Хакмаррские горы никому и никогда не прощали слабость. Там, где леденящие кожу ветра срывали пожухлую кору с деревьев, а волки шарились ближе к селениям, чем люди к богам, рождались те, кто знал истинную цену крови. Род Торна жил в самом узком ущелье под серыми скалами, где туманы спускались настолько низко что казалось - духи спускались по ним к людям. В этих местах выживал не самый умный, или хитрый, а тот, кто поистине мог сосуществовать с природой, тот, кто мог держать в руках топор не дрожа перед страхом смерти.Торн родился в семье охотника, жёсткое воспитание создавало простой закон: каждый день — бой, каждое утро — ритуал, каждая ночь — подготовка к грядущей битве, возможность зализать раны и отоспаться. Опасности не всегда были извне, уживаться с природой - тяжелое дело, приходилось всегда играть по её правилам. Имя, которое было дано юноше - не имело значения; он лишь часть цикла, шестерёнка в режиме племени, часть незримой крови, что проливалась годами по холодным скалам. С детства Торна учили видеть смысл только в боли и крови. Старейшины племени били в деревянные барабаны, а местные мужчины - отбивали по самодельным щитам, ритм был не музыкой, а воплощение языка древних богов войны. Каждое падение и подъем отмечалось криком, каждым ударом клинка о кожу или дерево. Женщины разводили жир в каменных чашах, возжигали огни, шептали заклинания для защиты и силы. Культ Топора Войны был прост: сражайся, чтобы жить, и живи, чтобы сражаться. Каждый удар был молитвой, каждый рык — просьбой богам обратить внимание.
Первый настоящий бой Торна - не с животным, которое живёт в рамках своих инстинктов, а со зверем пострашнее - человеком, началось когда Торн едва достиг подросткового возраста. Соседнее племя решило проверить границы скалистых земель. Его руки были ещё зелёными, мышцы полностью не окрепли, но сердце уже било в такт и вело в битву. Старый воин дал Торну ржавый топор, а шаман передал ему зелье и
произнёс благословение:
И Торн пошёл в бой.
Кровь, крики, грохот ударов - всё смешалось воедино. Торн не помнил отдельных людей, не различал где свои, а где чужие, всё вылилось в безудержное движение, силу и ярость. Каждый удар был испытанием, каждый враг - шанс доказать свою лояльность богам. Быть может, Торн никого и не убил в том бою своими руками, но сражался он как настоящий воин. Как только последние топоры вражины попадали с лязгом на землю - Торн уже стоял весь в крови измученный, дрожа от холода и адреналина с трудом выдерживал полученный топор, но это не помешало ему залиться диким, животным смехом. Не от радости, а от жизни, которую он прочувствовал в себе. Старый шаман на предсмертном одре кивнул Торну с уважением.
Так начался его цикл: бой — раны — лечение — бой. Каждое утро начиналось с ритуалов наедине с природой, каждый вечер — с ритуала у костра, где племя призывало духов леса и предков. Топор был его рукой, тело — его щитом, а кровь врага — хлебом для внутреннего духа.
С возрастом Торн становился всё сильнее, быстрее и свирепее. Тело и дух закалялось каждым падением, каждым ударом и каждой битвой. Но жизнь вне цивилизации учила его не только силе, но и терпению. Он научился видеть следы зверя и человека, различать страха и крови; различать запах гнилой падали, слышать шорох листвы, отличать дыхание оленя от дыхания волка. Лес стал его вторым отцом, горы — второй матерью, а ветер — учителем и путеводителем. Местные люди обычно не живут дольше двадцати лет, а тем кому это удавалось - по местным повериям считались избранными свыше. Между племенами всегда проходили войны, а выходить победителем всегда - невозможно. Возвращаясь с очередной вылазки и зайдя в свой лагерь Торн увидел страшную, ледянящую глаза картину. Там не было ни дыма, ни голосов. Только чёрные обугленные колья, пятна крови на снегу и разорванные шкуры, что хлопали на ветру. Следы — человеческие, тяжёлые, глубоко вмерзшие в наст. Чужаки прошли здесь — возможно, южане, возможно, соседнее племя. Торн не сразу узнал их — все были измотаны, лица серые, как пепел. Один мальчишка с перебинтованной голенью, старик с поломанным копьём и женщина, у которой в руках дрожал нож. Они выжили только потому, что ушли на ручей за водой. Он не стал говорить. Просто кивнул. Молча взялся за лопату, отгребая снег, и начал рыть яму. Душа выла, боль пульсировала под кожей, рука не слушалась — пальцы не могли держать древко как прежде. Каждый взмах отдавался огнём в сердце, но он продолжал. Три дня они хоронили мёртвых и выискивали остатки еды. На четвёртый пошли в лес — не из желания, а из необходимости. Племени больше не существовало, остались только те, кто шёл рядом. От прежней жизни остались только тела и несколько силуэтов. Каждый день приносил новую жизненную мудрость. Зима в Хакмарри была долгой и жестокой - "собачей"; ледяной снег рубил кожу, замерзал в волосах и бороде, а голод заставлял крутить голову, искать корни, травы и даже червей. За свою недолгую жизнь Торн понял, что дикая природа — это не только бой, но и знание жизни: какие ягоды седобны, какие корни лечат, а какие убивают; какие травы останавливают кровь, какие заживляют раны, какие отвратят хищника. Лес не прощает ошибок, а тех кто зазевался - строго наказывает. 
Ранним зимним вечером, когда огорчённый потерей почти всех близких Торн спешил за оленем по кровавым следам. Он углубился в узкий перевал. Там его встретил местный обитатель - старый волк, с глазом что лишь отблёскивал в ночном мраке, его мех был взъерошен. Торн не ожидал, что зверь нападёт, и в первый момент не успел поднять топор. Волк вонзил клык в плечо, разорвал кожу. Мышцы лесного солдата горели от боли, а кровь шипела в ушах. Он упал на спину, сердце билось как молот, а мир вокруг казался замедленным. Руки Торна были бессильно расставлены, тяжелое дыхание резало лёгкие. Волк не бросился добивать сразу — старый зверь читал реакцию добычи.
измученный парень не кричал, не дергался. Паника — это то, что любит зверь больше всего. Он прижал руки к телу, едва дышал, и закрыл шею.
И тут произошёл момент спасения: с вершины перевала, выше по склону, с треском сошёл небольшой снежный обвал. Лавина снежной крошки сорвалась вниз, шумно, громко, отвлекая волка. Зверь оглянулся, ушёл назад, присев на лапы и зарычав, проверяя источник шума. Этого было достаточно, чтобы Торн начал медленно катиться в сторону уступа, зацепляясь руками за скользкую скалу. Боль в плече была дикой и невыносимой. Волк вернулся, но теперь осторожно, оценивая риск. Он не бросился — Торн уже начал использовать ледяной рельеф: скалы, уступы и снег создавали барьер. Добыча двигалась медленно, непредсказуемо, и зверь вынужден был ждать, прежде чем атаковать снова. Торн провёл несколько часов, медленно ползая по склону, прячась за кажущимися укрытиями — торчащими камнями, трещинами в снегу, и изучая рельеф, чтобы не попасться полностью. Он ел снежные корни и подсохшие ягоды, собирал лед, чтобы охлаждать воспалённую руку, прижимал слои одежды к кровоточащей ране чтобы замедлить протечку и постепенно, терпеливо, добрался до более безопасного участка. Ночь застала его на узком выступе. Он обессилен, но жив, и понимает: сила тела не спасла бы его — спасло знание, терпение и наблюдательность. Волк, что чуть не убил его, остался ниже, внизу, оценивая добычу, пока Торн медленно перемещался к лагерю.
На утро измученный парень начал ковылять в сторону временного лагеря недобитышей, руки его едва держали топор, плечо почти обездвижено, но глаза светились новым пониманием леса: он понял, что каждый звук, трещина льда, дыхание ветра может быть оружием, а иногда и выступать щитом. С этого дня лес окончательно стал для него не просто местом выживания, а стал настоящим союзником. Зима в тех краях не щадила никого. Новый лагерь стоял на склоне между заснеженными елями, где ветер гнал снег, как песок по каменным плитам. Уцелевших было немного — десятка полтора, и все они выглядели так, будто жили не жизнью, а отсроченной смертью. Огонь в очаге гас чаще, чем горел, мясо кончилось ещё неделю назад, и теперь некогда боевые люди питались варёной корой и сушёными шкурами. С каждым днём лица становились серее, глаза — пустее. Старые обычаи племени, сила, гордость и песни у костра — всё исчезло. Никто больше не пел. Люди сидели молча, уткнувшись в землю, слушая, как где-то в лесу воет ветер, и каждый раз думали: то ли зверь, то ли кто-то из ушедших зовёт. Торн почти не спал. Рана в плече гноилась, запахом смерти пропитывалась вся его одежда. Он пытался скрыть боль, но чувствовал, как становится слабее. Каждый раз, когда он смотрел на остатки племени, видел не воинов, а тени — тех, кто жил по инерции, кто ещё не понял, что они уже приняли своё порожение в отголосках души. Люди оскотинивались всё больше, ломали друг-другу тела за воду и еду, спорили за то кто спал ближе к огню. Один из охотников, молодой и вспыльчивый, однажды набросился на женщину, обвинив её в том, что она крадёт еду. Торн разнял их, но в глазах охотника он видел то, что пугало сильнее холода — пустоту, готовую к убийству "брата" своего. Каждую ночь кто-то исчезал. Без следа. Уходили в лес, будто звали их какие-то голоса, или просто не выдерживали холода и безысходности. Те, кто оставались, начинали говорить, что лес проклят, что боги отвернулись. Вера, что раньше держала их вместе, теперь рассыпалась, как лёд под сапогом. Торн молчал. Он был идейным и до последнего верил в то, что на эту череду чёрных событий - воля божья. Но и он чувствовал — если так пойдёт дальше, племя просто исчезнет. Лагерь, где когда-то звучали песни воинов, теперь был местом, где даже дыхание казалось лишним звуком.
Мучительные дни тянулись и были за недели. На тот момент ветер стих. Это было тревожнее, чем вой метели — мёртвая тишина, в которой даже снег казался неживым. Торн сидел у костра, глядя на огонь, что едва держался на остатках сучьев. Вокруг — те же выжившие, уже не люди, а тени. С каждым днём кто-то умирал: от холода, от голода, от себя самого. Он видел, что это конец. Никакие слова, никакая сила не могли разжечь в них жизнь. Только чудо — или кровь. Но чудес он не ждал. Той ночью он встал, не разбудив никого. Проверил топор, натянул мех на плечо, завязал на руке ремень потуже — чтобы рука не висела, как дохлая. Лицо его было спокойно. Он шёл не выжить, а дать им ещё день. Хоть немного мяса. Хоть какой-то смысл. Лес встречал его равнодушно. Ветки ломались под снегом, под ногами хрустели корни, воздух резал лёгкие. Торн шёл следами медведя, которых заметил днём — большие отпечатки лап, старые, но всё же свежие. Он знал, что одному не справиться, но думал об этом спокойно. Смерть — не враг, если идёшь к ней сам. След привёл его к оврагу. Там, под елями, зверь и был. Огромный самец, ободранный, хищно худой — как сама зима. Медведь заметил его почти сразу. Поднялся на задние лапы, ревнул так, что снег осыпался с ветвей. Торн тоже закричал — не от страха, а чтобы не слышать собственное последнее дыхание. И побежал. Первый удар медведя сбил его с ног, воздух выбило из груди. Второй удар разорвал плечо, там, где и так была старая рана. Он не чувствовал боли, только жар и звон в ушах. Топор вошёл в мясо зверя, но неглубоко — медведь ревел, кровь парила в воздухе. Торн ударил ещё раз, и ещё, пока не рухнул сам, прижатый к земле.Последнее, что он помнил — как пар от дыхания зверя смешался с его собственным, и мир стал красным.
