РождениеОдинокий зимний день в трактире "Чертоги Юродивого", что некогда стоял среди руин Лесканзы в Хакмарри. В тот день Гуффи, Гупс и Шкит - трое, державшие то проклятое место, - были не в полном составе: последние двое отправились в город за закупками, оставив Гуффи одного.
Казалось бы, день как день, но вдруг - стук в дверь. Гуффи не мог не отреагировать. За порогом стоял незваный гость - лунный морфит по имени Рон.
Гуффи, известный своим добрым сердцем, не раздумывая, впустил странника, согрел, оставил на ночь. Прошли дни. Рон не уезжал. Стопка за стопкой, слово за словом - между ними вспыхнуло что-то большее. Ситуация стала неловкой: открылось, что Рон -вовсе не мужчина, а женщина. Та ночь изменила многое… А утром -скрип половиц с верхнего этажа, догадки, смешки друзей… и клеймо: мужеложец.
Рона вскоре забеременела. Не дав Гуффи ни малейшего шанса даже взглянуть на их будущего ребёнка, она исчезла, оставив после себя лишь записку. В ней - решимость: "Не собираюсь растить ребёнка в этой разрухе." С той минуты их пути разошлись. Гуффи остался с раной, что так и не зажила до самой его смерти А Рона вернулась домой в Столъд, Хобсбург. Иронично, но судьба свела их тропы вновь - Гуффи, изменившийся до неузнаваемости после метаморфозы, иногда бывал в её краях по делу Паноптикум, даже держал травническую лавку. Возможно, они и пересекались однажды, но не узнали друг друга. Рона была закутана в плащ, а Гуффи стал другим.
Детские годыСына назвали Куроем. Жили бедно, но он никогда не знал голода. Мальчик был непоседлив, нёс в себе неукротимую энергию в точности, как его отец. Рона, хоть и с трудом, но любила его безмерно. Она часто рассказывала сыну о Гуффи - не с обидой, а почти с восхищением, пыталась не дать понять ренбенку, насколько же жалким был ее отец. Для Куроя отец стал героем, хоть и вымышленным.
В семь лет Рона научила мальчика грамоте, не взирая на его буйный нрав. Они жили прямо в трактире, где она работала, в тесной, убогой комнатке. Курой с ранних лет разносил напитки, собирал плату с постояльцев - всё было частью жизни, с которой он сжился.
Первые краскиПорой, когда посетителей совсем не было, юный Курой, вооружившись угольком, зарисовывал всё подряд на старых, потрёпанных бумажках, что пылились в трактире. Столы, стулья, углы, где висела паутина, сморщенные лица засыпавших за столиками постояльцев. Иногда он выбирался в сарай и мелком чертил на стенах различные узоры - простая детская забава, но у него всегда находился к ней свой, творческий подход. В один из дней седой старик с потрескавшимися от времени ладонями обратил внимание на низ стойки, где Курой старательно выводил детали интерьера. Подозвав мальчишку кивком, он молча принялся разглядывать намалёванное, тыкал пальцем в ошибки, но ругать не стал. Того мужа звали Гурье - он был старым иконописцем из местной церкви и, судя по всему, достаточно опытным. Выслушав все замечания, Курой лишь покивал, а затем Гурье ушёл.
Тот стал частым гостем трактира, и виделись они часто. Всякий раз иконописец указывал на новые правки, давал советы по рисунку, однако о каком-либо официальном ученичестве речи никогда не заходило. Шли годы, старик всё больше чах, Курой взрослел - его навыки росли вместе с ним. Детские каракули постепенно обретали чёткие очертания: лица становились узнаваемыми, а окружение он учился строить по нехитрым законам перспективы. Всё это - углём или мелом; на настоящие краски денег не было. И вот, когда мальчишке стукнуло шестнадцать, он получил неожиданный и дорогой подарок от Гурье: несколько кистей, малый холст, небольшой набор красок и книжку, рассказывающую о техниках рисования. Радости не было предела, но и вместе с ней тревога от такой щедрости. Вскоре иконописца не стало. Видимо, старик знал о скором конце - возможно, был болен, - и это был его последний жест доброй воли. Курой очень быстро извёл все подаренные краски, но этот короткий период дал ему бесценный опыт.
Раковой случайЖизнь Куроя была сурова, но не лишена радости. Он частенько шёл на конфликты, ввязывался в уличные драки - порой защищая слабого, порой - свою честь. Грубиян, драчун, сорванец - всё это говорили о нём. Но злобы в нём не было: он лишь платил тем же, чем получал. Платил он часто, чаще получал сам - малец не был сильным.
Вечно в синяках, ссадинах, но с неизменной улыбкой - так и жил бы, если бы однажды к ним с матерью не заявилась стража. Оказалось, Рону поймали на воровстве - она уводила деньги из трактира. Арест, темница… Больше Курой о ней не слышал. Видимо, сгнила там.
С тех пор всё померкло. Радости не стало. Он стал воровать, первым лез в драки, потеряв прежнюю идею жизни. Искусство разве что спасало его - слабо, однако, в кой-то веке помогало расслабиться. Если и был излишек средств, то он пускал те на краски.
Он рисовал всегда и везде - в подворотнях, на стенах заброшенных домов, в подвалах. Мел, уголь, краски - разницы не было. Его искусство было мрачным, почти агрессивным - как и он сам в те годы. Лица без глаз, дома без окон, фигуры, закованные в цепи. Порой, в его искусстве виднелся и свет - утреннее небо, струи дождя, распускающиеся бутоны цветов, лицо матери, которое он рисовал по памяти. Он не понимал зачем что и когда рисует - знал лишь, что это отвлекает его от мыслей.
В кой-то веке, он стал одновременно и тенью и светом улиц, нанося различные свои мысли на ее стены. Те, кто знал, даже делали заказы - платили мало, все он спускал на творчество, потому бедствовал. Впрочем, он был рад, депрессивен, мрачен, однако, делал то, что хотел. Вместе с тем, он боялся привязываться, потому сторонился всех. Кажется - если будет шанс, он готов покинуть Хобсбург, поменять стиль жизни, была бы подсказка.
ОтплытиеИ вот однажды, в череде таких же мрачных дней, он повстречал странную даму. Та была из высшего света - аристократичные наряды, гордая осанка. На такого, как Курой, она и взглянуть бы не должна была. Но она подошла и сказала:
- Гуффи. Ищи его в Заокеанье.
А затем удалилась, будто ничего не произошло. Её звали Осфри.. отголосок прошлого Гуффи. Но что с того? Кто бы поверил, что такая женщина говорит правду? Может, просто угадала имя? Или играла? Но Курою было нечего терять. В её словах вспыхнула надежда - возможно, где-то там, за морями, живёт его отец. И они обязательно встретятся. Он взял всё, что имел: крохи, что накопил в трактире, и отправился прочь на первом же корабле.
Его дальнейшая судьба.. ныне в его руках.
Последнее редактирование:
