I. Halsten.
Старые каменные стены, порядком поветшавшие ненастьем. Тишина утреннего, предрассветного города, прерываемая лишь бьющимся о портовую пристань океанскими волнами. Всякая улица здесь — влажная и сырая, будто бы это и есть место из легенд о затонувших древних городах. Города из легенд поражали своих посетителей своим богатством и красотой. Пейзажи Стхаёльхейма же были иными: они поражали своим масштабом, вездесущностью и очень знакомой многим приезжим гостям, домашней и уютной убогостью этих мест. Где-то на окраинах торговой столицы Остфара уже начинает закипать жизнь. То и дело слышатся шаркающие шаги ног в высоких моряческих кожаных сапогах, крики немногочисленных утренних птах и вопли просыпающихся от похмелья пьяниц.
Трое мужчин, широкоплечих и высоких, вылавливают прибившийся к берегам порта труп утопленника. Лица их усталые и неряшливые, похожие на источенные временем образы на бронзовых бюстах, суть памятники себе и своей истории. Они — рыбаки, чтящие традиции и верующие в то, что всякое тело должно быть предано земле. Опухший от разложения труп шлёпается на портовую брусчатку, подобный рыбьей тушке, разве что воняет в десятки раз сильнее. Его жилет из красного сукна стал походить на отвратительный комбинезон из водорослей и ила, сквозь отверстия которого выпуклостями выпирала обнажённая плоть. Рыбаки посудили, что это — раны от колотых ударов меча, что и стали причиной смерти. Душа несчастного моряка нескоро обрела покой.
Наконец выдыхая и отворачиваясь от смрада гниющего тела, моряки переводят свой взгляд на рассветное солнце, лениво поднимающееся из-за небоската. В этот момент, что-то рассветной тенью путается под их ногами, шуршит и цокает, спустя считанные секунды скрываясь в подгнивающих лесах грузомодъёмных кранов. Рефлекторно — четыре взгляда переносятся обратно к телу. Лишившись пары кожаных ремешков, обрезанных ровными полосками, труп потерял свой насквозь мокрый, доселе натянутый на распухшем брюхе подсумок.
— Vitu perkele! (Блядь, чёрт возьми!)
Взобравшийся на крышу нищего борделя лисёнок звереси время от времени поднимал свой взгляд на ставшую собираться возле трупа толпу. В лапах он пересчитывал окислившиеся медяки, вытащенные из украденной кишени, и размышлял о будущем. В его юных, похожих на соловьиные глазах оно пусть и виднелось туманно, но вполне ясно сегментировалось в два варианта. Первый — остаться тем, кем он есть сейчас, пресмыкаться, унижаться и жить в грязи, страдая от сильнейших. Второй — самому стать сильнейшим, питаясь чужой кровью и проживая жизнь так, как хочет сам. Его хилая лапа сжала горсть медяков, и трусливый ребёнок как никогда был готов к борьбе.
II. Perhe.
Он – худощавый и низкорослый отрок, чей вид спасала лишь редкая, похожая на мраморную расцветка шерсти. Его родной дом — нищая хибара, такая же жалкая и неприятная на вид как он сам. Постель его — горсть тряпок и обрывков парусины, что видом своим походила на плесневелый кусок лазаньи. Пищей ему служит сваренная детскими лапами похлёбка и горбушка чёрного хлеба. Сёрбая и чавкая, подросток разглядывает швартующуюся на дальнем берегу флотилию, только что вернувшуюся из плавания. Он мечтает о жизни на корабле, службе во флоте и безбедной жизни, полной приключений. Кто-то вошёл в лачугу, и лисёнок вжался головой в плечи, став есть расторопнее.
— Ты испортил мою жизнь, Хальстен.
Раздался протяжный, сиплый женский голос, вещавший на амани откуда-то сзади. Малец не разворачивался. Своего отца, что зачал его в первую же ночь со случайной собутыльницей, он никогда не знал. От того было легче.
— Чем?
Хальстен спрашивал аккуратно и тихо, будто боясь баламутить кипящую воду под своими лапами. Оные неподвижно лежали на столе, и взгляд его беспокойно косился за спину. В нос бил ядовитый запашок алкоголя, и дитя боялось, что может не пережить очередных побоев.
— Тем, что появился на свет.
— Ты пьяна.
Самокрутка дымилась в пасти у лисицы, и та в действительности пьяно покачивалась. Она — проститутка, и она искренне ненавидела своё нежеланное дитя. Тело её потеряла всякую привлекательность после родов, и минувшая праздная жизнь не отпускала её. По скромной комнате распространялся сизый дым от смеси табака и курительного опиума. Малец плакал, дрожа и прикрывая морду лапами. Она с шипением потушила бычок о его загривок.