А потом — тишина.
Он очнулся ночью. Снег таял под ним, медведь лежал неподвижно рядом, но не всё было как прежде. Воздух был густым, как дым. Небо — чернее угля. И кто-то стоял рядом. Фигура — высокая, согбенная, с глазами, что светились, как ледяные звёзды. Он не подходил, просто смотрел. В его взгляде не было жалости — только узнавание.
Сопротивляться он не мог. Даже не хотел, не верил что всё что он видит - взаправду.
В ту ночь Торн не умер — просто перестал быть человеком.
Торн очнулся в снегу. Не было ни звёзд, ни луны — только тьма и едва слышный треск ветра.Он не помнил, как умер. Помнил только рычание медведя, удар лапы, как ломаются кости и рвётся мясо. Потом — чей-то голос, тихий, будто шепот из самого леса:
А потом — пустота.
Когда Торн открыл глаза, снег не казался холодным. Он чувствовал, как кожа мёрзнет, но тело будто не откликалось на боль. Ветер рвал одежду, но ему было всё равно. Он поднялся, шатаясь, и увидел: вокруг следы — кровь, когти, обломанные ветки. Медведя нигде не было. Он поднялся, шатаясь, не чувствуя ни голода, ни усталости, только пустоту. Всё тело казалось чужим, будто он носит не своё мясо. Торн шёл наугад, через бурелом и наст, пока не заметил огонь.
Маленький, слабый, почти погасший костерок. Рядом лежал человек. Он был завернут в старую волчью шкуру, кожа на лице уже трескалась от холода, губы посинели. Торн опустился рядом — дыхание ещё было. Слабое, редкое.
Ответа не было. Только сипение.
Он попытался встряхнуть его, но тот был уже наполовину льдом. Торн ощутил слабое биение сердца, и в этот миг — запах.
Едва уловимый, металлический, пряный.
Кровь.
Запах ударил в голову, будто нож.
Мир вокруг на миг стал ярче: он видел, как под кожей человека пульсирует вена, слышал хрип в лёгких, даже стук сердца — будто где-то в глубине собственного черепа. Он отпрянул, прижал ладони к вискам, но чувство не исчезло. Жажда пришла без предупреждения. Не как голод, не как инстинкт. Это было что-то древнее, как сам мир, что-то свирепо нашёптывало извне. Словно весь мир сузился до одной точки — до шеи замерзающего человека. Он боролся. Сидел, сжимая снег в кулаках, рвал кожу на ладонях, лишь бы не смотреть. Но запах не отпускал, тянул, будто невидимая рука. И тогда он заметил, что человек перестал дышать. Только тонкая полоска крови на губах — последняя жизнь, что выскользнула из него. Торн не помнил, когда наклонился. Не помнил, как пальцы дрожали, как холодный рот коснулся чужой кожи. Всё происходило само собой. Он пил. Сначала чуть-чуть — как будто хотел убедиться, что это действительно кровь. Но в тот миг, когда она коснулась его языка, в теле вспыхнул жар. Словно кто-то выдернул изнутри ледяной клинок, и на его место влили пламя. Торн вцепился зубами, пил, пока не понял, что делает. Он оттолкнулся, задыхаясь. Грудь поднималась и опадала, но сердца не слышно. Перед ним лежал человек — уже не живой, не мёртвый, просто пустой. Торн вытер рот. На снегу — пятна крови, на руках — грязь и лохмотья кожи. Он смотрел на тело, но стыда не было. Только понимание. Он не ел, не пил, не спал — и всё же стоял, живой. Он поднял голову к небу. Снег сыпался медленно, тихо. В груди — тишина. Ни ударов сердца, ни дыхания, только ветер. Торн понял: умер тот, кем он был раньше. А тот, кто стоит сейчас, — не человек. И не зверь. Первые дни Торн почти не понимал, что с ним происходит. Он бродил по снегу, не чувствуя усталости, не желая сна. Порой садился у костра, но тепло не грело. Он смотрел, как пламя пляшет в темноте, но не ощущал тепла ни в пальцах, ни в груди. Еда не шла. Сначала мясо, потом корни, потом снег. Всё — пустое, как камень. Ни вкуса, ни сытости. Когда он впервые попытался съесть жареное мясо, то вырвал. Тело отказывалось принимать всё, кроме одного — того, что он чувствовал тогда, у костра с мёртвым человеком.
