1. Имена, прозвища и прочее: Жозеф-Фредерик Фернель
2. OOC Ник: Fernel
3. Раса персонажа: Человек
4. Возраст: 30
5. Внешний вид: Мужчина тридцати лет от роду, с уставшим и угрюмым лицом и еле заметными морщинами преждевременного старения на нём. Светлые волосы, обрамляющие худое лицо с короткими и ухоженными усами. Глаза запавшие, с темными кругами, но вспыхивают неестественным блеском при виде интересного клинического случая. Носит стандартное одеяние чумного доктора с множеством сумок и карманов для инструментов и снадобий. Пальцы длинные, бледные, всегда в царапинах и пятнах.
6. Характер: Заядлый спорщик и диспутант. Врач-перфекционист, способный днями стоять за операционным столом. При этом физически слаб - считает кулачные разборки варварством, предпочитая уничтожить оппонента аргументами. Проявляет болезненный энтузиазм при виде редких патологий, забывая о базовых нуждах пациента и, конечно, этичности. Глубокий садист, тщательно маскирующийся под ученого-врачевателя - “Это было сделано исключительно в научных целях!"
7. Таланты, сильные стороны: Блестящий хирург. Спокоен и хладнокровен.
8. Слабости, проблемы, уязвимости: Наркоман, садист, слаб физически.
9. Привычки: Взялся за дело - довершает его до конца. Говорит с ОЧЕНЬ характерным флорским акцентом.
10. Мечты, желания, цели: Развитие медицины как в глобальном плане, так и в личном. Чем больше научных открытий - тем лучше.
Жозеф-Фредерик появился на свет в одном из отнюдь не бедных кварталов столицы Флоренвенделя - Эирини. Его Отец, Люсьен Фернель, был хотя и не самым знатным, но одним из самых богатых людей в городе. Он торговал чем-то скучным, но определённо важным - не то зерном для нужд армии, не то корабельным лесом. Мать, Амели Фернель, происходила из уже давно как обедневшего аристократического рода и целыми днями лежала на кушетке, с некоторой периодичностью жалуясь на мигрень и перечитывая зачитанные до дыр романы - словом, обыденное поведение для аристократки в возрасте. Мальчик рос в огромном, похожим на музей доме. И, как и в музее, Жозефу было запрещено трогать руками большинство вещей. Игрушками же ему служили дорогие безделушки из заморских стран - кованые животные на пружинных заводных механизмах и бесполезные, но завораживающие своей красотой поделки ювелирных мастеров. И всё же, как и любому ребёнку в подобной обстановке, будущему хирургу было весьма скучно. Единственное место, где тот чувствовал себя живым, был кабинет его деда по материнской линии - старого врача по имени Фредерик, в честь которого Жозеф и получил своё двойное имя. Некогда статный мужчина, а ныне хилый старик, которому нашли приют в доме зятя из глубочайшего уважения и человеческой милости, тайком пускал внука в свою комнату-лабораторию. Там пахло странно и пьяняще - спиртом, травами, и чем-то ещё сладковатым, неприятным. На полках стояли стеклянные колбы, в коих плавали в мутноватой жидкости части тел - отдалённо напоминающая человеческую рука с отсутствующим пальцем, сердце величиной с детскую голову, глаз с потускневшим зрачком.
-- "Это, мальчик, знание!" -- Самодовольно хрипел дед, видя, как Жозеф не отводит взгляд от банки с чем-то, что когда-то было живо и подвижно. -- "Настоящее знание! Не то, что написано в их книгах про благородных рыцарей."
В семь лет, преодолев привитую с самых ранних лет установку "смотреть, но не трогать", Жозеф тайком унёс из кабинета деда острый нож для вскрытий. Его первой "жертвой" стал мёртвый голубь, найденный в саду (Птица была мертва уже на момент обнаружения. Вероятно, она чем-то отравилась, или вовсе умерла от старости). С трепетом разрезав кожу и обнажив внутренности, Жозеф с восторгом обнаружил, что всё внутри устроено сложно, но при более доскональном осмотре весьма логично. Каждый орган имел свой цвет, свою форму, своё предназначение. Изучать потрошённого голубя было куда интереснее, чем играться с уже привычными дорогими игрушками. Когда служанка застала его за этим занятием, в доме поднялась паника. Отец желал выпороть сына, мать - упала в обморок. На защиту Жозефа встал его дед:
-- "Оставьте его! У него дар - он видит суть."
Как издревле повелось, мнение старших - закон. Жозеф не был наказан, и с тех пор стал больше времени проводить в кабинете деда. Старик, чувствуя, что нашёл единственного слушателя и последователя, вывалил на него все свои знания - и гениальные, и бредовые. Он показал, как устроены мышцы, артерии и вены, показал работу сердца, рассказал о теории четырёх гуморов - фундаменте известной ныне медицины. Он же и заложил в подрастающем хирурге моральные ориентиры, которым он будет следовать по жизни:
-- "Запомни, мальчик: все эти границы - "Нельзя", "Аморально", "Грех", прости Флоренд, - их придумали глупцы, чтобы запрещать нам - просвещённым и избранным, познавать истину! Настоящая наука начинаются там, где кончаются допустимые нормы."
Правильнее будет сказать, что старик заложил в Жозефе практически полное отрицание этих самых моральных норм. Его слова он пронесёт через всю жизнь.
Когда Жозефу-Фредерику исполнилось тринадцать, его дед скоропостижно скончался. Перед смертью он успел сделать два дела: подарить внуку свой несомненно дорогой и богато украшенный хирургический набор в кожаном футляре, и уговорить зятя отдать мальчика в ученики к другому врачу, дабы тот продолжил его дело. Хотя отец и брезговал медициной как ремеслом, последнюю волю старика он исполнил. Жозефа отдали в ученики доктору по фамилии Сенье - старому другу деда, который держал довольно известную в узких кругах хирургическую практику в Эирини. Альберт Сенье был весьма талантливым деятелем медицины. Он мог за 48 секунд ампутировать ногу, избежав осложнений в последствие; мог быстро наложить швы, не глядя вправить вывихнутую конечность. Однако работал он, не задумываясь о "почему?". Иными словами, он был исключительно хирургом, но не исследователем, от чего и ответы на многочисленные вопросы Жозефа были весьма скудны, а то и вовсе ограничивались лишь пожиманием плечами, или фразой: "Так принято. Так делаю я, так делал мой учитель, так делал его учитель..."
Это оставляло у Жозефа чувство неудовлетворённости. Волею случая, он сам ставил собственные, тайные эксперименты. Когда в практику привозили умирающего, от которого все остальные врачи воротили нос, Фернель сам упрашивал Альберта "попробовать". Жозеф пробовал разные составы мазей, смесей. Экспериментировал со способами перевязки; пытался понять, что вызывает заражение крови? Конечно, большинство его пациентов умирали. Но те немногие, кто выживал, давали ему бесценные крупицы знания. Он начал вести свой дневник, который гордо про себя называл "научными трудами". Записывал туда всё - успехи и провалы, наблюдения и гипотезы. Стоит отметить, что Фернель был приверженцем практики, и ввиду своего упрямства и завышенного самомнения, критиковал ведущих светил флорской медицины, которые в основном лишь предполагали и выдвигали теории. Истина для Жозефа-Фредерика была такова: чтобы понять причины, нужно заглянуть вовнутрь. Нужно вскрывать, исследовать, сравнивать и наблюдать.
В это же время он находит своего нового "поставщика знаний" - моряка-дартадца, который за определённую сумму согласился научить его своему языку. Зачем же флорскому аристократу знать язык главных врагов Короны? Ответ весьма прост: как оказалось, Дартадская Империя занимала лидирующие позиции в области медицины, особенно - военной хирургии. Их врачи не брезговали вскрытием трупов и проводили жестокие, но эффективные эксперименты на пленных и рабах. Читая украдкой привезенные контрабандой дартадские трактаты, Жозеф чувствовал, как в его голове складывается пазл.
-- "Вот она! Настоящая наука! Без сантиментов, надуманных запретов. Чистое, незамутнённое знание..."
К семнадцати годам он был уже виртуозным хирургом, равным по технике своему учителю, если и вовсе не превосходящему его. Будучи до жути амбициозным, Фернель презирал медицинское сообщество Флоренвенделя за его косность и "трусость". Он стал задумываться о том, что путь его лежит в стороне от проторённых дорог. Ему нужна была свобода. И материал для исследований, конечно же.
"Я бы не сказал, что я отнимаю жизни. Правильнее будет сказать, что я принимаю их в дар... Эти существа уже мертвы для общества. Их страдания бессмысленны. Я же даю их существованию цель - служение Науке. Их смерть принесёт знание, которое однажды спасёт тысячи".
Его методы были безжалостны и систематичны. Он изучал течение болезни, заражая здоровых подопытных и вскрывая их на разных стадиях. Он тестировал новые хирургические методики, не имея права на ошибку - его пациенты никогда не просыпались. Он исследовал болевой порог, фиксируя реакции на различные раздражители. И именно в этот период у него начались проблемы с наркотиками. Сначала это был опиум - чтобы заглушить ночные кошмары. Потом более сильные стимуляторы - чтобы сохранять бодрость и ясность ума во время многочасовых операций. Он презирал свою слабость, но считал её необходимой платой за служение Науке. К двадцати восьми годам он был, возможно, величайшим экспертом по практической анатомии и патологии во всём Флоренвенделе. Но этот эксперт не мог делиться своими открытиями. Он был узником собственного знания. Всё изменилось, когда в дождливый вечер, когда его старый поставщик "материала" привёл новую "партию" - группу беженцев из Флорции. Среди них была худая кошковидная звересь с пустыми глазами. Пока остальные выли, умоляя о пощаде, она стояла молча, с холодным, почти профессиональным интересом оглядывая инструменты Жозефа. В глубине души его это позабавило.
-- "Кто это?" -- Спросил Хирург.
-- "Рошель кличут. Говорит, лекарем была у себя в городке-то. Отец погиб, дом пожгли."
Жозеф дал указание: оставить кошку у себя. Когда они остались одни, он протянул ей скальпель:
-- "Покажи, на что способны твои, с позволения сказать, "руки"." - Сухо сказал Фернель, украдкой посмотрев на лапы звереся, своей рукой указывая в сторону холодного трупа нищего, привезённого с улиц для вскрытия.
Кошка промолчала. Она лекарь, не хирург. Но не желая перечить Жозефу, она взялась за скальпель и сделала надрез.
-- "Нет. Так не пойдёт. Ты его вспорола, точно свиную тушу. Смотри." -- Его длинные пальцы легли поверх её лапы, направляя движение. Брюшная полость пациента, упокой Флоренд его душу, была вскрыта с хиругической точностью.
-- "Запомни: Мы изучаем природу болезни. А для этого нужны чистые разрезы."
Жозеф-Фредерик ожидал истерики, мольбы. Но Рошель молча взяла инструмент. Пусть её движения и были неидеальны, грубы, но они были уверенными. Она не боялась крови, не отворачивалась от ран. В её глазах он увидел то, чего не видел годами - не страх, не отвращение, а понимание. В тот вечер он не стал её "использовать": вместо этого он предложит ей сделку. Настоящие знания, а не те догмы, что преподают в коллегиях.
Их совместная работа была идеальной. Рошель была тем, чего ему не хватало - руками, способными выполнять тонкую работу, и умом, достаточно острым, чтобы понимать его, но достаточно сломленным, чтобы не осуждать. Он научил её тому, что знал сам. Основам хирургии, ведению записей. Она стала его живой совестью - вернее, её отсутствием. С её приходом его исследования вышли на новый уровень, и хотя Рошель так и осталась всего лишь полевым лекарем, лишний раз стараясь не прибегать к сложнейшей хирургии, её вклад в "научную деятельность" Фернеля было тяжело недооценить. Теперь Жозеф мог проводить ещё более сложные и рискованные операции. Они работали днями и ночами, прерываясь только на естественные потребности и сомнительные вещества, которые Жозеф считал "топливом для мозга". Именно Рошель он доверил свои самые сокровенные мысли однажды ночью, когда они вдвоём избавлялись от трупа человека, умершего от неизвестной болезни.
-- "Они все слепцы, Рошель. Все эти благородные врачи, эти учёные мужи. Они лишь играют в науку, боясь испачкать руки! Но истина всегда в грязи, в крови, и прочих... Отходах жизнедеятельности живых тварей. Но мы с тобой - единственные, кто видит мир таким, каков он есть!"
Он смотрел на её сгорбленную спину и понимал - она не просто помощник. Она - его единственный ученик. И, возможно, единственное живое существо, способное его понять.
Инцидент, перевернувший всё, случился в канун Зимнего солнцестояния. В лабораторию доставили нового "пациента" - молодого аристократа с явными признаками редкой болезни, вызывающей окостенение мягких тканей. Для Жозефа это был шанс изучить уникальную патологию. Но на этот раз всё пошло не по плану: аристократ не был безродным бродягой. Его исчезновение заметили. К утру город гудел, по улицам ходили патрули, обыскивая каждый подвал и закоулок. Жозеф, наблюдая из зарешёченного окна, впервые за долгие годы почувствовал ледяной укол страха. Это был не страх наказания - страх того, что его труд, его исследования будут уничтожены невежественными руками.
-- "Они ничего не понимают." -- Беззвучно прошептал он, глядя на свои испачканные чернилами и кровью пальцы. -- "Они сожгут мои записи. Разобьют инструменты. Назовут меня еретиком."
В этот момент его взгляд упал на карту Заокеанья, висевшую на стене. Дикие, неисследованные земли. Место, где нет законов Флоренвенделя, нет назойливой морали и любопытных глаз.
-- "Свобода! Там-... Там можно работать. Никто не будет мешать."
Решение созрело мгновенно. Он разбудил Рошель, спавшую в углу на куче мешков:
-- "Собирай всё самое необходимое. Мы уезжаем."
-- "Куда?" - Устало спросила она, даже не удивившись.
-- "Туда, где нас не найдут. Туда, где можно творить без оглядки!"
В течение трёх дней они лихорадочно готовились. Жозеф продал через подставных лиц часть своей библиотеки - всё, кроме самых ценных трактатов. На вырученные деньги он приобрёл прочные хирургические инструменты, редкие травы, ящики с бинтами и лекарствами. Всё было упаковано в прочные кожаные мешки с секретными отделениями. Рошель в это время уничтожала улики. Она сжигала в печи окровавленные простыни, записи о неудачных экспериментах, личные вещи "пациентов". Её движения были механическими, отточенными. Она не задавала вопросов, не выражала эмоций. Лишь изредка её рука тянулась к фляге с ромом. В последнюю ночь они стояли среди опустевшей лаборатории. На полу лежали лишь ошметки бумаг, пустые склянки и темные пятна, въевшиеся в деревянную половицу.
-- "Всё, что здесь было - лишь детские игры. Настоящая работа ждёт нас там."
Он не испытывал ни малейшей ностальгии. Это место было для него клеткой. Заокеанье виделось ему чистым листом, гигантской лабораторией под открытым небом. Они покинули Эирини на рассвете, смешавшись с толпой торговцев на одном из кораблей, идущих во флотилии. Жозеф представился натуралистом, едущим изучать флору и фауну Нового Света. Его мешки с инструментами были зарегистрированы как "оборудование для сбора образцов". Теперь они в каюте. Жозеф склонился над картами, его глаза горят лихорадочным блеском. Он уже строит планы. Первым делом - найти уединённое место для лаборатории. Потом - наладить контакты с местными людьми. А дальше - как пойдёт. Он уже не просто беглый преступник. Он - пророк новой медицины, готовый принести свои жертвы на алтарь познания в далёких, диких землях. И его верная ассистентка, с её сломленной волей и руками, привыкшими к крови - идеальная спутница для этого путешествия.
2. OOC Ник: Fernel
3. Раса персонажа: Человек
4. Возраст: 30
5. Внешний вид: Мужчина тридцати лет от роду, с уставшим и угрюмым лицом и еле заметными морщинами преждевременного старения на нём. Светлые волосы, обрамляющие худое лицо с короткими и ухоженными усами. Глаза запавшие, с темными кругами, но вспыхивают неестественным блеском при виде интересного клинического случая. Носит стандартное одеяние чумного доктора с множеством сумок и карманов для инструментов и снадобий. Пальцы длинные, бледные, всегда в царапинах и пятнах.
6. Характер: Заядлый спорщик и диспутант. Врач-перфекционист, способный днями стоять за операционным столом. При этом физически слаб - считает кулачные разборки варварством, предпочитая уничтожить оппонента аргументами. Проявляет болезненный энтузиазм при виде редких патологий, забывая о базовых нуждах пациента и, конечно, этичности. Глубокий садист, тщательно маскирующийся под ученого-врачевателя - “Это было сделано исключительно в научных целях!"
7. Таланты, сильные стороны: Блестящий хирург. Спокоен и хладнокровен.
8. Слабости, проблемы, уязвимости: Наркоман, садист, слаб физически.
9. Привычки: Взялся за дело - довершает его до конца. Говорит с ОЧЕНЬ характерным флорским акцентом.
10. Мечты, желания, цели: Развитие медицины как в глобальном плане, так и в личном. Чем больше научных открытий - тем лучше.
Детство.
Жозеф-Фредерик появился на свет в одном из отнюдь не бедных кварталов столицы Флоренвенделя - Эирини. Его Отец, Люсьен Фернель, был хотя и не самым знатным, но одним из самых богатых людей в городе. Он торговал чем-то скучным, но определённо важным - не то зерном для нужд армии, не то корабельным лесом. Мать, Амели Фернель, происходила из уже давно как обедневшего аристократического рода и целыми днями лежала на кушетке, с некоторой периодичностью жалуясь на мигрень и перечитывая зачитанные до дыр романы - словом, обыденное поведение для аристократки в возрасте. Мальчик рос в огромном, похожим на музей доме. И, как и в музее, Жозефу было запрещено трогать руками большинство вещей. Игрушками же ему служили дорогие безделушки из заморских стран - кованые животные на пружинных заводных механизмах и бесполезные, но завораживающие своей красотой поделки ювелирных мастеров. И всё же, как и любому ребёнку в подобной обстановке, будущему хирургу было весьма скучно. Единственное место, где тот чувствовал себя живым, был кабинет его деда по материнской линии - старого врача по имени Фредерик, в честь которого Жозеф и получил своё двойное имя. Некогда статный мужчина, а ныне хилый старик, которому нашли приют в доме зятя из глубочайшего уважения и человеческой милости, тайком пускал внука в свою комнату-лабораторию. Там пахло странно и пьяняще - спиртом, травами, и чем-то ещё сладковатым, неприятным. На полках стояли стеклянные колбы, в коих плавали в мутноватой жидкости части тел - отдалённо напоминающая человеческую рука с отсутствующим пальцем, сердце величиной с детскую голову, глаз с потускневшим зрачком.
-- "Это, мальчик, знание!" -- Самодовольно хрипел дед, видя, как Жозеф не отводит взгляд от банки с чем-то, что когда-то было живо и подвижно. -- "Настоящее знание! Не то, что написано в их книгах про благородных рыцарей."
В семь лет, преодолев привитую с самых ранних лет установку "смотреть, но не трогать", Жозеф тайком унёс из кабинета деда острый нож для вскрытий. Его первой "жертвой" стал мёртвый голубь, найденный в саду (Птица была мертва уже на момент обнаружения. Вероятно, она чем-то отравилась, или вовсе умерла от старости). С трепетом разрезав кожу и обнажив внутренности, Жозеф с восторгом обнаружил, что всё внутри устроено сложно, но при более доскональном осмотре весьма логично. Каждый орган имел свой цвет, свою форму, своё предназначение. Изучать потрошённого голубя было куда интереснее, чем играться с уже привычными дорогими игрушками. Когда служанка застала его за этим занятием, в доме поднялась паника. Отец желал выпороть сына, мать - упала в обморок. На защиту Жозефа встал его дед:
-- "Оставьте его! У него дар - он видит суть."
Как издревле повелось, мнение старших - закон. Жозеф не был наказан, и с тех пор стал больше времени проводить в кабинете деда. Старик, чувствуя, что нашёл единственного слушателя и последователя, вывалил на него все свои знания - и гениальные, и бредовые. Он показал, как устроены мышцы, артерии и вены, показал работу сердца, рассказал о теории четырёх гуморов - фундаменте известной ныне медицины. Он же и заложил в подрастающем хирурге моральные ориентиры, которым он будет следовать по жизни:
-- "Запомни, мальчик: все эти границы - "Нельзя", "Аморально", "Грех", прости Флоренд, - их придумали глупцы, чтобы запрещать нам - просвещённым и избранным, познавать истину! Настоящая наука начинаются там, где кончаются допустимые нормы."
Правильнее будет сказать, что старик заложил в Жозефе практически полное отрицание этих самых моральных норм. Его слова он пронесёт через всю жизнь.
Подростковые годы.
Когда Жозефу-Фредерику исполнилось тринадцать, его дед скоропостижно скончался. Перед смертью он успел сделать два дела: подарить внуку свой несомненно дорогой и богато украшенный хирургический набор в кожаном футляре, и уговорить зятя отдать мальчика в ученики к другому врачу, дабы тот продолжил его дело. Хотя отец и брезговал медициной как ремеслом, последнюю волю старика он исполнил. Жозефа отдали в ученики доктору по фамилии Сенье - старому другу деда, который держал довольно известную в узких кругах хирургическую практику в Эирини. Альберт Сенье был весьма талантливым деятелем медицины. Он мог за 48 секунд ампутировать ногу, избежав осложнений в последствие; мог быстро наложить швы, не глядя вправить вывихнутую конечность. Однако работал он, не задумываясь о "почему?". Иными словами, он был исключительно хирургом, но не исследователем, от чего и ответы на многочисленные вопросы Жозефа были весьма скудны, а то и вовсе ограничивались лишь пожиманием плечами, или фразой: "Так принято. Так делаю я, так делал мой учитель, так делал его учитель..."
Это оставляло у Жозефа чувство неудовлетворённости. Волею случая, он сам ставил собственные, тайные эксперименты. Когда в практику привозили умирающего, от которого все остальные врачи воротили нос, Фернель сам упрашивал Альберта "попробовать". Жозеф пробовал разные составы мазей, смесей. Экспериментировал со способами перевязки; пытался понять, что вызывает заражение крови? Конечно, большинство его пациентов умирали. Но те немногие, кто выживал, давали ему бесценные крупицы знания. Он начал вести свой дневник, который гордо про себя называл "научными трудами". Записывал туда всё - успехи и провалы, наблюдения и гипотезы. Стоит отметить, что Фернель был приверженцем практики, и ввиду своего упрямства и завышенного самомнения, критиковал ведущих светил флорской медицины, которые в основном лишь предполагали и выдвигали теории. Истина для Жозефа-Фредерика была такова: чтобы понять причины, нужно заглянуть вовнутрь. Нужно вскрывать, исследовать, сравнивать и наблюдать.
В это же время он находит своего нового "поставщика знаний" - моряка-дартадца, который за определённую сумму согласился научить его своему языку. Зачем же флорскому аристократу знать язык главных врагов Короны? Ответ весьма прост: как оказалось, Дартадская Империя занимала лидирующие позиции в области медицины, особенно - военной хирургии. Их врачи не брезговали вскрытием трупов и проводили жестокие, но эффективные эксперименты на пленных и рабах. Читая украдкой привезенные контрабандой дартадские трактаты, Жозеф чувствовал, как в его голове складывается пазл.
-- "Вот она! Настоящая наука! Без сантиментов, надуманных запретов. Чистое, незамутнённое знание..."
К семнадцати годам он был уже виртуозным хирургом, равным по технике своему учителю, если и вовсе не превосходящему его. Будучи до жути амбициозным, Фернель презирал медицинское сообщество Флоренвенделя за его косность и "трусость". Он стал задумываться о том, что путь его лежит в стороне от проторённых дорог. Ему нужна была свобода. И материал для исследований, конечно же.
Зрелость.
Восемнадцатилетний Жозеф-Фредерик Фернель был парадоксом. С одной стороны - блестящий выпускник медицинской коллегии Эирини, подающий огромные надежды хирург, сын богатого и уважаемого человека. С другой - человек, во многом не согласный с флоренвендельской медицинской модой, без пяти минут еретик. Его формальное обучение закончилось, но настоящая учёба ещё только начиналась. Не без труда, через свои связи он получил доступ к Королевской библиотеке, где в специальном, запертом отделе хранились конфискованные дартадские трактаты и писания. Читая их, он испытывал смесь восторга и отвращения. Дартадские медики действительно не брезговали ничем. Их трактаты по анатомии были основаны на тысячах вскрытий - не только зверски казнённых преступников, но и военнопленных, рабов, и даже умерших от болезней аристократов. Их хирургические методики, отточенные на полях сражений, были шокирующе эффективны и безжалостны. Они, например, давно установили, что ампутацию нужно проводить максимально высоко, чтобы избежать осложнений, невзирая на страдания пациента. Именно из этих книг Жозеф узнал о принципе проведения операций на живом сознательном существе для получения знаний о функциях органов. В Флоренвенделе это было бы варварством и немыслимым злодеянием. В Дартаде - стандартной исследовательской практикой. Его раздирали противоречия. Рациональная часть мозга кричала о том, что это путь к истинному знанию, а воспитанная в нём флоренвендельская мораль шептала слова против. Понемногу он пытался делиться своими "еретическими" мыслями с коллегами - молодыми врачами, с которыми учился. Делал это осторожно, "невзначай".
-- "Ты из ума выжил, Фернель? Это же чистой воды варварство! Современная наука не должна стоить стольких жертв."
-- "А что, по-твоему, уважаемый, смерть тысяч людей от лишь гипотетически верных процедур - не жертва? Отбросьте свою брезгливость, я не имею злых умыслов." – Парировал Фернель.
И его сторонились. Нередко шептались за спиной, за глаза называли "дартадским подражателем", хотя к дартадской вере и относился с отвращением. Даже отец, узнав об увлечении сына, устроил ему грандиозный скандал:
-- "Мои корабли топят дартадские каперы, а мой сын учится по их изуверским книгам! Если об этом прознают те, кому это знать не следует, у нас обоих будут крупные неприятности! Ты позоришь наш род!"
И тогда, Жозеф почувствовал себя абсолютно одиноким. Мир, казалось, делился на две части: те, кто предпочитает удобную ложь, и он, жаждующий не совсем удобной и крайне не этичной правды. Его натура требовала действия и доказательства. Одних книг было мало. Его первым "неофициальным" пациентом стал молодой дворянин, получивший страшную рану на дуэли - рапира прошла прямо через туловище, выйдя из спины. Коллеги Фернеля развели руками, а отчаявшиеся родители дуэлянта согласились на помощь "странноватого молодого хирурга с дартадскими замашками".
Он действовал хладнокровно и по "варварским" методикам. Жозеф широко вскрыл брюшную полость, чтобы оценить масштаб повреждений: разорванный кишечник, поврежденное лёгкое, внутреннее кровотечение. Он пытался зашить то, что можно было зашить; промыл полость спиртом. С технической точки зрения, это была блестящая работа. Операция длилась долгие два часа. И пациент даже некоторое время жил и пребывал в сознании, пока не скончался от сепсиса спустя двое суток. То, что для семьи покойного горе - для Фернеля успех. Он видел всё, знал причину смерти пациента. Он не чувствовал вины. Он чувствовал мощь. Силу знания, купленного ценой лишь одной жизни, но способного, теоретически, спасти сотни. В этот день в нём умер последний остаток сомнения. Тем не менее, спустя весьма короткий срок, Фернель был с позором исключён из коллегии. Причина - "Осквернение трупа". Увы, в слепой жажде познания, Фернель буквально разрезал на кусочки тело того дуэлянта без уведомления о том кого-либо, на чём и был схвачен. И дабы избежать конфликта со знатным родом, Альберт публично отрёкся от Жозефа, назвав того "падальщиком и осквернителем покойников". Фернель выслушал это с ледяным спокойствием. Он смотрел на этих людей - на отца, на учителя, на коллег - и видел в них тех, кто стоит ниже него. Видел в них слепцов. Но они были ему больше не нужны, он нашёл свой путь.
Пожертвовав бытовыми удобствами и статусом, Жозеф арендовал небольшую лабораторию в грязном и весьма бедном районе Эирини, прямо у самого порта. В районе, куда редко заходила городская стража, где люди бесследно исчезали каждую ночь. Пусть новые условия жизни и ограничили Фернелю доступ к различным травам и снадобьям, здесь он начал свою настоящую работу. Он больше не был Жозефом-Фредериком Фернелем, подающим надежды молодым хирургом. Он стал исследователем. А портовые трущобы стали его неисчерпаемым источником биологического материала...-- "Ты из ума выжил, Фернель? Это же чистой воды варварство! Современная наука не должна стоить стольких жертв."
-- "А что, по-твоему, уважаемый, смерть тысяч людей от лишь гипотетически верных процедур - не жертва? Отбросьте свою брезгливость, я не имею злых умыслов." – Парировал Фернель.
И его сторонились. Нередко шептались за спиной, за глаза называли "дартадским подражателем", хотя к дартадской вере и относился с отвращением. Даже отец, узнав об увлечении сына, устроил ему грандиозный скандал:
-- "Мои корабли топят дартадские каперы, а мой сын учится по их изуверским книгам! Если об этом прознают те, кому это знать не следует, у нас обоих будут крупные неприятности! Ты позоришь наш род!"
И тогда, Жозеф почувствовал себя абсолютно одиноким. Мир, казалось, делился на две части: те, кто предпочитает удобную ложь, и он, жаждующий не совсем удобной и крайне не этичной правды. Его натура требовала действия и доказательства. Одних книг было мало. Его первым "неофициальным" пациентом стал молодой дворянин, получивший страшную рану на дуэли - рапира прошла прямо через туловище, выйдя из спины. Коллеги Фернеля развели руками, а отчаявшиеся родители дуэлянта согласились на помощь "странноватого молодого хирурга с дартадскими замашками".
Он действовал хладнокровно и по "варварским" методикам. Жозеф широко вскрыл брюшную полость, чтобы оценить масштаб повреждений: разорванный кишечник, поврежденное лёгкое, внутреннее кровотечение. Он пытался зашить то, что можно было зашить; промыл полость спиртом. С технической точки зрения, это была блестящая работа. Операция длилась долгие два часа. И пациент даже некоторое время жил и пребывал в сознании, пока не скончался от сепсиса спустя двое суток. То, что для семьи покойного горе - для Фернеля успех. Он видел всё, знал причину смерти пациента. Он не чувствовал вины. Он чувствовал мощь. Силу знания, купленного ценой лишь одной жизни, но способного, теоретически, спасти сотни. В этот день в нём умер последний остаток сомнения. Тем не менее, спустя весьма короткий срок, Фернель был с позором исключён из коллегии. Причина - "Осквернение трупа". Увы, в слепой жажде познания, Фернель буквально разрезал на кусочки тело того дуэлянта без уведомления о том кого-либо, на чём и был схвачен. И дабы избежать конфликта со знатным родом, Альберт публично отрёкся от Жозефа, назвав того "падальщиком и осквернителем покойников". Фернель выслушал это с ледяным спокойствием. Он смотрел на этих людей - на отца, на учителя, на коллег - и видел в них тех, кто стоит ниже него. Видел в них слепцов. Но они были ему больше не нужны, он нашёл свой путь.
Ассистентка.
Портовая лаборатория Жозефа стала его крепостью и его царством. Помещение было куда мрачнее палат отцовского дома, и находилось оно на первом этаже полуразрушенного дома, с зарешеченными окнами и массивной дверью, всегда запертой изнутри. Воздух здесь был густым и едким - пары формалина смешивались с запахом крови, гноя и трав. Здесь не было места сантиментам. Его "клиентами" стали те, кого общество предпочло бы скрыть, забыть, от кого предпочло бы избавиться как от рудимента. Старые и беспомощные алкоголики, бездомные сироты (Фернель не чурался проводить эксперименты и над детьми), путаны, больные неизлечимыми болезнями, беженцы - никому не нужные и никому не интересные. Для города они были мусором, для Жозефа - бесценным учебным материалом. Он не считал себя злодеем. В своих "научных трудах" он писал:
"Я бы не сказал, что я отнимаю жизни. Правильнее будет сказать, что я принимаю их в дар... Эти существа уже мертвы для общества. Их страдания бессмысленны. Я же даю их существованию цель - служение Науке. Их смерть принесёт знание, которое однажды спасёт тысячи".
Его методы были безжалостны и систематичны. Он изучал течение болезни, заражая здоровых подопытных и вскрывая их на разных стадиях. Он тестировал новые хирургические методики, не имея права на ошибку - его пациенты никогда не просыпались. Он исследовал болевой порог, фиксируя реакции на различные раздражители. И именно в этот период у него начались проблемы с наркотиками. Сначала это был опиум - чтобы заглушить ночные кошмары. Потом более сильные стимуляторы - чтобы сохранять бодрость и ясность ума во время многочасовых операций. Он презирал свою слабость, но считал её необходимой платой за служение Науке. К двадцати восьми годам он был, возможно, величайшим экспертом по практической анатомии и патологии во всём Флоренвенделе. Но этот эксперт не мог делиться своими открытиями. Он был узником собственного знания. Всё изменилось, когда в дождливый вечер, когда его старый поставщик "материала" привёл новую "партию" - группу беженцев из Флорции. Среди них была худая кошковидная звересь с пустыми глазами. Пока остальные выли, умоляя о пощаде, она стояла молча, с холодным, почти профессиональным интересом оглядывая инструменты Жозефа. В глубине души его это позабавило.
-- "Кто это?" -- Спросил Хирург.
-- "Рошель кличут. Говорит, лекарем была у себя в городке-то. Отец погиб, дом пожгли."
Жозеф дал указание: оставить кошку у себя. Когда они остались одни, он протянул ей скальпель:
-- "Покажи, на что способны твои, с позволения сказать, "руки"." - Сухо сказал Фернель, украдкой посмотрев на лапы звереся, своей рукой указывая в сторону холодного трупа нищего, привезённого с улиц для вскрытия.
Кошка промолчала. Она лекарь, не хирург. Но не желая перечить Жозефу, она взялась за скальпель и сделала надрез.
-- "Нет. Так не пойдёт. Ты его вспорола, точно свиную тушу. Смотри." -- Его длинные пальцы легли поверх её лапы, направляя движение. Брюшная полость пациента, упокой Флоренд его душу, была вскрыта с хиругической точностью.
-- "Запомни: Мы изучаем природу болезни. А для этого нужны чистые разрезы."
Жозеф-Фредерик ожидал истерики, мольбы. Но Рошель молча взяла инструмент. Пусть её движения и были неидеальны, грубы, но они были уверенными. Она не боялась крови, не отворачивалась от ран. В её глазах он увидел то, чего не видел годами - не страх, не отвращение, а понимание. В тот вечер он не стал её "использовать": вместо этого он предложит ей сделку. Настоящие знания, а не те догмы, что преподают в коллегиях.
Их совместная работа была идеальной. Рошель была тем, чего ему не хватало - руками, способными выполнять тонкую работу, и умом, достаточно острым, чтобы понимать его, но достаточно сломленным, чтобы не осуждать. Он научил её тому, что знал сам. Основам хирургии, ведению записей. Она стала его живой совестью - вернее, её отсутствием. С её приходом его исследования вышли на новый уровень, и хотя Рошель так и осталась всего лишь полевым лекарем, лишний раз стараясь не прибегать к сложнейшей хирургии, её вклад в "научную деятельность" Фернеля было тяжело недооценить. Теперь Жозеф мог проводить ещё более сложные и рискованные операции. Они работали днями и ночами, прерываясь только на естественные потребности и сомнительные вещества, которые Жозеф считал "топливом для мозга". Именно Рошель он доверил свои самые сокровенные мысли однажды ночью, когда они вдвоём избавлялись от трупа человека, умершего от неизвестной болезни.
-- "Они все слепцы, Рошель. Все эти благородные врачи, эти учёные мужи. Они лишь играют в науку, боясь испачкать руки! Но истина всегда в грязи, в крови, и прочих... Отходах жизнедеятельности живых тварей. Но мы с тобой - единственные, кто видит мир таким, каков он есть!"
Он смотрел на её сгорбленную спину и понимал - она не просто помощник. Она - его единственный ученик. И, возможно, единственное живое существо, способное его понять.
Заокеанье.
Инцидент, перевернувший всё, случился в канун Зимнего солнцестояния. В лабораторию доставили нового "пациента" - молодого аристократа с явными признаками редкой болезни, вызывающей окостенение мягких тканей. Для Жозефа это был шанс изучить уникальную патологию. Но на этот раз всё пошло не по плану: аристократ не был безродным бродягой. Его исчезновение заметили. К утру город гудел, по улицам ходили патрули, обыскивая каждый подвал и закоулок. Жозеф, наблюдая из зарешёченного окна, впервые за долгие годы почувствовал ледяной укол страха. Это был не страх наказания - страх того, что его труд, его исследования будут уничтожены невежественными руками.
-- "Они ничего не понимают." -- Беззвучно прошептал он, глядя на свои испачканные чернилами и кровью пальцы. -- "Они сожгут мои записи. Разобьют инструменты. Назовут меня еретиком."
В этот момент его взгляд упал на карту Заокеанья, висевшую на стене. Дикие, неисследованные земли. Место, где нет законов Флоренвенделя, нет назойливой морали и любопытных глаз.
-- "Свобода! Там-... Там можно работать. Никто не будет мешать."
Решение созрело мгновенно. Он разбудил Рошель, спавшую в углу на куче мешков:
-- "Собирай всё самое необходимое. Мы уезжаем."
-- "Куда?" - Устало спросила она, даже не удивившись.
-- "Туда, где нас не найдут. Туда, где можно творить без оглядки!"
В течение трёх дней они лихорадочно готовились. Жозеф продал через подставных лиц часть своей библиотеки - всё, кроме самых ценных трактатов. На вырученные деньги он приобрёл прочные хирургические инструменты, редкие травы, ящики с бинтами и лекарствами. Всё было упаковано в прочные кожаные мешки с секретными отделениями. Рошель в это время уничтожала улики. Она сжигала в печи окровавленные простыни, записи о неудачных экспериментах, личные вещи "пациентов". Её движения были механическими, отточенными. Она не задавала вопросов, не выражала эмоций. Лишь изредка её рука тянулась к фляге с ромом. В последнюю ночь они стояли среди опустевшей лаборатории. На полу лежали лишь ошметки бумаг, пустые склянки и темные пятна, въевшиеся в деревянную половицу.
-- "Всё, что здесь было - лишь детские игры. Настоящая работа ждёт нас там."
Он не испытывал ни малейшей ностальгии. Это место было для него клеткой. Заокеанье виделось ему чистым листом, гигантской лабораторией под открытым небом. Они покинули Эирини на рассвете, смешавшись с толпой торговцев на одном из кораблей, идущих во флотилии. Жозеф представился натуралистом, едущим изучать флору и фауну Нового Света. Его мешки с инструментами были зарегистрированы как "оборудование для сбора образцов". Теперь они в каюте. Жозеф склонился над картами, его глаза горят лихорадочным блеском. Он уже строит планы. Первым делом - найти уединённое место для лаборатории. Потом - наладить контакты с местными людьми. А дальше - как пойдёт. Он уже не просто беглый преступник. Он - пророк новой медицины, готовый принести свои жертвы на алтарь познания в далёких, диких землях. И его верная ассистентка, с её сломленной волей и руками, привыкшими к крови - идеальная спутница для этого путешествия.