III. Kauppiaat.
Дожидаться смерти собственной матери было невыносимо. Каждый день в этом городе — вопрос выживания. Стабильное пропитание, спокойный сон и простейшая забота о себе казались непостижимой роскошью, и малец активно собирал багаж, намереваясь идти. Лапы его миновали десятки торговых суден, прежде чем он навязался в команду, что согласилась бы взять его на борт. Торговцы из флодмундских земель, что, по сути, занималась международной транспортировкой. Сахар, патока, ткани и всё, что в избытке росло на югах, являясь ценным товаром на севере. Условия были недобрыми — лис был готов тяжело работать на судне лишь за спальное место и еду, лишь бы покинуть свой дом. Несколько дней спустя море убаюкивало его в абсолютной темноте трюма. Новоявленный матрос таскал тяжести, учился вязать узлы и постигал основы флодмундского языка, на коем к нему обращалась регулярный состав команды на корабле.
— Du där, Stench! En tunna med melass har sprungit läck i lastrummet. Hör du mig?! Gå och städa upp den här jävla melassen! (Эй, «Вонючка»! В грузовом отсеке протекла бочка с мелассой. Ты меня слышишь?! Иди и убирай эту ёбанную мелассу!)
— Mitä?.. Да, сэр!
Мечта о морских приключениях таяла перед глазами наивного недоросля. День за днём его не ждало ничего, кроме унизительной и тяжёлой работы, а факт торговли являлся ему скучным и блеклым, ибо никаких отчислений от общего дохода матрос не получал, самостоятельно подписавшись, по сути, на рабство. Тогда он начал доставать своих старших коллег, клянча у них коротенькие уроки флодмундского языка. Оный был прост для изучения, ибо был и есть производным одного языкового типа уже знакомого Хальстену остфарского. Кроме того, опыт уже имелся — предлагая всякого рода купцам, библиотекарям и школярам горсть медяков и свой жалкий вид, на землях родного Стхаёльхейма он учился базовому письму и изучал амани, верно полагая, что этот навык пригодится ему в будущем. Ныне холодные ночи в трюме он проводил, выскабливая флодмундские словечки на пергаменте небольшим угольком. Несмотря на то, что большинство его корабельных учителей относились к дитю звереси с понятным раздражением и негативом, всякое их словцо умный малый ловил на лету, и вскоре под выцарапанным на грот-мачте остфарским «kalu» был добавлен новообретённый флодмундский антоним — «fitta».
Годы в море проходят на удивление быстро, и ход времени лишь ускорялся однотипным трудом молодого матроса. Он мужал духом, крепчал телом и даже устаканивался в коллективе — флодмундские моряки стали считать его своим талисманом, пусть его места на корабле это не изменило. Вплоть до момента, пока не стало корабля.
IV. Merirosvot.
Быстроходная шхуна под флагами дартадских каперов аки хищник носом глядит на плывущий на горизонте торговый фрегат под стягами враждебного империи Фломунда. Прошедший шторм отвёл купеческое судно на много миль в сторону, команда едва удержала корабль на плаву, а роковая ошибка штурмана завела его в воды дартадской империи. Исход этого стечения обстоятельств был очевиден, и безоружному Хальстену оставалось лишь панически метаться по палубе, наблюдая за тем, как ставшее ему домой судно превращается в уродливые обломки под натиском свистящих в воздухе чугунных ядер. Едва умевшие обращаться со своими жалкими бомбардами торговцы гибли один за другим, а превращённый в решето корабль стал скоропостижно тонуть. Корсары не намеревались брать судно на абордаж. Ведомые воинственной яростью, они просто уничтожили заплывший на их территорию вражеский корабль, готовые довольствоваться и частью его груза, если вдруг тот всплывёт на поверхность. Лис отчаянно пытается спастись, лапы его скользят по заливающей палубу морской воде. Он метается к трупу — останки виновного в случившемся штурмана впечатаны пушечным ядром в стены его собственной каюте, а спасающийся мародёр хватается за лежащую подле пары оторванных ног саблю на портупее. В этот момент гремит взрыв, и оглушённого мальца выбрасывает за борт.
Жизнь пролетает перед его глазами, и видя её, Хальстен готов прощаться безо всякого сожаления. Нищета, выживание, ненавидящая его мать, тяжёлый труд и низкое существование. Он просыпается под водой, и пытается всплыть на поверхность беспорядочными движениями только что пойманной рыбы. Вслед за ним к свету поднимается сабля с ремешком, павшая ему на шею в воздухе.
— Come una mangiatoia piena di liquami! Bevete un po' d'acqua, figli di puttana! (Как корыто с помоями! Хлебните водички, сукины дети!)
Лис хватается лапами за плавучий деревянный обломок, и освободившиеся от давления воды уши его слышат шум множества десятков голосов. Лютующие пираты кричат, улюлюкают и восторженно вопят, выглядывая всплывающее из-под воды добро. Крики их лишь усилились, стоило толпе разглядеть плавающий в толпе комок светлой шерсти. Оповещая друг друга об оказавшейся за бортом звереси — головорезы бросили ему подвешенную на верёвке связку дров, за которую мохнатый юнга без раздумий схватился.
Галдящие каперы вытянули поднятого лисёнка за шкирку, принявшись дразнить, тягать за уши и пугать лезвиями своих оружий. Недоросль был загнан в угол, и, переполненный ужасом и смутным непониманием происходящей ситуации — схватился лапой за висящую на его шее саблю.
— La bestia vuole combattere! Dovremmo appenderla per le viscere alla prua della nave?! Quanto vale una pelliccia di uomo bestia al giorno d'oggi? (Зверьё хочет драться! Подвесим его за кишки на носу корабля?! Сильно нынче ценится шубка из зверолюда?)
Десятки голосов давили на слух Хальстена, от чего тот, никогда доселе не сражавшись, опустил лапы с оружием. За сим действом было последовала очередная волна мерзкого смеха — но та была убита пронзительным двупальцевым свистом. Толпа разошлась в стороны, и в образовавшийся коридор прошёл широкоплечий, бородатый дартадец в богатых одеждах. Лик его был грозен и, кроме того, явно недоволен. Мужчина сей среди своих людей звался Герром Вольфрамом, и выступал в роли квартирмейстера судна. Он посмотрел на лиса странным взглядом, смешивающим глубокое презрение и человеческое сострадание, а после развернулся к своим подчинённым, будто бы загораживая обречённого на смерть лиса своим телом, что вызвало среди команды такой культурный шок, что даже редкое бормотание в ней сошло на нет. И тогда он начал говорить… Нет, натурально орать на своём, непонятном звереси языке, орать так громко и грозно, как тот никогда доселе не слышал.
— Maledetti figli di puttana! Ogni giorno mi sveglio chiedendomi perché diavolo continuo a sopportarvi, invece di partire tranquillamente per servire l'esercito imperiale, dopo avervi annegati tutti con le mie stesse mani! (Чёртовы сукины дети! Каждый день я просыпаюсь с мыслью о том, какого дьявола я по сей день терплю вас, а не в спокойствии отправляюсь на сухопутную императорскую службу, предварительно утопив каждого из вас своими руками!)
Голос его эхом раздался, кажется, по всему морскому простору — и только что бесновавшиеся корсары стали походить на отчитываемых родителями детей, нагадивших в свои штаны. Впрочем, примерно так же выглядел и Хальстен, пав на палубу и упираясь затылком в стены кают.
— Idioti! Ditemi, per l'amor di Dio, chi sta governando le vele della nave adesso?! Santo cielo, chi ha ragione, cazzo?! Scimmie senza cervello, vi impicco tutti quanti! (Идиоты! Скажите мне на милость, кто сейчас правит парусами корабля?! Матерь Божья, ёбанный в рот?! Безмозглые обезьяны, я каждого из вас повешу!)
Он тяжело дышит, дикими глазами оглядывая успокоившуюся толпу разбойников. Его грузное тело разворачивается к лисёнку и наблюдает за тем, как он панически дрожжит, скуля, прижимая к себе несоразмерную краденную саблю. Что-то печальное на мгновение отблескивает в его глазах, но тут же сбивается хмурым взором. Огромная, шершавая ладонь хватает звересь за дублет, поднимая перед командой как охотничий трофей.
— Questo figlio di puttana è sopravvissuto a un naufragio in cui non abbiamo lasciato intatta una sola tavola della sua nave. E anche quando è salito a bordo, ha deciso di difendersi e lottare per la sua vita e la sua libertà. Questo piccoletto sarà la nostra mascotte e membro dell'equipaggio per tutta la durata del viaggio. Lo tratteremo come un essere umano e lo giudicheremo come tale. (Этот сукин сын выжил в кораблекрушении, в котором мы не оставили ни одной целой доски от его корабля. И даже когда он попал к нам на борт, он решил защищаться и бороться за свою жизнь и свободу. Этот малец станет нашим талисманом и членом команды на время плавания. Мы будем относиться к нему как к человеку и судить его как человека.)
Никто не смел выражаться против воли квартирмейстера, хотя каждый из стоявших на палубе людей был готов собственноручно убить зверолюда. Взирающий на всё это действо с высоты юта капитан лишь смиренно покачал головой. Имевши крепкую дружбу с квартирмейстером, он знал, чем была вызвана его внезапная сентиментальность.
V. Volfram.
Вольфрам — жестокий пират под покровительством имперских властей, но он хороший человек. За четыре года до встречи с Хальстеном, он потерял своего родного сына, с самого своего рождения стремившегося походить на отца. Оставшийся совершенно один отец не хотел жить дольше собственного ребёнка, а потому в бою он был до безумия смел и яростен, активно сражаясь вместе со своими подчинёнными. Боль его утраты была столь сильна, что он не находил покоя ни в бою, ни в алкоголе, ни в компании шлюх. Попавший на корабль Хальстен слегка напомнил квартирмейстеру его погибшего сына — лишь слегка, но этого хватило чтобы горькие чувства перевесили закоренелые расовые предрассудки.
Лис, всё же боясь быть растерзанным, петлял вслед за Вольфрамом по кораблю, спал в его каюте и делил с ним трапезы за одним столом, что, в целом, устраивало обоих. Как ни забавно, но на корабле кровожадных головорезов-ксенофобов на плечи звереси взвалилось в разы меньше практической работы (во многом из-за того, что господа дартадского происхождения брезговали находится рядом с представителем глубоко презираемой расы). Не занятый ничем, лис тесно общался с единственным терпимым к нему человеком на корабле, Вольфрамом. Пусть последнего всё ещё ненароком перекашивало от вида звереси, он стал учить его основам географии, письменному амани и даже дартадскому языку.
На заходах корабля к вольным портовым городам, кроме прочего, он учил его фехтовать, лгать и даже пить. Нередко они сидели наедине друг с другом и, пока Хальстен по советам бывалого охотника за наживой практиковался в навыках владения отмычками на навесном замке в своих лапах, он учил его своей морали, рассказывал истории о себе и своём погибшем сыне. Тут и там бродящие дартадцы из числа его команды то и дело бросали на пару косые взгляды. Не столько из ненависти к зверолюду, сколько из осознания того, что их близкие отношения не могут привести ни к чему хорошему.
Хальстен, в свою очередь, постепенно вливался в команду. Шли годы, прожитые под красным каперским флагом он стал свободно ходить по палубе, общаясь с дартадцами на их собственном, прикипевшем к ему самому языке, заслужив относительно терпимое к себе отношение. Его навыки росли вместе с ним самим, и вскоре его лапы впервые покрылись кровью. Дело было при абордаже крошечной в сравнении с дартадским фрегатом морфитской бригантины, на которой воинственные пираты не оставили ни единой живой души. Юркий лис насквозь проткнул спасавшегося бегством молодого морфита своей саблей, и тело его безвольно пало пред его задними лапами. Доселе движимый адреналином, стадным инстинктом и животным желанием убивать, отрезвевшего лиса стошнило на палубу этого же корабля, в двух шагах от свежего трупа. По крайней мере, вернувшись на фрегат, шокированный Хальстен заслужил пару ободряющих хлопков по плечу от случайных свидетелей сего действа. Учения Вольфрама наконец дали свои первые, кроваво-красные плоды, а сам учитель не без гордости называл звереся своим корсаром.
VI. Kadonnut paratiisi
Конечной целью фрегата, столь долгое время покорявшего Океан Раздора, было средних размеров поселение на одном из восточных морфитских островов, что южнее Флореса. Долгие годы скитаний по океану, абордажи и громкие остановки в портах, всё ради гниющей где-то на восточном краю морфитских островов деревни Андуниэ, населённой парой десятков остроухих жителей. Точные цели этого рискованного набега знали лишь капитан и его квартирмейстер, однако план был прост — ночным набегом вырезать, разграбить и сжечь всё, что встало на той земле. Это не было захватом, объявлением полномасштабного конфликта или началом геноцида — знатный род, на коий работала команда каперов, преследовал свои, сугубо корыстные цели.
Подплывая к берегам городка, разбойники приводили себя в боевую готовность. Шкипер стягивал с мачт флаги, что могли выдать их происхождения и намерения, экипаж снаряжался бронёй и оружием, а квартирмейстер тревожно разглядывал очертания морфитского города в подзорную трубу. Размышления его прервал Хальстен — облачённый в лёгкую кожанную броню и красующийся своей новенькой, уже опробованной в дружеском бою рапирой. Лис обратился к нему:
— Cosa dovrei fare, signor Wolfram? (Что прикажете делать, сеньор Вольфрам?)
Вольфрам убрал подзорную трубу, развернувшись к своему ученику. Слова получались у него с явным трудом, и лик его, доселе никогда ничем не смущённый, поражало волнение.
— Non deludermi. (Не подведи меня.)
— Cosa intendi? (Что Вы имеете ввиду?)
— Sei libero di rubare, uccidere e scatenarti. Ma cerca di rimanere vicino alla squadra. E quando hai finito, vieni a trovarmi. Dobbiamo parlare. (Ты волен грабить, убивать и бесноваться. Но старайся держаться ближе к команде. А по завершению — иди ко мне. Нам нужно будет поговорить.)
Лис, в замешательстве, замолчал. Он протёр свою морду, пытаясь сосредоточиться на предстоящем бою, и кивнул.
— Obbedisco. (Слушаюсь.)
Набег прошёл быстро, как во сне. Прежде чем высадиться на берег — экипаж открыл огонь из бортовых орудий, сметая все укрепления и ближайшие здания по правый борт корабля. Защита города и впрямь была смешной — и жалкая пара десятков вооружённых морфитов была жестоко убита высадившимися грабителями. Пираты жгли дома, насиловали женщин, отрезали детям их уши и оскверняли даже могильные кресты. В карманы шикарных, однако залитых кровью одежд падали фамильные драгоценности, золотые украшения и накопления целых семей. Ублюдки работали так скоро, как могли — нужно было сбежать до того, как подмога пойдёт к месту из соседних поселений. Обнаружив необходимый хозяевам склад, морские псы стали спешно грузить награбленное на корабль, тогда как командовавший ими квартирмейстер взглядом искал спасённого им звереся. Оный, словом, уже вылезал из окна нескромной художественной лавки. Он ограбил лавку и её владельца, забрав лишь монеты и, следуя приказу своего герра, убил его. Идя мимо полыхающих зданий, слушая звериные вопли грабителей и крики о помощи на незнакомом ему языке, лис разглядывал диковинные карманные часы в своей лапе, что стали первым его серьёзным призом за успешный грабёж. Массивная рука взяла его за плечо, и, было с вызовом подняв морду, Хальстен едва не уткнулся глазами в знакомую ему бороду.