Запах крови.
Он пытался бороться. Десять ночей жил на снегу, пил воду из ручья, глотал кору, лишь бы не слушать то, что внутри шептало:
На одиннадцатую ночь он не выдержал. Волк попался ему на пути — молодой, худой, с обледенелой шерстью. Торн поймал его, не понимая как: просто оказался рядом, быстрее, чем когда-либо раньше. Волк бился, рвал когтями воздух, а потом замер, когда Торн вцепился зубами в его шею. Кровь зверя была горячей, живой, и впервые за долгое время Торн почувствовал — тело наполнилось. Он пил до тех пор, пока не услышал, как вокруг всё стихло. Даже ветер. Даже его собственные мысли. Когда отпустил, волк лежал тихо, с раскрытой пастью. Торн вытер губы снегом и вдруг понял: больше не дрожит. Раны затянулись, кожа стала крепче, зрение — острее. Но с этим пришло и другое: страх света. Когда он увидел рассвет — бледный, холодный, над горами — кожа на руках зашипела, как от угля. Он отпрянул, спрятался в тени ели и долго сидел там, глядя, как солнце движется, и думая: что он теперь?
Спустя 50 лет. Лес всё тот же. Только люди — другие. Торну было семьдесят семь лет по человеческому счёту. Он не считал. Для него время теперь текло, как снег на ветру — без следа. Он не старел, не слабел, но и не жил. Просто существовал — как зверь, как часть этого мира, которому больше не принадлежал. Он построил себе жилище в пещере у подножия гор, где когда-то охотился. Там, где не было дорог и где солнце едва касалось земли. Иногда он выходил к людям. Не ради крови — ради напоминания. Смотрел на них издалека: как они смеются у костров, как ругаются, как умирают. Иногда — спасал кого-то, вытаскивая из сугроба. Иногда — убивал, если чувствовал угрозу. Но больше всего он наблюдал. С годами Торн стал молчаливее, чем камень. Он не молился богам — перестал верить в них после того, как сам умер. Теперь его вера была другой. Мир — это не жизнь и не смерть. Мир — это круг. Всё, что живёт, умирает. Всё, что умирает, питает жизнь. Он видел в этом порядок. Он не считал себя чудовищем, но и человеком не был. Иногда он пил кровь зверей, иногда — тех, кто умер сам. Он не убивал ради удовольствия, но и не сожалел. Жажда была его спутником, как когда-то боль. Со временем лес принял его. Волки больше не нападали, птицы не кричали, звери проходили мимо, как будто знали, что он — свой. Он не говорил с ними, но чувствовал их, как когда-то чувствовал запах крови. Иногда, в самые тихие ночи, он вспоминал тот голос — шепот, что вернул его из смерти.Теперь он понимал. Не готов — значит, должен жить, пока не поймёт зачем. Он не искал людей. Не искал власти, ни мести. Он искал равновесие. Время стерло его племя, их песни, их богов. Но он помнил всё — их запах, крики, лица. Он больше не сожалел. Он стал тем, чем всегда должен был быть: частью дикого мира, вечным стражем между смертью и жизнью. Иногда Торн видел отражение в воде — бледное лицо с жёлтыми глазами, волосы цвета золы, шрамы, что больше не исчезали.
Он смотрел и шептал:
И лес принимал.
Прошли десятилетия. Лес, что когда-то казался вечным, стал для Торна тесным.Он знал каждую тропу, каждую впадину, знал, где зимой ложатся волки, где рождаются олени, где падальщики роют снег в поисках костей.
И всё же — тишина стала чужой. Он поймал себя на мысли, что ничего не чувствует. Ни голода, ни радости, ни даже покоя, что раньше находил в одиночестве. Даже кровь — теперь просто средство, а не страсть. Мир вокруг не вызывал отклика. Всё стало одинаковым — снег, ночь, крик совы, кровь на губах. Однажды он стоял на вершине скалы и смотрел, как солнце садится за хребет. Тьма наступала, но в ней больше не было тайны. Он понял: перестал быть частью леса. Раньше он жил как зверь, но теперь стал чем-то другим — наблюдателем. Сначала он пытался бороться с этой пустотой — уходил глубже в чащу, спал в земле неделями, пока не начинали сниться старые боги. Но они не отвечали. Лес больше не говорил с ним.
И тогда Торн решил уйти.
Он не знал, куда именно. Только чувствовал — за горами, за морем есть другие земли, другие звери, другие люди. Там, где ещё кипит жизнь, где мир не закостенел, как старый ствол. Он оставил свою пещеру, свои следы, и ушёл по наитию. Долгие месяцы шёл, переправлялся, прятался днём, плыл с бродягами и ворами. Люди, что встречались ему, видели в нём то ли открекшегося и потерянного калеку, то ли чудовище, и Торн не спорил. Он больше не искал смысла — он искал движение.
Мир казался ему великим отбором, где сильный живёт, а слабый служит его мясом. Не было добра и зла — была польза и бесполезность.
Смерть перестала быть страшной. Страшным стало застой — то, что губит изнутри.
Он часто говорил самому себе, будто вслух для ветра:
Так в нём родилась новая вера — не в духов, не в кровь, не в природу, а в саму сущность отбора.
Торн стал считать, что вечная жизнь дана не как дар, а как проверка: сможет ли он остаться сильным, не поддаться гниению, не раствориться в апатии. Когда он ступил на берег новых земель, морской ветер пах солью и гнилью. Перед ним раскинулись чужие леса, не его, другие — иные звуки, иные запахи, иная тьма. Торн почувствовал что-то давно забытое — интерес. Ему захотелось узнать, как здесь выживают. Кто здесь хищник, кто добыча. И кто решает, кому дано жить вечно.
Когда он ступил на берег новых земель, морской ветер пах солью и гнилью.
Перед ним раскинулись чужие леса, не его, другие — иные звуки, иные запахи, иная тьма.
Торн почувствовал что-то давно забытое — интерес.
Ему захотелось узнать, как здесь выживают. Кто здесь хищник, кто добыча.
И кто решает, кому дано жить вечно.
Он двинулся вперёд, не оглядываясь.
Старый мир остался за спиной — вместе с богами, страхом и лесом.
Впереди его ждёт путь длинной в сотни лет, но не ради крови — ради понимания.
Познания того, почему мир не умирает, даже если каждый его кусок гниёт.
Перед ним раскинулись чужие леса, не его, другие — иные звуки, иные запахи, иная тьма.
Торн почувствовал что-то давно забытое — интерес.
Ему захотелось узнать, как здесь выживают. Кто здесь хищник, кто добыча.
И кто решает, кому дано жить вечно.
Он двинулся вперёд, не оглядываясь.
Старый мир остался за спиной — вместе с богами, страхом и лесом.
Впереди его ждёт путь длинной в сотни лет, но не ради крови — ради понимания.
Познания того, почему мир не умирает, даже если каждый его кусок гниёт.
1. имена, прозвища: Торн
2. раса персонажа: человек - вампир
3. возраст: 23 на момент обращения
4. внешний вид: стереотипный лесной оборванец - длинные вечнозасаленные патлы. заострённая морда, кожа с мраморным оттенком, звериный взгляд и янтарного цвета глаза. отрешённый и безэмоциональный взгляд. удлиненные клыки и до ужаса длинные ногти на руках - будто годами их не стриг.
5. характер: абсолютно холоден к людским переживаниям. не верит в мораль в её прямом проявлении, считает что мир построен на естественном законе силы. малоразговорчив. всегда оценивает ситуации - подчёркивает всё: как человек видит, боится, дышит. самодостаточен - не боиться одиночества и не ищет общения. уважает силу духа - особенно у врага. если враг падёт как подобает воину - Торн запомнит это.
6. сильные стороны: естественно звериная сила присущая клану. стальной самоконтроль и хладнокровие. опыт одиночества. понимает звериную природу.
7. слабые стороны: зависимость от крови. солнце и серебро. эмоциональная пустота, недоверие. мыслит на разных уровнях со всеми - провёл столько лет в изоляции, отчего отдалён от любого общества. не чувствует ход времени - живет десятилетиями, где эпохи проходят, люди умирают, войны проходят - а он всё наблюдает. постоянно испытывает внутреннюю борьбу.
8. привычки: животный инстинкт - подобно собаке принюхивается, почти в любой ситуации. склоняет голову при контакте, оценивающе смотрит нездоровым взглядом из под угла, как бы оценивая действия собеседника.
9. цели: сбросить с себя оковы иллюзий построинных человечеством: торн убеждён, что слабость людей - в их вере в добро, богов и судьбу. он хочет очистить себя от остатков наивности, понять мир без обмана морали и добрых мифов.
также его цель - стать естественным звеном законов природы в живом обличии, он стремится понять фундаментальный принцип существования - почему выживает сильнейший и умирает слабый. понять зачем вечность дана тому, кто потерял всё человеческое.
торн мечтает найти новое место, где нет человеческих законов. там, где царит первобытный хаос и животные порядки: сильный - живёт, слабый или погибает, или служит. это может быть лес, бор, пещера - где он станет частью естественной системы, он не стремиться править, а хочет вписаться.
клан: гангрел
человечность: 4
дисциплины: дикость и прорицание
поколение: -
аспект: -
2. раса персонажа: человек - вампир
3. возраст: 23 на момент обращения
4. внешний вид: стереотипный лесной оборванец - длинные вечнозасаленные патлы. заострённая морда, кожа с мраморным оттенком, звериный взгляд и янтарного цвета глаза. отрешённый и безэмоциональный взгляд. удлиненные клыки и до ужаса длинные ногти на руках - будто годами их не стриг.
5. характер: абсолютно холоден к людским переживаниям. не верит в мораль в её прямом проявлении, считает что мир построен на естественном законе силы. малоразговорчив. всегда оценивает ситуации - подчёркивает всё: как человек видит, боится, дышит. самодостаточен - не боиться одиночества и не ищет общения. уважает силу духа - особенно у врага. если враг падёт как подобает воину - Торн запомнит это.
6. сильные стороны: естественно звериная сила присущая клану. стальной самоконтроль и хладнокровие. опыт одиночества. понимает звериную природу.
7. слабые стороны: зависимость от крови. солнце и серебро. эмоциональная пустота, недоверие. мыслит на разных уровнях со всеми - провёл столько лет в изоляции, отчего отдалён от любого общества. не чувствует ход времени - живет десятилетиями, где эпохи проходят, люди умирают, войны проходят - а он всё наблюдает. постоянно испытывает внутреннюю борьбу.
8. привычки: животный инстинкт - подобно собаке принюхивается, почти в любой ситуации. склоняет голову при контакте, оценивающе смотрит нездоровым взглядом из под угла, как бы оценивая действия собеседника.
9. цели: сбросить с себя оковы иллюзий построинных человечеством: торн убеждён, что слабость людей - в их вере в добро, богов и судьбу. он хочет очистить себя от остатков наивности, понять мир без обмана морали и добрых мифов.
также его цель - стать естественным звеном законов природы в живом обличии, он стремится понять фундаментальный принцип существования - почему выживает сильнейший и умирает слабый. понять зачем вечность дана тому, кто потерял всё человеческое.
торн мечтает найти новое место, где нет человеческих законов. там, где царит первобытный хаос и животные порядки: сильный - живёт, слабый или погибает, или служит. это может быть лес, бор, пещера - где он станет частью естественной системы, он не стремиться править, а хочет вписаться.
клан: гангрел
человечность: 4
дисциплины: дикость и прорицание
поколение: -
аспект: -
Последнее редактирование:
