Основная информация
ООС ник: BusArtist
Раса: Морфит - Дхарши
Возраст: 120
Внешний вид: Гигант для своего вида. Рост его сродни морфитскому, а именно 7 футов. Волосы его смолянистого цвета длинные, имеет небольшую бородку. Глаза янтарные, ярко выделяющиеся на фоне окровавленного белка глазных яблок. На левом ухе имеется латунная серьга.
Характер: Ворин – добряк по жизни, быстро забывающий многие обиды, кроме тех, что оскорбляют его художественную натуру. Однако он не злопамятный, просто вновь уйдет в самобичевание над холстом, нежели будет что-то менять.
Таланты, сильные стороны: Опытный художник, вся жизнь которого проходила перед холстом, а также вполне исправно может следить за порядком дома и всячески за ним ухаживать. Домосед, что уж. Дополнительно к своим художественным навыкам умело обращается с некоторыми музыкальными инструментами.
Слабости, проблемы, уязвимости: Помимо своего гигантизма и врожденной шизофрении, у Ворина слишком уж часто случаются небольшие кровоизлияния на глазных яблоках, выделяющие яркую радужку на затемненном от крови глазе, от чего может казаться вид черных, как уголь, глаз.
Привычки: В нарастающих приступах шизофрении имеет привычку гиперфиксации на объекте интереса. Разговаривать с немой тишиной.
Мечты, желания, цели: Получить признание своим работам. Сгинуть в компании кого-либо, кроме своих "незримых" друзей.
Языки: Амань , Морфитский
Предметы вдохновения: Абсолютно любое явление, что каким-то образом заинтересует его “внутреннюю” натуру, обычно это тени и образ надвигающейся бури.
Приоритетные стили: Портреты, Пейзажи.
Любимое выражение: Ужас так же заслуживает быть запечатленным в картинах, как и красота.
Биография
Детство и первое начало
В тёплую весеннюю ночь в небольшом портовом городке Врачоса, одной из провинций Мэр-Васса, когда моряки уходили на законный отдых по местным пабам, а некоторые трактиры уже вовсю разливали сладкий эль.Детство и первое начало
В массивные ясеневые двери ничем не выделяющегося дома раздался приглушённый стук. В час ночной под скрежет металлических створок двери. Увидал хозяин, на пороге своём, укутанный в потрёпанные ткани дитя, серокожих дикарей отпрыска. Оглядев в ночную темень и наблюдая только пьян, вываливающуюся из заполненных таверн. Хозяин тяжко выдохнув,и задумавшись глядел на пелена. У Марина с супругой не было детей и посчитав столь внезапный случай как долгожданный знак свыше, он решил взять дитя под свою опеку, закрывая глаза на ярое различие дитя от прочих.
Унеся ребёнка в дом, хозяин, чьё имя в дальнейших воспоминаниях будет всплывать как Марин.
разбудил свою уже уснувшую жену и представил той чадо. Будущая мать, которая особо не участвовала в творческом становлении художника-шизофреника, оценила деяние своего мужа и забрав укутанного ребёнка на руки, прогнала Марина прочь из спальни. Оставшись с дитём наедине.
Сама новоиспеченная семья была не особенно выделяющейся среди прочих. Обычная семья морфитов: пару поколений заведующей художественной мастерской, в которой и родился нынешний глава семейства, Марин. Он же, потомственный художник, практически всю свою осознанную жизнь проводил за работой, не считая того времени, когда волею случая посещал морфитские острова, где и повстречал свою будущую жену. Виола, жена художника и просто крестьянская дочь, которая ничем особенным не отличалась.
С раннего детства ребёнок, прозванный Ворин, проявлял интерес к ремеслу своего приёмного отца, целыми днями помогая в его художественной мастерской. И так, в один из дней, когда Ворин с отцом относили одну из своих работ богатому заказчику, мальчик, наслаждаясь рассказами отца о его прошлых работах, мимолётным взглядом поймал надвигающееся ощущение бури. Сквозь толщу закрывающих небосвод туч пробивались небольшие лучи, озарявшие малые острова света на бушующей воде, и мрак вспененных тёмно-лазурных вод вглядывался в сознание ребёнка. Казалось, будто сама пучина смотрела в его душу, и тихим шёпотом ветра проговаривала ему бессвязные слова. Не придавая этому особого значения, Ворин продолжил свою прогулку с отцом и уже только возвратившись домой и приготовившись ко сну, глянул он в небольшое окошко, что выходило к пейзажу моря. Ещё большая тьма и сила ветра стали овладевать разумом парнишки, неразборчивый лепет обратился в малые предложения, призывая юнца творить. Пол ночи он, склоняясь над тлеющими свечами, изображал на небольшом куске пергамента свои ощущения, тот Трепет и те чувства. Однако мастерства ему не доставало, и его буйство эмоционального перепада быстро стихло, также быстро, как и началось.
Юношество и роковое событие
Двадцатую свою весну Ворин встретил в скудном одиночестве. Бессонными ночами он работал над своими картинами, внешне же стал походить на помешанного: глаза его от переутомления утопали во тьме, а кровеносные капилляры на глазных яблоках часто лопались от перенапряжения. Словно одержимый, он склонялся над холстом, изображая образы, навязанные тихим шёпотом дождливых ветров. И вот в один из тёплых весенних дней, когда после очередной бессонной ночи Ворин сидел, любуясь своим новым творением, в мастерскую зашла дева. Простая служанка, что работала в доме одного зажиточного купца, который довольно часто заказывал разные пейзажи в мастерской Марина. С предательской тишиной в голове, утомлённый Ворин глядел на девицу, и после небольшой неловкой паузы они заговорили. Разговор не был каким-то из ряда вон выходящим. Очередной заказ на ничем не выделяющийся среди прочих пейзаж. Однако когда заказ был составлен, а сроки обговорены, девушка вышла из мастерской, и силуэт уходящей девицы так сильно врезался в душу не ведающего парня. Днём и ночью Ворин трудился над заказанной картиной, обдумывая то не известное для себя ощущение, ведя беседу с ветром, что нашёптывал ему различные советы. Он решился не окончить разговор с ней.
В знойный день, когда отец разносил свои работы заказчикам, Ворин ожидал прихода девушки. В медленном танце шло время, ощущаемое им в уме, и когда в двери мастерской предстал столь приятный взору силуэт, Ворин, уже отрепетировав свой диалог с внутренними друзьями, начал столь желанный диалог. После приветствия и вручения заказанной картины, как бы невзначай, парень продлил беседу. Недолго шёл их разговор: они разговаривали о картинах, которые так часто заказывал купец, и так отдалённо парень пригласил девушку сделать ей портрет. Наблюдая робкое смущение парня, девушка с лёгкой улыбкой приняла предложение.
Следующим утром они встретились в мастерской отца Ворина, и, собрав инструмент и холст, пара отправилась на небольшой холм, что располагался чуть в отдалении от городка. Вид с него открывался завораживающий: зелёный, слегка гористый берег, белый портовый городок, в котором кипела жизнь, тёмный, даже сырой портовый район, с которого доносились крики моряков, подготавливающих корабли к отплытию. Вдали над всем пейзажем возвышался белый маяк. И в центре взора молодого художника – небольшая улыбка лёгкого силуэта девы. И так, недолго думая, и разместив весь инструментарий у себя, Ворин стал творить свой новый шедевр.
Но и этот миг умиротворения не мог продлиться спокойно. Тихие голоса незримых друзей стали медленным шумом, затуманивающим разум, и красочный портрет девы, что пестрил яркими красками с каждой новой деталью, преображался в новые формы и цвета. Новые тона стали преобладать над классической живописью, и сам портрет стал значительно искажаться. Сильный контраст цветов и красок выделял из себя некий шарм. И вот когда работа была окончена, и Ворин предоставил её девушке, та с неким разочарованием оглядела пестрящую красками картину и ушла, не сказав и слова.
Не понимающий всего произошедшего, парень просто сел на траву и оглядывая открывающийся взору пейзаж и изукрашенный холст, Ворин уже после некоторого времени оскорбился действиями девушки и, вспоминая ничтожную продаваемость своих работ, разочаровался, то ли в своих руках, то ли в друзьях, что с раннего детства были с ним. Шептались там за спиной, иногда замолкали, иногда пели, но в этот раз они смеялись, злорадствовали, словно над провалившимся выступлением шута.
Уже уставший терпеть это немое издевательство, он повелев им замолчать, продолжил свои тяжёлые раздумья в тишине. Вечером вернувшись в отцовскую мастерскую, выставил у витрины картину девушки и, подготовив пустой холст, сидел, глядя на него. Взяв краски и кисти и посмеявшись над своими работами, юноша продолжил, как ни в чём не бывало, работать, затаив в душе глубокую обиду и сожаление о прошедшем.
Времени прошло достаточно, девушка та перестала заходить в мастерскую с заказами от купца. Уже от других его слуг Ворин узнал, что девушка вышла замуж и покинула этот портовый городок. Эту новость он принял холодно, словно это была чужая, за которую и не стоило бы переживать, однако душевная обида иногда напоминала о себе.
В пути за новым
Морфитская жизнь долга, и без какого-либо интереса к ней, Ворин продолжал работать над своими трудами, чуть ли не полностью отдаваясь работе, так примерно на пятидесятом году своей жизни. Помимо художественного интереса, Ворина стало тянуть к большему спектру выражения эмоций. Чаще стал выходить из мастерской отца, прогуливаясь по тёплым вечерним улочкам родного города. Запахи вина, мелодичные завывания скрипок, гитар и флейт, составлявшие в своём музыкальном хоре, часто доносились из заполненных и залитых смехом таверн. Сама музыка, как и рисование, изредка успокаивали молодого морфита. И частыми вечерами он усаживался у кабака, стоявшего подле мастерской, и, наблюдая за красочным ночным небом, слушал, как пела лютня в руках безызвестного менестреля, под безмятежным ветром. Дни сменяли друг друга, и одним тёплым вечером, когда Ворин сидел и наслаждался звуками игривых мелодий, за стол юноши уселась пожилая старушка, которая со своим прищуром в глазах и растянутой улыбкой смотрела на уставшее с виду и полное блаженства от жизни лицо юноши. И вот, заметив прикованный к своей персоне чужой взгляд, морфит спросил старушку:— Хотите чего-то?
— Нет, всего лишь присела уставшая от давней прогулки. Да и увидела тебя. — Всё с такой же широкой улыбкой отвечала старушка, и чуть трость свою поправив, она продолжила:
— Чего ты столь молод и сидишь поодаль, не пьёшь, не празднуешь?
С небольшим выдохом юноша пересел ближе к стене кабака и, всё также глядя на ночное небо, заявил:
— Не веселиться я прихожу сюда, так отдохнуть и послушать новую мелодию здешнего менестреля. Уж больно красиво он играет.
Сокращая душевный диалог двух друг-другу не знакомых душ, старушка представилась и предложила обучить Ворина игре на музыкальном инструменте, заявив, что ей всё равно вскоре помирать, а так хотя бы скрасит своё старческое одиночество в компании новоиспечённого ученика. Морфит, хоть и нехотя, но с напутствующими советами своих незримых друзей, согласился. Последующие дни жизни художник после рабочего дня отправлялся гостить к старушке, которая всё с такой же радостной улыбкой принимала его и обучала игре на простой флейте, много рассказывая о своей молодости. Рассказы были столь интересны и своего рода интригующи, что даже голоса в голове Ворина затихали, послушно вслушиваясь в баллады старого менестреля. Но всё таки года брали своё, и практически через год учёбы, вечером, когда Ворин пришёл к дому своего учителя, его встретила тишина. Войдя в тёмные комнаты потрескавшегося от времени жилища, Ворин обнаружил заснувшую с флейтой в руках старушку. Улыбка даже по окончанию жизни не спала с её лица и с ней была захоронена. Хоть Ворин и не грустил по поводу утери учителя, однако вечерами, усаживаясь посреди мастерской, он доставал свою флейту и насвистывал ею последний реквием по своему учителю.
На пятьдесят пятый год своей жизни, через пять лет после гибели наставника по музыкальному ремеслу, Ворин продолжал свою однообразную работу в мастерской. И так, в один из вечеров Марин принял заказ по изображению обильного сюжета на стенах прихожей городской ратуши. Саму монументальную живопись Ворин с отцом редко воспроизводили, обычно лишь подкрашивали фрески на своде местного храма Западного Флорэвендельства. Однако этот заказ отличался иным запросом. От требований местного мелкого Дона художникам требовалось изобразить в фресках легенды, что многие лета сопровождают регион. Эпос о драконах, землях доселе невиданных. И не вправе упускать такой шанс, Марин согласился на заказ.
И от следующей недели вместе сыном и иными художниками они принялись за работу. Хоть и привыкший к столь неожиданным и достаточно трудоёмким работам, однако он не разделял вечно оптимистичный настрой отца, хоть и не мог ему противоречить. Работа обещала быть трудной, и в помощь художникам были приставлены несколько приезжих ремесленников, которые должны были помогать с укладкой нового слоя штукатурного раствора для последующей росписи. Ремесленниками оказались группа гротдорских переселенцев, неизвестно откуда, однако как только они увидели среди художников Ворина, сразу же косо и язвительно стали относиться к юному морфиту. Хоть парень и привык к подобному отношению в свою сторону, ибо внешне сильно выделялся среди прочих жителей городка, особо не обращал внимания на очередные высказывания в свою сторону, что не сказать о Марине, который часто заступался за своего приемного и единственного сына. Однако быстро остыл межвидовой конфликт, ибо награда за труды обещала быть обильной.
И так, начавшаяся с небольших разногласий, работа была начата. Пока низкорослые ремесленники возводили подмости, строительные леса для удобной работы со стенами, художники собрались за одним столом и на нескольких пергаментах набрасывали эскизы для последующей работы. Выбрав наилучший вариант, предложенный одним из сторонних художников, ремесленники стали обрабатывать стену, убирая с неё старый слой штукатурки. Несколько дней заняло это у гротдоров, всё это время Ворин вместе с отцом располагались в ратуше, подготавливая инструментарий и наблюдая за ходом работы, что в свою очередь негативно сказывалось на настроении гротдорских ремесленников. Само наличие уроженца дхарши их сильно раздражало, однако с стиснутой в зубах ненавистью они держали свои кулаки при себе, хоть и кратко удивлялись некой воспитанности серокожего парня, что немного смягчало напряжение между ними.
По окончанию очистных работ и замеса нескольких бочек извести, работа над самой фреской началась. Скептически, но и с неким интересом, гроты глядели на работу Ворина, словно наблюдали за обезьянкой в одеждах, которая старается быть похожей на человека, что их забавляло. Работа шла медленно, ведь по непонятным для морфита причинам основную работу делал он с отцом, пока остальные художники пропадали непойми где, хоть это особо не интересовало парня. Чего не сказать о Марине, которому уже под сотню лет, и который крайне не понимал деяний своих товарищей по цеху. Так ото дня ко дню шла кропотливая работа над фресками. Гротдорское недовольство по отношению к Ворину стало стихать на фоне добродушия парня, хотя те также продолжали смотреть косо на серокожего морфита, когда тот в момент работы разговаривал сам с собой, ведя будто полностью осмысленный диалог. Местами даже между морфитами и гротами возникали разговоры, касательно работы и не только. Так с небольшим напряжением прошло более месяца кропотливых трудов, из-за постоянной нехватки краски приходилось экономить имеющийся запас.
По окончании же работы сам Ворин стал более общителен с посторонними. Чаще стал заводить разговоры с клиентами и постояльцами трактира, который часто посещал. Раньше довольствуясь общением с семьей и незримыми друзьями, он наглядно подтверждал свой, относительно жизни в граде, отшельнический образ жизни. Да и сам он стал более холоден к язвительным высказываниям, воспринимая подобное не больше жужжания мухи над гниющей корзиной с виноградом. После этого Ворин узнал от зевак слухи о том, как гротдоры на Загорье вырезали дхарши. Что также не особо его удивляло, вспоминая те немногочисленные слухи о своих родичах, которые периодически слышал в шёпоте за своей спиной.
Неспешно и однообразно продолжалась жизнь художника: работа днём, вечерняя попойка в трактире. Жизнь казалась долгой и однообразной в видении Ворина, что и удручало, и забавляло. Иногда посещая ратушу, он глядел на свои труды во фресках, вспоминая давние рассказы, коими слышал с раннего детства. Со временем он стал понимать, что его незримые друзья начинают подталкивать его натуру на более резкие перепады фактур и визуализации его мыслей в работе. Прожив более века со своей помешанной натурой, она стала чёткой как никогда. В отблесках теней он наблюдал чужое внимание, за это время он стал чаще посещать местную церквушку, боясь за своё состояние. И вправду, после посещения церкви он покидал стены святых залов с некой свободой от гнетущего присутствия тьмы. Укореняя в себе веру, он продолжал спокойно работать и уже с большим холодом относился к теням и чужому шёпоту. Их было много: от детских звонких голосов до старческих чахнущих шипений. Иногда они вместе шептали ему в могильной тиши ночи, иногда голос сливался в один, похожий на его собственный. Иногда голоса сменялись силуэтами, которые были где-то там, сзади, по бокам. И так его безумство стало прогрессировать. И так, в очередную бессонную ночь, краем уха Ворин услышал от пьяных моряков, вываливающихся из корчмы, о слухах неких неизведанных землях на западе, далеко за морскими далями. Поддавшись влиянию внутренних голосов и одобрительному напутствию отца и матери, воодушевлённый Ворин, оставив всё, кроме нескольких кистей, отправился в порт в поиске корабля, который смог бы довезти его до новых земель.
Конечно, не сразу, но ближе к вечеру молодой художник познакомился с капитаном одного судна, которое отправлялось в те края с торговой миссией, и выкупив себе одно место, отправился покорять морские просторы. Долгим выдался путь: дни и ночи, знойный штиль и яростные бури сменяли друг друга. И с давно забытым вожделением Ворин считал дни прибывания в пути, в надежде в новых, неизведанных землях открыть для себя новые пейзажи и лица, которые, возможно, смогут оценить его возможности и навыки.
Последнее редактирование:
