Рождена в Уфбане, в 303 году IV эры. Её отец — брат, в свою очередь, отца Эормунда Фольдвина, который приходится деве одним из двоюродных братьев. Обстановка в семье Голфри не сильно отличалась от её недалёких родственников — старшие то и дело рассказывали о былом величии, нынешнем упадке и грядущей войне. Первые годы девушки проходили относительно спокойно, но уже вскоре она нашла для себя утешение, которое устраивало и её родителей — религию. Мать Голфри являлась жрицей Торегианства, отчего будущее девы было предрешено. Отец настаивал на том, что в нынешние, тяжкие времена нужны воины, а не несущие слово, но повлиять на ум дочери и жены уже никак не мог. Как ему самому казалось.
Голфри, пользуясь обширными религиозными знаниями матери и её коллег, зубрила имя каждого божества, название каждого праздника и содержание каждого догмата. Впрочем, именно на последнем пункте в её уме уже зарождалось семя греха, чего девушка ещё сама не осознавала. Постепенно, она начала приходить к теургии: столь подробное описание богов и мироустройства, столь частое упоминание высших сил в догматах и их вмешательства в жизнь смертных… В таком случае, достойное служение должно привести Голфри к личной встрече с божеством, если не при жизни, то при смерти. И здесь-то верх взяла не праведность, а эгоизм и желание личной выгоды и славы. Она ведь станет исторической личностью, частью Торегианства, если к ней заявится сам Торегин! Тут-то Голфри и поплыла. Она начала отдавать всю себя священному делу, как только титул жрицы перешёл к ней. Но и не забыла слова отца о крахе их страны и грядущем раздоре, отчего решила угнаться сразу за двумя зайцами — и принести жертв её богам, и помочь родине бравым делом.
Перед тем же, как перейти к обучению Голфри военному делу, стоит упомянуть её отношение к подношениям. Люди активно отдавали немало своих вещей напрямую жрице, в надежде, что они будут переданы напрямую богам. Голфри их желание исполняла, но с некоторыми нюансами. Как гласит догмат — “Богам угодны лишь дела”, а значит — не важно каков масштаб подношения будет, главное — чтобы оно было. По сей причине, Голфри начала постепенно откладывать часть пожертвований в свой карман. Для чего? — Само собой, для рода. Народ раздроблен, все коварны и хитры, а если деньги и имущество будут распределены одной, мудрой и могущественной группой людей на правильные вещи, то так будет лишь лучше.
Теперь — о лязге метала. По началу обучение давалось Голфри черезчур сложно по одной причине — генетическая непредрасположенность к подобному. Она, в конце концов, девушка, и не сказать что довольно мускулистая. Но всё в нашем мире исправимо. Постоянные тренировки и закалка духа, в том числе, иногда — даже с самим Эормундом, привели к тому, что дева стала способна правильно держать меч и передвигаться в лёгких доспехах. Что давалось ей ещё легче — так это конная езда, от которой она банально менее уставала. По сему, потратив ещё год своей жизни на попытки в орудование копьём, Голфри стала полноценной наездницей, готовой оборонять родной край от внешних угроз не только святым словом, но и лезвием.
Правда, совсем вскоре Эормунд был отстранён от дела, а Голфри впала в натуральный гнев — ведь среди жрецов были такие же меркантильные, как и она, которые играли ей не на пользу. Продолжая развивать мысли теургии и гнозиса, дева решила, что бытие жреца ей не нужно для достижения божественного вмешательства и обретения высшего знания. Лишь отдалённость от “псевдо-служителей” и следование за по настоящему умным и праведным человеком приведёт её к желанному. Не долго думая, Голфри присоединилась к своему двоюродному брату, отчего её репутация была полностью подорвана — особенно, когда раскрылись её хищения из подношений.
Дальнейшая судьба девушки была не мудрена. Став частью свиты Эормунда, она занялась тем, что делали и другие — грабежами и набегами. Оправдание этому было простое: “Богам угодны лишь дела, верно? Значит и на владения этих бедолаг они закроют глаза, когда делается это мною во благо их же”. И брать свою часть добычи Голфри не цуралась, а наоборот, считала, что подаёт пример храбрым воинам севера.
Дева, дабы боевой дух её новых товарищей даже не думал падать, активно проводила проповеди и напоминала о каждом празднике, за устройство которых и отвечала. Здесь, пожалуй, и раскрывалась лучшая сторона Голфри. Её речи не оставляли членов окружения Эормунда безразличными, а мужчины, в большинстве своём, и не сопротивлялись её приказам. О догматах Голфри также напоминала, но аккуратно, избегая ту, что говорила о сокровищах праха. Несмотря на явное влияние Ёвлоса на девушку, та искренне верила в святость своих деяний. В Дёткен все были обязаны дарить друг другу дары, а в Дёватханг и вовсе происходило то, на что смотреть тяжело было даже самой Голфри — но так было угодно богам. В последнем празднестве она не участвовала, ведь считала, что даже разовые половые узы с мужчиной приведут её к падению и забвению, даже несмотря на то, что целибату она не принимала. В этом крылся её очередной хитрый план — благодаря отсутствию подобных ограничений она могла спокойно “заигрывать” с мужьями, сводить тех с ума своей внешностью ради более щедрых подношений, а может даже личных даров. По этой же причине, в купе с родством с Эормундом, Голфри получала лучших коней, чистейшие доспехи и острейшие копья, которые она, в свою очередь, использовала для прославления богов при набегах, в надежде на получение гностического знания.
Постепенно начиналась подготовка к отплытию на западные берега. Голфри и хакмаррские края не особо-то симпатизировали, а о Заокеанских она ничего и подумать не могла. Лишь одно её утешало — то что их корабль, подобно самому ковчегу, постоянно движется и приведёт скральдов в лучший мир, а что ещё краше — позволит Голфри увидеть богов воочию. Она активно помогала Эормунду как перед отплытием, так и после него. Регулярно повторяла историю Торегианства народу, дабы те были готовы распространять влияние богов даже на далёких берегах, а параллельно манипулировала теми, дабы они награбили побольше ресурсов перед дорогой.
То же самое продолжалось и в пути, правда, уже без грабежей. Иногда Голфри вновь бралась за свою излюбленную технику, помрачая мужской ум, оправдывая это прославлением Манфёпп и Зейноса. Она, если так можно выразиться, отбирала у работяг и воителей провизию, пока те наивно ей доверяли. Голфри могла спокойно попросить об этом у брата, у Эормунда, но считала это проявлением слабости и несамостоятельности. Что-же скральдсонская змея будет делать в Заокеанье, и не осудят ли её за греховный путь? Знает, пожалуй, лишь сама Тильта.
.