— Halsten, ragazzo mio... (Хальстен, мой мальчик…)
— Per me è sufficiente, signore. Se serve, ci sono ancora alcuni quadri in negozio, e una viva... Donna. (Мне хватит, сеньор. Если есть нужда, в лавке ещё есть несколько картин и живая... Женщина.)
— Devi andartene.. (Тебе нужно уйти.)
Лис подавился слюной, шокированно глядя на человека, которого мог звать своим отцом. Он было усомнился в своих знаниях дартадского, тогда как его лапы невольно задрожали. Юный разбойник в одно мгновение миновал своё чувство азарта и задорного грабежа, ныне чувствуя себя брошенным и преданным. Вольфрам, вероятно, чувствовал себя ещё хуже и, склонившись на один уровень с лисом, объяснил ему, что происходит.
VII. Tuhkalla.
— Una volta tornato nel regno, il tuo animale domestico dovrà essere ucciso o venduto come schiavo. Lo capisci? (По возвращению в королевство, твою животинку придётся либо убить, либо продать в рабство. Ты это понимаешь?)
Капитан каперского фрегата обращался к Вольфраму, щурясь и куря трубку. Безусловно, сам он тоже ненавидел звересей, считая их грязной, богомерзкой расой недолюдей, однако в пределах своего судна, в случае Хальстена, рассматривал его под другим углом — как члена команды и приёмного сына его квартирмейстера, благодаря которому командир его экипажа вот уже несколько лет как не злоупотребляет алкоголем. Вольфрам, в свою очередь, принимал слова своего капитана с убийственной тоской, но всё же понимающе кивал. Он, как и вся команда, с самого начала знал к чему всё ведёт.
— Sì, capisco. (Да, я понимаю.)
В догорающем морфитском городке он отдал лису новые, не испачканные в крови одежды, и велел бежать.
— Non lo farò! Preferirei morire piuttosto che abbandonare la nave! (Я не стану! Пусть лучше я сдохну, но не покину корабль!) — кричал преисполненной напускной уверенности лис, глядя на своего учителя слезящимися глазами.
— È un ordine, Halsten. Hai abbastanza esperienza e denaro. Dirigiti a nord e cerca il tuo destino nella vastità di Mer-Vass. (Это приказ, Хальстен. У тебя достаточно опыта и монет. Отправляйся на север, ищи свою судьбу на просторах Мэр-Васса.)
— Ma... (Но…)
— Abbastanza! Vattene! Corri, bastardo, o ti trasformerò personalmente in uno spaventapasseri! (Довольно! Пошёл прочь! Беги, ублюдок, иначе я лично сделаю из тебя чучело!) — взвыл внезапно рассердившийся моряк, толкнув лиса в грудину. Испугавшийся матрос пал наземь от силы толчка и, подняв пыли задними лапами, побежал в сторону от города.
Вольфрам тяжело дышал, глядя вслед лису. В душе его бушевала буря, ибо он вновь лишился кого-то столь же близкого, как родное дитя. Не забрав в свой карман ни единой монеты, мужчина отправился на борт корабля, что готовился к отплытию. Оный, однако, так и не доберётся до берегов Дартадской Империи, без следа пропав в Океане Раздора.
VIII. Overseas.
И Хальстен отправился в путь, следуя последнему совету своего наставника. Чего стоит пират без корабля? Лишившись своей команды, человека, которого мог назвать отцом и всего того, что придавало ему животной смелости и силы, он превратился в жалкого бродягу. Останавливаясь в небольших морфитских городках, он сорил золотыми монетами, а собираясь покидать их обязательно обчищал пригородный дом или парочку случайных ночных прохожих. Словно бы постепенно умирая, отдаляясь от океана, моряк думал о том, чего хочет достичь в жизни. Но чем больше он думал об этом, тем явнее перед глазами его являлась красота свободного океана, вылетающие из-под клинков искры и развевающиеся на ветру паруса фрегата.
И ступив на палубу чужого корабля пассажиром, завидев на горизонте берега Мэр-Васса… Он снова расцвёл. Выпивая с бывалыми моряками, слушая чужие байки и аккуратно рассказывая собственные истории, он вновь заряжался волей к жизни. Лапы его без всякого стеснения держали рукоять меча и брали чужое. Замки трещали как расколотые орехи, и карманы некогда невинного мальца наполнялись чужим добром — и так же быстро от него освобождались, сопровождая своей вместимостью праздный, мерзковатый по своей сути путь из одного кабака в другой. Что ещё нужно пирату, кроме разбоя, драгоценностей и рома? Пожалуй, нечто большее.
Это был очень, очень пьяный вечер. Внутри желудка новоявленного маргинала плескалось порядка литра выпитого рома, тогда как нос обжигался купленным за круглую сумму морфитским наркотическим порошком. В такие моменты жизнь ощущается яркими вспышками. Бесовские пляски у трактирной стойки, ещё один опустошённый стакан, лапа заползающая в карман чьего-то мундира, бьющая ему по зубам гарда золочёной сабли, темнота.
Он очнулся, и первое, что заметил — качку под своим боком, шум и аромат моря. Снова корабль. Голова нещадно болела, едва ли больше остального тела. Что бы вчера ни было, можно было точно сказать, что ему здорово досталось. Перед глазами мельтешили прутья какой-то клетки, дрянной, однако крепкой. Из одежды на нём оставили одни лишь портки, зато к гардеробу его прибавилась пара кандалов, что крайне неприятно натирали лапы. Дело дрянь.
Звеня цепями, он обеими лапами выворачивает свои карманы. На деревянные полы трюма выпадает отмычка — единственная, чудом отцепившаяся от кольца и оставленная при нём. В похмельном отчаянии он сосредотачивается на одном из замков левого своего браслета, и в деле этом погружается в транс. Его внезапно отвлекает мелькнувшая где-то рядом тень и бьющие камнем по затылку звуки шагов, испугавшись коих лис выругался на привычном дартадском:
— Cazzo!
Отмычка осталось в замочном механизме, и лис прикрыл её второй лапой. К прутьям клетки подошёл мужчина, морфит, что стал оглядывать лиса не без доли любопытства. Помолчав, он заговорил на амани.
— Значит, правда. Звересь, что говорит на дартадском.
Стэнч сглатывает слюну, отводя прищуренный взгляд от фигуры. Позиция уж точно не играла ему на руку, и, кроме того, в голову лезли разного рода мысли. Самая жуткая из них — что они, то есть его похитители, узнали, и что из этого он сам успел выдать в пьяном бреду? Морфит подошёл ближе, едва не протиснув свою голову сквозь прутья клетки. Он снова заговорил — томно, с презрением, процеживая каждое слово сквозь зубы.
— Мы знаем, что ты сделал. Ты и твои друзья. Будь моя воля, и я бы повесил тебя на месте.
Он снова смеряет пленника взглядом. Достаёт трубку, прикуривает её от свечи и разворачивается к нему спиной. Лис бережно освобождает отмычку от купола из своих пальцев, медленно поворачивая её против часовой стрелки.
— Но, увы, не всё в этом мире идёт так, как ты того хотел. Я хотел тебя убить за то, что вы делали в Андуниэ, но не убил. Ты наверняка хотел дальше пьянствовать и грабить, но вместо этого отправляешься в рабство.
Лис закашливается, услышав последние слова морфита, и звук его кашля выгодно заглушает щелчок, с коим отцепились друг от друга две половины металлического браслета. Ныне брешь меж ними вновь прикрывалась ловкой лапой, и пленник смотрел на своего пленителя, став говорить.
— И куда мы плывём, сеньор?
Эльф самодовольно улыбается, и трубка подпрыгивает меж его губ от этой очевидной лести. Руки свои он прячет за спину, и на его поясе, в свете свечи, отблескивает связка ключей. Самоуверенный идиот снова разворачивается спиной к разбойнику, став басовито вещать, будто бы обращаясь к остальным пленникам в трюме.
— Место нашего пребытия — Предел. Тот, о котором все вы слышали. Туманная земля сокровищ и загадок из легенд, куда люди плывут либо за сказочными богатствами, либо за смертью… Казалось бы, всего через час мы прибудем на острова, полные дикарей, преступников и шальных авантюристов. Однако нам стало известно о государствах, успевших образоваться на этих землях. Вы станете товаром на их рынках, прожива-..
В этот момент, подорвавшийся с места лис тянется освободившейся лапой сквозь решётки и хватает морфита за шиворот, подтягивая к себе. Рука его было потянулась к висящей на поясе шпаге, но лис успел перекинуть висящие на лапе кандалы поперёк его шеи. Упираясь задней лапой в прутья клетки, заключённый стал душить своего надзирателя кандалами, рыча и тужась, как раненное зверьё. Морфит брыкался и пытаялся оттянуть цепь от своей шеи, впрочем, тщетно. Сперва покраснели его глаза, после, будто раскалённый металл, краснотой наполнилось его лицо и уши, до самых острых кончиков.
- Filh-… Da pu-ta…
Импульсом по цепи прошлась дрожь, а в воздухе повис хруст сломанной шеи, и тело незадачливого моряка обмякло, пав перед прутьями клетки. Рабы, преступники и невинные, запертые в клетках, затихли, напуганные.
Запах свободы внезапно проник в этот затхлый трюм, и лис вдохнул его полной грудью, отчего малость опьянел умом. Дальнейшие его действия были быстры и едва осознанны, доходя до сознания через солоноватый туман. Он забрал у мертвеца ключи, освободил себя, после — оделся в его одежды и перетянул тело под тени внутрь клетки. Укрыл шерсть под концами пёстрых морфитских одежд и прошёл в заднюю часть трюма. В ней — ещё один звересь, тоже лис. Стэнч слегка его помучал, лукавя, и сородич, что в мире за пределами трюма был известен как Вэстин Стольрэв, завязал знакомство со Стэнчем, приняв его за своего надзирателя. Беседа между звересями длилась порядка получаса, тогда как её содержание осталось меж ними натянутой от тихой неприязни и неловкости струной. Хальстен, прикидывая время, поспешил покинуть своего нового знакомого. Едва введя Вэстина в курс дел, он бросил связку ключей в его клетку, и был таков.
Вскоре полный морфитов корабль в самом деле пришвартовался у порта одного из крупных городов, что расположились в Заокеанье. Борта его омывались шумом голосов самых разных существ, что болтали и вопили что-то на своих языках. На портовые покрытия выгружались ящики и скатывались бочки, а после команды Мэр-Васских гостей мученически ступали закованные в цепи рабы. Когда работорговцы обратили внимание на пропажу двух лисьих звересей — было уже слишком поздно. Заокеанье встречало своих новых посетителей с распростёртыми объятиями.
Яркое солнце освещало его тушку, и она чёрной смолью отбрасывала свою тень на засыпанную песком брусчатку. Успев оставить свой кровавый след в Мэр-Вассе, на Морфитских Островах и в неисчислимых отрезках водных территорий, Хальстен продолжил своё дело на новой земле. Бродя меж городов, портов, балаганов и празднеств, своим взглядом он искал знакомые выражения лиц, блеск в глазах и положение рук. Речь шла не про старых знакомых, но про тех, кто мог стать новыми — людей предрасположенных жизненным опытом и характером. Слово за слово, рукопожатие за рукопожатием, и его шайка росла, ступая вслед за выброшенным на берег морским чёртом по пятам.
А он, отягощённый одному лишь ему известными думами, тонул в полемике с самим собой. О жизни, судьбе, мире… О команде. О славе. И о золоте.
1. Имена, прозвища и прочее:
Хальстен, псевдоним – «Стэнч» (Производное от краткой формы настоящего имени и флодмундского «Stench», буквально означающее «Вонючий». Оскорбительное клеймо, прижившееся к лису на флодмундском торговом судне.)
2. OOC Ник (посмотреть в личном кабинете):
Mr_Furriashechka
3. Раса персонажа:
Звересь (Лис)
4. Возраст:
24
5. Внешний вид (здесь можно прикрепить арт):
Среднего роста звересь с чересчур светлым для своего подвида цветом шерсти. Носит позолоченные серьги, вычурные и вызывающие костюмы и не менее бросающееся в глаза оружие. Шаткая походка, присущая всякому моряку, привыкшему к ходящей ходуном палубе под ногами. Пахнет табаком, сырой рыбой и специями.
6. Характер (из чего он следует, прошлое персонажа):
Характер его – вызывающий, противоречивый, а от того манящий. Строящийся с самого детства скелет его души являет собой образ эталонного проходимца и псевдоблагородного разбойника, коий, однако, привлекателен своей праздностью и жестокостью.
• Подлость
«Честность – дорогая роскошь. В этом вопросе я золотом брезгую.»
Хальстен – лживый, вороватый и скользкий ублюдок. Несомненно, можно оправдывать его поведение жизненными обстоятельствами и тяжёлой судьбой, но вернее будет назвать его худую душонку чем-то врождённым и неотъемлимым, моральным родимым пятном. На пути к личным благам этот лис едва ли запнётся о нравственность или принципы, коих у него, в общем-то, немного. Хотя он и не психопат, его эгоизм толкал и толкает его на огромное множество не просто сомнительных, а безусловно злых и мерзких поступков. Честь, преданность и добропорядочность для него не более чем пара сильных слов и рычаг давления на окружающих, но не личная точка опоры в решении тех или иных ситуаций.
• Высокомерие
«И этот червяк назвал меня быдлом!?»
Живя в нищете, переживая множество унижений и лишений, лис выработал внутренний защитный механизм в виде обмана окружающих и себя самого. Своими лживыми речами и поведением он пытается как можно сильнее оградиться от своего низкого естества, вместе с тем обретая ореол вполне себе настоящей гордыни и высокомерия, сквозь который видит мир.
• Зависть, жадность
«Я хочу его фрегат и золотые часы!»
Ведомый потребностями нищего взрослого ребёнка, Хальстен не видит целей дальше материального обогащения и быстрой славы, и из этого вытекает сразу два очередных его порока. Скупость, меркантильность, озлобленность на личностей более состоявшихся и святая уверенность во вселенской несправедливости относительно его и ему подобных — вот его знамя и кредо.
• Притворство
«Напугай свою жертву, создай жуткий образ из лихорадочного бреда, и все рухнут на колени, моля своего Бога о пощаде.»
Он – грабитель, убийца, вор и преступник. Пусть ему не чужд азарт битвы и острота собственного клинка, идеальное дело для Хальстена — это то, во время которого не будет пролито ни капли крови, не важно чьей. Нередко лис пытается показаться гораздо более страшным, беспощадным и жестоким, чем он есть на самом деле. Равно также он может строить из себя нарочито слабого или высокодуховного человека, опять же, исключительно в своих целях.
• Харизма
«Не забивай свою чудную голову мыслями о том, куда идти. Просто иди за мной.»
И всё же, зло — притягательно. Лис умеет общаться с людьми, располагать их к себе и заставлять следовать за собой. Ему не нова работа в команде, равно как и интересы обыкновенного сброда, коих полно повсюду. Он точно знает на что давить, что показывать, что обещать и о чём умалчивать — а потому люди за ним тянутся. Безусловно, эта хорошая его черта окрашивается чёрным на фоне его тотальной лживости, но, скажем, честные короли, равно как и бесхозные горы золота — сказочная редкость.
• Гинофобия
«Баба в команде?! ТРИ бабы?! Мортимер, ты... Coglione...!»
Хальстен не терпит женщин, во многом из-за тех ран, что на нём оставила его мать. Он недоверчив, предвзят и груб к дамам, что нередко вызывает ряд вульгарных вопросов и предположений в его сторону. Единственные счастливые дамы, коих его фобия обходит стороной — это члены его команды.
• Свободолюбие
«Надень на меня кандалы – и я задушу тебя их цепями.»
Свобода для пирата — не пустой звук, а едва ли не первостепенная потребность. Он терпеть не может даже намёка на заключение под стражей, верность одному хозяину или подчинение пусть даже более сильному соратнику. Конечно, это не обрекает всякую попытку к сотрудничеству на провал, но стоит немного «передавить» дружеское рукопожатие — и негодяй начнёт действовать во вред своему угнетателю.
7. Таланты, сильные стороны:
• Ловкость
«Лапы мои работают быстрее твоей головы…»
Его раса, род деятельности и прошлое в совокупности создали ловкого и выносливого преступника. Каждый его палец подобен рыболовному крючку, уловом коего, несомненно, станет что-то из чужого кармана. Кроме умелого владения навыками мелкой моторики, лис прекрасно умеет взбираться и карабкаться куда бы то ни было, тогда как его тренажёром ему выступали сети из канатов на пиратском судне.
• Отвага
«Если прыжок кажется опасным — значит, он того стоит.»
Жажда собственного обогащения и выхода из «нищей» прослойки общества заметно перевешивает его самосохранение, за счёт чего Хальстен нередко проявляет себя как смелый и решительный человек — как в бою, так и при иной своей деятельности. Он, несомненно, пойдёт на любой риск, если потенциальный «приз» за него того стоит.
• Незаурядный интеллект
«Тоже мне, сравнил — твою тупую рожу, и моё изумительно умное лицо.»
Несомненно, лис — умён, сообразителен, предусмотрителен и хитёр, выгодно выделяясь этим на фоне ему подобных маргиналов. Его ум в купе с лживостью и харизмой позволяет ему держаться на плаву даже в ситуациях, когда ко дну идёт абсолютно всё. Редко когда встретишь разбойника, способного на равных говорить с представителями купечества, знати среднего класса и прочими сливками общества. Кроме врождённого ума и привившейся хорошей памяти стоить отметить и нажитый кругозор — моряк недурно разбирается в географии Кеменлада, а знакомство с акцентами и наречиями других народов позволяет ему немного эффективнее изучать другие языки.
8. Слабости, проблемы, уязвимости:
• Страх показаться слабым
«Я не боюсь кем-то там показаться. Я просто хорош во всём, только и всего.»
Жизненный багаж, личные комплексы и идея хищного притворства упирается в страх показаться слабым. Лис не всемогущ и, кроме того, очень даже сентиментален и слаб во многих сферах, отчаянно стараясь не показать этого окружающим. Свой образ он всячески пытается приблизить к идеалу, однако порой этот его порок становится настолько очевидным, что вызывает у людей жалость. Кроме прочего, Хальстен с сомнением и тревогой относится к понятиям любви и привязанности, поскольку оные, как правило, лучше всего обнажают точки давления на человека.
• Отказ от латных доспехов.
«Латный шлем, латная кираса, латные поножи… Это чтобы заживо свариться на солнце, или гарантированно пойти ко дну за бортом?»
Никаких подтекстов и причин — пират просто не любит тяжёлую, крытую броню, предпочитая ей кожаные и кольчужные доспехи, что не сковывают движений и не вызывают лично у него дискомфорта при ношении.
• Вспыльчивость
«И терпение моё как флорский фехтовальщик, что сдаётся без боя.»
Шальной характер видавшего виды пирата даёт о себе знать, и от того довести его до греха в виде какой-нибудь глупой, мстительной выходки выходит удивительно легко. Главное — знать на что давить.
9. Привычки:
• Курильщик
«Моряк без трубки — как дитя без люльки.»
Хальстен — большой любитель табака, в любом его виде. Табак в трубке, табак в самокрутке, табак нюхательный, табак жевательный… Настоящая любовь, причём — с самого отрочества. Вонь от табачного дыма преследует его фигуру аки незримая тень, запах из пасти отдаёт сизым ароматом смерти, и ему это нравится.
• Морская походка.
«Что смешного в том, как я хожу?..»
Проведя долгое время на корабле, Хальстен, как и многие моряки, привыкшие к беспокойному океану под ногами, на всю жизнь остался со странной, во многом забавной «пьяной» походкой. Глядя на него в движении создаётся впечатление, что он слегка пьян… Впрочем, почти всегда это впечатление отнюдь не ложное.
10. Мечты, желания, цели:
Глобальной целью Хальстена является достижение избыточного богатства путём грабежа и разбоя, а также получение большой славы — причём не важно, дурной или доброй. Эта цель разделяется на множество подпунктов, начиная от угона первого корабля и заканчивая накоплением своего личного, идеального капитала — в точных суммах до последней монеты.
11. Языки:
Амани (устный, письменный)
Остфарский (устный, письменный)
Дартадский (устный)
Последнее редактирование:
