госпиталь, где трудилась сама. . Со временем, между двумя весьма непохожими сородичами завязалась некое подобие дружбы, насколько это вообще можно было отнести к миру вампиров. Точнее сказать, они не ненавидели друг друга, получая взаимную выгоду от общения: Марсель был опытным врачом-экспериментатором при жизни, а Мирабель куда лучше знала мир ночи. И из этого симбиоза время от времени выходили интересные разговоры. Кроме того, Марсель был родом из Флоревенделя, потому исповедовал при жизни Западное Флорендство, а не восточное, чем также подкидывал масла в огонь их полемики.
Через почти год, они решили организоваться в новую котерию, пока что из них одних. Также будучи посвященным в культ Тьмы, Марсель высказал мысль, что земли Флоревенделя куда более пригодны для подобных практик из-за не столь развитой инквизиции, как в Дартаде. И они направились туда, сменив несколько крупных городов. Почти везде уже были свои хозяева, куда более сильные, не желающие видеть новых едаков в своем домене, потому молодая котерия двигалась все дальше. Из Флоревенделя они добрались до Мэр-Васса, оттуда - на Морфитские острова и далее вплоть до земель Кальдора. Разве что на берега Азшилуны не занесло их, в стремлении найти идеальное место для оккультных практик. Представляясь странствующими монахами-лекарями, Мирабель и Марсель порой по несколько лет, а порой и десятилетий могли жить в одном месте, после неминуемо меняя его на следующее. На своем пути, Мирабель, как уже весьма убежденный теолог, неизменно стремилась узнавать больше о священных писаниях и практиках народов, живущих на земле. На Кальдоре, где женщинам позволено иметь сан, она даже смогла стать коэном - жрицей Азура, хотя азурианство и казалось ей не столь интересным, как вариации веры во Флоренда и поверия морфитов. Возможно, их странствия, совмещенные с кровавыми жертвоприношениями длились бы еще сотню лет, если бы не Мирабель вновь не проявила неосторожность. На Кальдоре, решив направиться во внутреннюю часть острова ради исследования верований коренных народов, девушка и ее спутники - Марсель и несколько ревенантов, напоролись на местных оборотней. К несчастью для вампиров, гару порвали их стражу на части. Такая же судьба постигла и Марселя, и лишь одна ласомбра смогла бежать, шагнув в тень.
Потеря товарища по стае, а также преследование со стороны перевертышей побудило ее бежать с Кальдора. Перед девушкой стоял выбор - вернуться в Каменлад, либо же отправиться в недавно открытые земли Ультрамарра. И выбор был сделан. Корабль, на который поднялась врачевательница, взял курс на запад.
1. Имена, прозвища и прочее: Мирабель/Мориц Морвейн
2. OOC Ник: узнаем в следующей серии
3. Раса персонажа: Вампир (человек)
4. Возраст: 130 лет.
5. Характер:
Характер Мирабель строится на динамики маска-натура. Находясь на людях, девушка старается быть нарочито позитивной и праведной, особенно в религиозном вопросе. Оставшись с жертвой 1 на 1, девушка проявляет свою сущность хищника-садиста.
6. Таланты, сильные стороны:
Мирабель, помимо вампирских сил, наиболее хорошо владеет знаниями в сфере теологии и медицины.
7. Слабости, проблемы, уязвимости:
Помимо вампирских слабостей, девушка испытывает в первую очередь проблему самоидентификации. Запутавшись в вопросах вероисповедания, морали и даже своего Я девушка не может здраво оценить и понять кто она такая. Слепо верит идеалам культа Бездны, чтобы не сойти с ума.
8. Привычки:
Девушка постоянно записывает. Мысли в ее голове путаются, потому она доверяет лишь бумаге.
Мирабель общается нарочито "по-шаблону", ее поведение может вызывать эффект зловещей долины.
9. Мечты, желания, цели:
Мирабель имеет своей целью погружения мира в Бездну, как и многие иные последователи этой веры.
Помимо религиозных целей, Мирабель также интересуется теологией и медициной. Эти сферы деятельности она воспринимает не более как прикрытие своего молчания крови и возможность отвлечься от собственных мыслей чем-то рутинным.
Вампир
Клан: Ласомбра
Поколение:
Мораль(Дорога Бездны): 4
Основная дисциплина: Власть над Тенью
Дополнительная дисциплина: Демонизм
2. OOC Ник: узнаем в следующей серии
3. Раса персонажа: Вампир (человек)
4. Возраст: 130 лет.
5. Характер:
Характер Мирабель строится на динамики маска-натура. Находясь на людях, девушка старается быть нарочито позитивной и праведной, особенно в религиозном вопросе. Оставшись с жертвой 1 на 1, девушка проявляет свою сущность хищника-садиста.
6. Таланты, сильные стороны:
Мирабель, помимо вампирских сил, наиболее хорошо владеет знаниями в сфере теологии и медицины.
7. Слабости, проблемы, уязвимости:
Помимо вампирских слабостей, девушка испытывает в первую очередь проблему самоидентификации. Запутавшись в вопросах вероисповедания, морали и даже своего Я девушка не может здраво оценить и понять кто она такая. Слепо верит идеалам культа Бездны, чтобы не сойти с ума.
8. Привычки:
Девушка постоянно записывает. Мысли в ее голове путаются, потому она доверяет лишь бумаге.
Мирабель общается нарочито "по-шаблону", ее поведение может вызывать эффект зловещей долины.
9. Мечты, желания, цели:
Мирабель имеет своей целью погружения мира в Бездну, как и многие иные последователи этой веры.
Помимо религиозных целей, Мирабель также интересуется теологией и медициной. Эти сферы деятельности она воспринимает не более как прикрытие своего молчания крови и возможность отвлечься от собственных мыслей чем-то рутинным.
Вампир
Клан: Ласомбра
Поколение:
Мораль(Дорога Бездны): 4
Основная дисциплина: Власть над Тенью
Дополнительная дисциплина: Демонизм
Последнее редактирование:
