ООС часть
1. Имена, прозвища и прочее: Эрналин “Поющая о правде”, Эрна.
2. OOC Ник: HeartOfWolf
3. Раса персонажа: Гару
4. Возраст: 67 лет (67 лет на момент прибытия)
5. Внешний вид:
Широкоплечая женщина ладных форм на вид лет двадцати пяти, ста восьмидесяти четырех сантиметров роста. Она обладает крепкими мышцами, длинными ногами и довольно широкими ладонями. Ее длинные волосы имеют насыщенный рыжий цвет, а глаза практически неотличимы от ярких изумрудов. Почти вся ее кожа покрыта шрамами от многих боев, даже на лице присутствует шрам от когтей. Ее взгляд во многом добродушный и затейливый.
6. Характер:
Эрналин – истинный представитель племени Фианна. У нее почти нет запретов в получении собственного удовольствия, причем вещь, которая может принести ей наслаждение, может быть абсолютно любой: крепкая выпивка, бурная ночь с понравившимся мужчиной, кровь врага на собственных руках или вовсе сидение на ветке дерева с непременной необходимостью ощущать на себе тепло лучей закатного Солфара. Она активная, бойкая и вспыльчивая женщина, впрочем и не лишенная мудрости. Это справедливо к ней ровно до того момента, как она не становится нужной в качестве судьи и арбитра. Она не может пройти мимо какого-либо спора или рассуды, не вникнув в ситуацию и не попытавшись его решить или проследить за тем, чтобы спорщики не поддались Вирму, при том допустимо, чтобы спор перешел на личности, потом на физиономии, но на морды он перейти не должен. В вопросах вынесения приговора и выяснения обстоятельств преступления Эрна непреклонна и бескомпромиссна, а ее допросы весьма часто имеют пометку “с пристрастием”, пусть она и может делать некоторые скидки или ужесточения в зависимости от обстоятельств.
7. Таланты, сильные стороны:
> Хороша в музыке и написании текстов песен, умеет играть на многих струнных музыкальных инструментах, но отдает предпочтение лютне.
> Раскованность, что позволяет ей в моментах вдохновения творить все, что вздумается, даже несмотря на то, что выпивохи могут дать ей за то по морде.
> Обучена дарам породы, архетипа и племени своего ранга.
8. Слабости, проблемы, уязвимости:
> Вспыльчивость и эмоциональность могут сыграть с Эрналин злую шутку в не терпящей излишних реакций ситуации.
> Влюбчивость и легкая ветреность в делах, касающихся обычных людей.
> Невозможность проигнорировать споры и драки могут обернуться для нее пагубно.
> Навеянное покровительством желание взвесить все аргументы и докопаться до всех фактов делают Эрналин неэффективной в принятии быстрых ситуативных решений.
9. Привычки:
> Драматизация и театральное поведение во время приподнятого настроения.
> Вмешательство в любой спор в ее присутствии.
10. Мечты, желания, цели:
> Выжить и получить удовольствие!
11. Языки:
> Хобский (устный и письменный)
> Амани (устный и письменный)
> Высшая Речь (устная и письменная (глифы))
12. Племя: Фианна
13. Порода: Хомид
14. Архетип: Филодокс
15. Дух-покровитель: Изначальный
Биография
Пролог. Об отеческих чувствах
Торговый союз Хобсбурга. Леса Гран-Флерсера, близкие к границе со Стииркандом. Яркий свет полного Мангунса раскинул свои руки, чтобы обнять землю и чинить свои устои в отсутствие светлого брата, Солфара. Он мягко омывал чащу, в которой теплилась жизнь: аккуратные домики, тотемы, снующие туда-сюда рычащие по-волчьи люди разных полов, видов, опыта и возраста, которых связывало лишь одно: почти у всех них волосы имели рыжий цвет. Если же обобщить, то в этих лесах обосновался каэрн племени Фианна, бережно охраняемый септом Волчьих Клинков.
У костра рядом с тотемом Оленя преспокойно сидел матерый, сурово выглядящий пожилой мужчина с шрамом на пол лица, и с той же стороны у него отсутствовал глаз. Он слушал пение птиц и с удовольствием пил из рога что-то сладкое и крепкое, да так самозабвенно он это делал, что по бороде капли стекали и пачкали рубаху. Этим старцем был один из старейшин септа, Эоган Рваноликий, умелый галлиард и просто хороший мужчина, к которому нередко приходят за мудрым и взвешенным советом.
Эоган, заслышав шаги, поднял взор зрячего глаза на приблизившегося к нему мужчину. Знакомый обладал ярко-рыжими волосами и изумрудными глазами, крепким телом и парой шрамов, шел гордо и прямо, выдавая в нем довольно сильного гару-Аруна. Но лицо у этого человека было весьма тревожным. Старейшина расплылся в мягкой улыбке и прищурился:
— Присаживайся, Бернард, — Эоган постучал по бревну, приглашая названного присесть и протягивая тому рог с пойлом, — расскажи мне, что у тебя на душе.
— Спасибо, — чуть хрипло хмыкнул Бернард, садясь рядом и принимая сосуд с благодарностью, делая размашистый глоток ракии. — Возможно ли на некоторое время отойти от дел стаи и септа?
Старейшина мягко забрал из рук опытного фостерна алкоголь и отпил еще, а после поднял глаза вертикально вверх, на полный Мангунс, да продолжил речь:
— У тебя есть время до восхода Солфара, чтобы убедить меня, что у тебя нет шальной мысли о дезертирстве.
— У меня родилась дочь, — быстро отозвался Бернард, — и я хочу забрать ее из рук матери. От девочки исходит довольно сильный запах волчьей крови, и я готов поставить руку на отсечение, она избранница Матери Гайи. Нужно привязать к ней Незримого Родича и оставить расти, но ее мать – профурсетка. Сам понимаешь, куртизанка воспитает свою дочь еще одной куртизанкой, бордель будет ее содержать на деньги, которые она должна будет своим телом ему вернуть, если вообще ее не выкинут на улицу трущоб. Я не могу позволить своему чаду жить вот так бесславно, тем более учитывая, сколько дверей перед ней открыто. Войди в положение, Эоган.
— М-м-м… — задумчиво промычал пожилой галлиард, подкидывая сухие палки в постепенно затухающий костер. — Ну, ты же мне ее покажешь, да? И… когда она родилась-то? В какое покровительство?
— Покажу, конечно, что за вопросы, я же принесу ее для обряда… — Бернард помедлил с ответом на второй вопрос, размышляя, поднимая глаза на Мангунс и считая. — Кажется, филодокс.
— Вот, как поступишь… — Рваноликий одним махом допил ракию из рога и резким движением вытер бороду. — Сходят наши, да проверят, руку мы тебе отсекаем или же нет. Если нет, то возьмешь пару мужиков из своей стаи, построишь хуторок близ какого нибудь городка, вдали отседова. Там дочурку выкормишь, воспитаешь, вырастишь среди люда. Девочку сначала принесешь сюда, Незримый Родич, все-ж таки, должен быть к ней привязан. Как обратится, на тебе будет приоритетная задача уберечь ее от ошибок и козней, успокоить, обнять, обласкать, я не знаю, делай, что хочешь, но втолковать ей о ее природе ты будешь должен. Ну, а потом приведешь ее в септ, и ею займутся. Здраво?
— Здраво. Как всегда, Эоган, здраво. Спасибо тебе, Старейшина! — на глазах Бернарда выступили слезы счастья, но галлиард тут же ударил его рогом по лбу, чтобы фостерн не расслаблялся.
— Как девчонку зовут-то, папаша?
— Та женщина, кажется, не дала ей имя… Но я буду называть ее Эрналин.
Глава 1. Дитя
Хутор действительно был построен, с большим домом на несколько комнат, мужики нагнали скота, Бернард наладил некоторые торговые отношения с деревенскими и забрал дочь от куртизанки-матери. Та не стала сильно возражать против, ребенок явно ей был не нужен, особенно такой крикливый, драчливый и требовательный, как молодой гару. Он отнес Эрналин домой, где пытался выкармливать ее коровьим молоком, пока не настала ночь ее покровительства.
В ночь половинчатой луны шаманы развели ритуальный костер, кинжалами разрезали свою плоть, смешали собственную кровь со свежим, заготовленным тут же пеплом. Эту смесь осторожно и почти благоговейно, чтобы никак не навредить юной избраннице Матери, нанесли на беспокойно машущие пухлые ручки, ушки, любопытный нос, веки и маленький язычок. Убедившись, что дух, именующийся Незримым Родичем, соблаговолил явиться, девочку вынесли на лунный свет. Собравшиеся запечатлеть таинство приветственно завыли во всю глотку, чтя своим вниманием и присутствием молодую кровь. Затем, Мастер Обряда воззвал к меньшему племенному духу, и Незримый Родич оставил на ее лбу поцелуй, нанеся невидимую для глаза пиктограмму племени, привязываясь к Эрналин для ее сохранности. Там Эоган и понял, что Бернард был предельно честен, а потому вопросов более у старейшины не возникало, да и маленькое рыжее зеленоглазое чудо вызвало в старческом сердце прилив дедовской нежности.
Бернард забрал дочь домой, где продолжил кормить девочку коровьим молоком. Но проблемы начались, откуда не ждали: Эрна все плакала и плакала, испытывала тошноту и вздутие живота. Тогда он обратился к местной бабе, Барбаре, которая и сама имела среди прочих детей дочь лишь на пару месяцев старше рыжей бестии. Она обругала Бернарда последними словами и чуть не отняла ребенка в собственную семью, но громкий голос Аруна и его защитная ярость поумерили пыл женщины, и та просто согласилась кормить девочку собственным молоком. На это мужчина был согласен, и, как послушный пес, носил кровинку к дому Барбары и назад, укутывая младенца в теплые шерстяные пледы и напевая ей колыбельные, защитно обнимал ее во сне на своей большой кровати, несмотря на отдельную люльку, ибо боялся, что ей будет холодно. В общем, Бернард носился со своим детенышем, как с великим сокровищем, приговаривая милое невинное прозвище. “Волчонок”.
Постепенно, год за годом, Эрналин и росла, играла с детьми Барбары, но всегда была… немного странной. Крикливая, агрессивная, драчливая… Но баба знала, насколько вздорным и легким на подъем мог быть Бернард, так что списывала это на дурной пример. Но отроки женщины не были так милосердны, как она.
Девочку по-всякому травили, обижали, выводили на яркую реакцию, отчего та злилась и вечно устраивала драки. Бернард, разумеется, ругал Эрналин, а Барбара наказывали своих детей, но это не могло остановить детскую неприязнь. Напротив, ситуация лишь усугублялась. Лишь с одной девочкой у нее выходило найти общий язык, с самой младшей, Олорой.
Олора учила Эрналин тому, как укрощать своих братьев и сестёр, рыжая же пела русоволосой песни, которые ей исполнял под звуки струн лютни Бернард. С помощью обычной девочки у рыжей бестии начинало удаваться ужиться не только с отроками Барбары, но и с другими детьми этой деревушки. До первых игр. Эрналин была природно хороша физически, ее тело было сильным и крепким, так что в любой игре в роде салок зеленоглазой не было равных. И это снова начало очень раздражать соседских детей, они отказывались играть с необратившейся Гару, ведь интереса у такой забавы нет.
Но у Эрналин был ее отец, который, как девочке стукнуло десять, стал учить ее игре на музыкальных инструментах и рассказывать всякие легенды, услышанные от путников в каэрне, в качестве сказок на ночь, чтобы постепенно подготовить дочь. Бернард не хотел, чтобы пласт информации свалился на уязвимый ум новообращенной, когда придет время, а потому постепенно, кирпичик за кирпичиком, выстраивал ее мировоззрение, стараясь не мешать ее людскому развитию своими глубокими волчьими убеждениями. Поэтому он спокойно учил ее хобской речи, с а возрастом и письму, счету. Откуда это знал сам Бернард? У него было время научиться, в конце концов, не первый десяток лет он фостерн. Параллельно он учил ее и самообороне лишь на всякий случай.
Глава 2. Обращение
Период жизни с четырнадцати до семнадцати лет для Эрналин был слегка странным. Она чувствовала себя… странно. Как будто в груди постоянно что-то скреблось, искало выход, но упрямо запиралось. Когда отец приходил с охоты или забивал скотину, рыжая ловила себя на мысли, что хочет сожрать сырое мясо с той же жадностью, с которой обычно ела приготовленные Барбарой свиные ребра. Бернард пытался выяснить, в чем причина постоянных метаний дочери, интуитивно и сам понимал, но поделать ничего не мог: она должна это пережить. Люди для девочки стали куда более раздражающими. Они совершенно перестали ее понимать, шептаться, что она связалась с плохой компанией из другой деревни, что там ее подсадили на какие-то вещества. Дети Барбары и остальные дети начали ее задирать с новой силой, даже Олора постепенно отдалялась от Эрналин, и этой потери рыжая пережить не могла, поэтому всеми силами задабривала ее. Красивые, пусть и пока что неумелые песни на лютне, кривые фигурки и куклы из дерева, поддавки в играх… И постепенно, как она считала, у нее выходило растопить сердце русоволосой.
Но самым невыносимым было даже не это. Сны. У нее было много снов. Где-то она была величественным рыжим волком, который в стае охотился на громадного лося, и эта греза прерывалась ровно в тот момент, когда она вкушала плоть добычи. Еще один сон повествовал о том, как она, в том же обличии волка, взывала к Луне чарующим и берущим за душу воем, и это прерывалось лишь с концом песни. И все они, кроме одного-единственного сна, внушали тоску, жажду большего, а что-то внутри ныло от желания выбраться наружу. Но одно из этих видений было… пугающим. Берущим за душу. Она не была волком в таких случаях, она была человеком, и стояла прямо перед темной пучиной. Только Эрналин совершает хоть какой-то шаг, вокруг будто все замирает, тишину разрезают лишь шорох травы и какое-то утробное рычание, и через пару секунд… Открывается огромный змеиный глаз, смотрящий прямо в душу, заставляющий тело оцепенеть, а губы раскрываться в крике. И как будто этого было мало, ее тело начинает разлагаться, пока, наконец, та не просыпалась в холодном поту с диким криком и слезами, и лишь через пару минут истерики и незнакомого инстинктивного панического страха обнаруживала, что Бернард прижимал ее к груди, гладил по голове и ласково шептал ей успокоительные слова, чтобы привести дочь в чувства. Он понимал, что происходит, он внимательно слушал пересказ каждого сна, гладил свою малышку по рыжим волосам, но ничего не мог поделать и не был способен помочь ей. Это было естественно, и это подготавливало тело к первому обращению.
В семнадцать лет… случилось оно. Раздражение, подсадной гнев и запертое внутри нечто билось и стучалось. Эрналин все чаще не то инстинктивно, не то осознанно предпочитала компанию отца. Деревенские на нее фыркали, избегали, но старшие сыновья селюков не могли на нее не засматриваться, столь очаровательна и красива та была, ну а сверстники… были куда более непреклонны. Подростки жестоки, даже несмотря на, казалось бы, большой возраст, они не имеют много мозгов, а деревенские подростки, которым простые селюки-родители в голову вдолбили что-то, не постесняются затравить кого-то. И под это попала бедная Эрна.
Олора, драгоценная подруга рыжей бестии, мягко ей улыбалась, подарила венок и позвала в лес вечером. Эрна засомневалась: отец ей посоветовал не ходить одной в чащу, ибо там могут быть дикие звери, но жажда живого общения заглушила голос разума. Она покорно пошла за подругой, щебеча что-то о том, как она рада, что надеется, что все будет, как прежде, рыжая предлагала ей новые и новые песни, ибо ее навык постепенно улучшался, и она надеялась, что сельская девчушка оценила ее способности по достоинству… Удар.
Глухой звук столкновения тупого предмета о голову, венок падает на траву, а через секунду после Эрналин почувствовала тупую боль в затылке. Рыжая прошипела сквозь зубы, потерла затылок и обернулась. Юноша думал, что она свалится от этого удара, и поэтому выглядел… весьма озадаченно. А такого удара для волкокровой необращенной было маловато, чтобы получить вред, однако боль все еще была довольно сильной. Пока Эрна не успела опомниться, сзади ее схватило еще два парня.
— Ведьма! — воскликнул тот, кто ее ударил. — Ты ведьма, если не упала от удара! От тебя одни беды! Мы расправимся с тобой и станем героями!
— Брата моего соблазнила! Он к тебе свататься хочет, и скот забросил! — поддерживает первого второй. — Вертихвостка! Мама сказала, что ты по ночам сжигаешь кошек, чтобы те крыс не ловили! И что из-за тебя телята дохнут!
— Ребята, послушайте же, что за бред?! Я никакая не ведьма! — Эрналин отзывается, пытается вырваться, оборачивается на Олору с надеждой. — Олора, я же не ведьма, скажи им! Олора?
Но русоволосая стояла относительно спокойно, обняв свои плечи руками и стараясь не смотреть на Эрналин. Она мнется пару мгновений, поправляет волосы, и забивает крышку в гроб рыжей бестии:
— Ведьмам нет места здесь…
Воодушевленные поддержкой девушки, трое парней решили продолжить начатое. Двое силком начали утягивать Эрну вглубь леса, будучи слишком дурными и раздухаренными, чтобы вспомнить, что в ночи в лес выходят звери, а третий юноша быстро подсуетился, и, приобняв Олору, повел ее в сторону деревни.
А Эрналин чувствовала, как… что-то в ней ломается. Будто слышит треск, и, если это что-то оборвется, случится нечто неповторимое. Она перестала сопротивляться двум юношам, чтобы посмотреть, куда ее ведут. Она была шокирована, предана, и ей было интересно, как же эти “неразумные детишки”, по словам ее отца, попробуют расправиться с нечистью. И ожидаемо, что они, в какие-то из свободных минут, собрали костер, на котором рыжую хотели сжечь.
— А-а-а-а… А вы же в курсе, что дым увидят из деревни, и придут проверить? — осторожно уточнила Эрналин, снова предприняв попытки вырваться, но получила по лицу.
— Молчи, ведьма! Пусть наши это увидят! Мы станем героями!
Юноши привязали девушку к доске. Паника поднялась в ее груди, когда один из парней достал из кармана кремень и кресало. Конечно, у них не было горючих жидкостей, но огонь все еще мог ее сжечь, причем мучительно.
— Мой отец! Он вас покарает!
— Он тоже пойдет на огонь! — самоуверенно фыркнул селюк, высекая искру и зажигая розжиг. И парни остались смотреть.
Эрналин пыталась вырваться, а огонь постепенно поднимался. Она кричала, ругала сверстников последними словами, начиная чувствовать жар пламени. Один из парней начал выказывать сомнения на этот счет, порывался все-таки достать девушку из пламени, но против друга-зачинщика в силу своего слабоволия не пошел. Доска была хлипкой, она обломалась и девушка упала грудью прямо на огонь. И закричала. Разум мутился, поднимался гнев, дыхание сперло, тело свело судорогой и… помутнение.
Парни поняли, что, кажется, им сейчас придет конец. Тело Эрны начало резко увеличиваться, покрываться шерстью, лицо становилось мордой, руки и ноги – когтистыми лапами. Лес пронзил рык и оглушительный вой, а через пару секунд юноши были уже разорваны в клочья.
Бернард услышал это. Он услышал вой, и инстинктивно понял, что происходит. Он схватил “тревожную сумку”, которую всегда прятал, и побежал в сторону воя, чтобы угомонить дочь и унести ее отсюда подальше.
Глава 2. Детям вечно досаден их возраст и быт
Эрналин постепенно начала себя ощущать. Тело болело, на губах и языке ощущался металлический вкус, который… был вполне неплох. Руки тоже были замараны, как и одежда… Одежда не та, что была на ней на костре… Она приподняла голову и обнаружила рыжие волосы. А потом поняла, что они движутся. И то, что она лежит на чьей-то спине, и ее под бедра держат лапы. Бернард почувствовал шевеление и решил сделать привал. Он нашел поваленное бревно, посадил на него дочь, обратился в хомид, развел костер и начал… довольно тяжелый разговор.
Он указал на все. На сны, на внезапные желания, показал себя и рассказал. Она Гару, оборотень. И Эрна, может, и хотела бы разреветься и назвать отца сумасшедшим, но что-то в ее нутре… отзывалось отцу, вторило и урчало. Они переночевали, но в этот раз отец не спал, следил за всем.
Она постепенно пыталась привыкнуть к новой жизни. Покидать септ ей было запрещено строго-настрого, но ей то было и не нужно. Все, чему ее учил отец, в миг обрело смысл и конкуренцию. Вырезание игрушек было соревнованием, музыка лилась отовсюду, как и реки самого разного алкоголя. Каждый здесь был общительным, каждый был готов помочь и провести время у костра. И здесь, в септе Волчьих Клинков, ей нравилось. Она пугалась, ей было страшно, когда она видела снующих туда-сюда люпусов в родных формах, прыгающих наперегонки в глабро клиатов, когда она слышала вой и рык, и находила себя инстинктивно понимающей какие-то. По реву со скулежом одного она понимала, что ему больно, по урчанию другого можно было разгадать радость…
А как адаптационный период закончился, появился запрет на удовольствия, и началось полноценное обучение. Ее определили в кучку такого же, как и она, молодняка, которые обучались примерно одному и тому же. Ее определили как филодокса. Эрналин узнала об истории возникновения Гару, о законах Литании, о слугах Вирма, в том числе и о вампирах, также довольно много времени уделялось и физической подготовке, а в свободное время девица по-новому училась играть на лютне у фостерна-галлиарда и вырезать фигурки лучше у собственного отца.
Параллельно она начинала предаваться своей природе. Нет, не только волчьей и девичьей, хотя и сопротивляться влечению к ровеснику-сородичу было крайне тяжело, она и не противилась, да и, чего греха таить, нарушила первый закон Литании… Но речь не о том. Она не могла пройти мимо споров. Не могла. В любой спор у нее была какая-то природная тяга влезть, выяснить первопричины и рассудить, от чего она довольно часто получала по лицу. Сомнения в ее архетипе, что были у отца и старейшин из-за неясности ночи ее рождения, постепенно начали развеиваться.
Не сразу, но в итоге молодняку рассказали, в чем именно будет заключаться Обряд Перехода. Сначала они должны будут за определенное время подняться на вершину близлежащей горы и спуститься с нее, не получив серьезных увечий. Далее они должны будут преподнести тотему Оленя дар в виде небольших статуэток, связанных с детьми этого Духа. Третьим же испытанием будет трактовка легенды об Эогане Рваноликом, и оценивать этот этап будет в том числе лично Старейшина. Галлиарды в стайке детенышей как-то очень сильно приуныли, ибо с них спрос будет строже. Дни напролет Эрналин проводила за текстами и упражнениями, засыпая за столом библиотеки, в траве или на земле, но упрямо занималась, чтобы не облажаться, и вот настал тот самый день.
С физическим заданием она справилась. Вырезать довольно красивую фигурку морды оленя с детализацией тонких рогов было сложной задачей, тонкие части просто обламывались, и в очередной раз она плюнула и поставила фигурку оленя лишь с одним рогом, сказав, что этот олень в процессе сброса рогов в знак того, что природа имеет свойство обновляться. И это оказалось приемлемым, особенно учитывая невинность и яркость искренней улыбки Эрналин. Настал третий этап. Она нервничала, ибо уважала Эогана, поскольку видела, насколько сильно ее отец к нему благодушен и улыбчив, да и сам Рваноликий выглядел весьма внушительно. Щенок боялась, что она напортачит перед важным человеком для семьи, и, вероятно, переживала сильнее, чем остальные кандидаты в клиаты.
Прозу зачитывал один из галлиардов. С интонацией, с толком, с расстановкой, с самозабвением, вкладывая в это душу. Эрналин поняла, что здесь ей будет крайне сложно. Она терялась в эпитетах, в странном ритме, в воспевании и оплакивании. Да и было видно, что самому Эогану этот эпос не шибко приходился по нраву, но делать было нечего, надо было разбираться в этом деле. Ее внимание заострилось на том, как Рваноликий облажался и привел вампирскую котерию в каэрн, за что и потерял глаз и половину лица в качестве приговора от филодокса. И, кажется, Старейшина это и заметил. Когда история была зачитана, детенышам стали давать задания. Галлиардам приказали дать рецензию работе автора и постараться объяснить, кем он вдохновлялся. Арунам, теургам и рагабашам сказали пересказать историю максимально подробно и поведать о том, какие впечатления остались у них после услышанного. Филодоксам же, в том числе и Эрне, сказали пересказать законы Литании, рассказать свое мнение о них и дать краткую оценку правосудию истории Эогана.
Разумеется, она не стала лгать или лебезить. Законы Литании Эрналин отчеканила на зубок, довольно резко высказалась о первом и пятом законах, выразив свое несогласие и непонимание, а об истории Рваноликого сказала довольно четко и однозначно:
— Зная, какую угрозу могут нести вампиры, и как легко они, со слов моего отца, могут сбежать от нас, я считаю, что лишение глаза было недостаточным наказанием.
— И какой же ты приговор бы мне вынесла? — подал голос Эоган, прищурив глаз.
— Я… я… — она замешкалась на некоторое время, задумалась, а после продолжила. — Я бы приговорила Вас к изгнанию из септа и стаи! В… вне зависимости от, — ее речь постепенно затихает под настойчивым взглядом старейшины, — обстоятельств и Ваших заслуг ранее, тот проступок мог обернуться до крайности тяжелыми последствиями для каэрна, чего оставить полностью безнаказанным попросту нельзя. Закон един для всех, и причем Вами был нарушен священный закон…
Эоган рассмеялся. Рассказал, что и сам думал, что его выгонят к едрене фене, но в итоге отделался только глазом. Таким образом, все из той стайки молодняка стали клиатами. И племя в лучших традициях устроило попойку.
Глава 3. Был волчонок, станет волк
После становления клиатом перед Эрналин открылось много нового. Был проведен обряд Талисмана, она кустарно приучилась к Высшей Речи, ей был назначен учитель-филодокс, который учил ее бытию арбитра Матери, она постепенно обучалась дарам. И… у нее получалось.
Ее влезания в споры перестали быть случайным интересом филодокса, перед ней стояла реальная задача, обозначенная и ее учителем, и собственным покровительством: разрешать разногласия. И не то, чтобы у нее это сильно выходило поначалу, но она была упорной, да и рука у нее была тяжелая, поэтому, рано или поздно, у нее стало выходить выкапывать суть, но находить компромиссы не получалось, так как Ярость унять было до крайности сложно.
Она проводила много времени за изучением струнных музыкальных инструментов. У нее были природно широкие ладони и юркие пальцы, и оттого именно струны давались ей с легкостью, и то позволило ей изливать душу в том роде, в котором та не может рассказать словами, и в результате лютня пойдет с ней далеко-далеко в жизнь.
К двадцати трем годам у девушки начало получаться понимать, как находить компромиссы в спорах, как утихомирить бойкие умы сородичей, и за это ее репутация постепенно начала улучшаться, и чем больше компромиссов та находила и предлагала, тем мягче к ней было отношение членов септа. Вне каэрна та ходила по людским трактирам, пела песни на лютне, становясь эдаким бардом, и искала там мужчин, не беря с них ничего, кроме красивой внешности, обходительности, красивой истории и славной ночи.
Эрна стала членом небольшой стаи, состоящей из двух фостернов и четырёх клиатов, и вместе они получали задания от старейшин септа, в этой же стае и случился для нее Обряд Первой Крови, который был отмечен пьянством. Одна из миссий стала крупным толчком восхождения. Группа рагабашей, посланная на разведку территорий, на которых были замечены Танцоры Черной Спирали, давно не возвращалась, и задачей их стаи было разведать обстановку и, по возможности, узнать, что произошло с рагабашами. С самого начала эта миссия пахла крайне дурно, но делать было нечего.
Среди стоящих была и Эрналин. Она не могла пошевелиться. Она боялась смерти. Это было слишком много, Танцоры выглядели как три Бури, что надвигались и приближали неизбежное. Но волк внутри взревел, натура не была согласна с таким исходом, а филодокс справедливо рассудил, что она должна следовать закону, если собирается его проповедовать. Сражайтесь со Змеем, где бы он ни обитал и куда бы он ни размножался.
Она сорвалась с места и бросилась вперед, обратилась в кринос и вступила в бой, преобразовав страх в жажду жить, а ее в боевой задор. Она взревела на Высшей Речи своим товарищам, что всех предаст анафеме и метке позора, если те не сорвутся с места, и пока она пыталась воодушевить сородичей, когти Танцора полоснули прямо по ее морде, и с ее рыком боли клиаты, все-таки, бросились в атаку. Слуги Вирма были уничтожены так же, как они истребили и пожрали тела рагабашей септа Волчьих Клинков. В рану на лице Эрналин втерла землю, а по возвращению домой и золу, чтобы тот точно остался шрамом. И отмечено выживание было в лучших традициях Фианна – попойки, песни и сражения.
Еще одна ситуация была довольно громкой. Эрне 32 года. В септе разгорелся спор. Одна из недавно образованных стай из молодых волков, которые, гордо выпятив грудь, называли себя “Безудержными Великолепными…” В общем, галлиард там явно ни в чем себе не отказывал. Они обвиняли более старую стаю Жеод с крайне волевым альфой, а точнее пару ее членов, в работе на племя Потомков Вольдра. Стычки Фианна и воинственных Отроков стары, как Кеменлад, а вспыльчивые умы рыжих волков довольно часто рубят с плеча, но в этот раз у молодых были некоторые доводы. Свирепцы в последнее время довольно часто разведывали о каких-то действиях Волчьих Клинков, а Жеоды довольно часто высказывались против войны Фианна и Потомков Вольдра и нередко уходили, но возвращались с какими-то красивыми камнями, так что подозрения оставались нераскрытыми.
Но конфликт на этой почве все нарастал, рискуя перерасти в бугурт, септ делился на два лагеря, и в какой-то момент Эрналин это надоело. Она уже имела некоторый авторитет, так что ее расследование было встречено без противостояния, но с интересом и некоторой усмешкой. Она заручилась поддержкой своего учителя и нескольких рагабашей. Первый ей нужен был для некой внушительности и понимания, что можно, а что нельзя, и с чего начать, вторые ей нужны для работы в поле, потому что зеленоглазая не умела быть полноценно скрытной, как в этом знали толк рожденные под Новолунием.
Для начала был эксперимент, который она подговорила Старейшин устроить. Что будет, если не позволить волкам Жеод выходить из каэрна. И в следующую стычку с Вольдрами у Фианна было больше преимущества… Тогда в септе поднялся шум, подозрения лишь нарастали, а жалкие попытки Жеод оправдаться лишь подливали масла в горящие сердца.
Эрналин вызвала бету обвиняемой стаи на пару кружек пенного у костра на окраине каэрна, где говорила с точки зрения того, что она уже знает, что они работают на Вольдров, и этот разговор поможет смягчить приговор. Как филодокс и ожидала, правая лапа не поддерживал действия своего вожака, но на вопрос о смещении тот ответил однозначно, что ему не одолеть в схватке или ином сражении. Эрна уточнила, признается ли бета в предательстве, и тот сквозь слезы подтвердил. Ей пришлось утешать взрослого лба, который достаточно долго жил под тиранией альфы, вынужденный подчиняться по священному правилу. Тогда ее убежденность в пятом разбилось, и пришлось это пересобрать.
Она привела бету к Старейшинам, и они вынесли приговор всей стае Жеод. Старшие филодоксы единогласно кивнули и признали ее труд. Альфа и еще один член стаи приговорен к метке позора, лишению руки, обряду Голоса Шакала и изгнанию. Бету же ждала лишь метка позора, его честь и право быть в септе защищала лично Эрналин, исполняя и еще одну роль филодокса: защиту законов и жертв.
Третий громкий случай произошел тогда, когда девушке было сорок один год. Он был почти что последней проверкой. Фостерны и адрены давно смотрели за Эрналин, она подавала надежды, но им нужно было завершающее подтверждение. И вот, шанс представился. Член стаи филодокса был пойман с поличным на связи с пиявкой. Он передавал информацию, влекомый очарованием и волшбой вампирши, и благодаря этому кровососы постепенно начали прокладывать свои лапы к каэрну. Такое простить было невозможно.
Осудить его и вынести приговор упала честь Эрне. Это было для нее испытанием, да и в целом решили, что так будет правильно. Когда ей поведали о ситуации, она… впала в первобытный шок. Она не могла поверить, что тот, с кем она двадцать лет сражалась бок о бок, был настолько глуп, и был способен последовать за слугой Пожирателя Душ лишь из похотливого желания и из-за ее иноземного очарования. Эрналин присела на пень, грязно ругаясь и уточняя каждый момент, точно ли, он ли, не угрожали ли ему… Дня два рыжая не вылезала из алкоголя и раздумий. Старейшины, конечн
Она вызвала того самого сородича на разговор. Говорили они долго, тяжело, и она вызнала все подробности сия действа. А через неделю она собрала весь септ, вышла в центр с лютней, воззвала к духовной силе, чтобы совершить Анафему. Но сделала она это нетрадиционно. Она сняла со спины музыкальный инструмент, а после объявила: “Баллада о том, как сородич облажался!” Эрналин начала перебирать по струнам, а после запела. С каждой строкой обвинительной песни подсудимый опускался вниз, пока, наконец, не встал на колени и не склонил голову от невозможности дышать. Последние строки были такими:
— …Предал тебя, Матерь, и кара настигнет, титул, рожденный рожденьем, погибнет! — с этим она разбивает лютню о его щеку, нанося Клеймо позора. Следом его приговорили к обряду Голоса Шакала, к лишению глаза и руки и к изгнанию.
После этого перфоманса девушку начали дразнить Поющей о правде, что понравилось Эрналин, и та приняла это как собственное прозвище. На сорок втором году жизни она доказала, что достойна уважения и почтения к себе, за что и стала фостерном.
Глава 4. Дороги сплелись в тугой клубок влюбленных змей
Много лет она фостерном служила, изучила соответствующие Дары. Служила исправно, качественно. И постепенно это ей надоедало. Она пила, танцевала, веселилась, предавалась плотским желаниям, сражалась, судила и по-новой. Компания сородичей, компания людей, струны новой лютни, издающие мелодию, губы, двигающиеся в очередной песне, ласкающий слух и душу… Надо было что-то делать.
К Эрналин, пьющей уже четвертую кружку доброй хобской ракии, подсел знакомый мужчина по имени Грэхэм, корабельный штурман на корабле “Рука матери”. Он поставил перед женщиной пятую кружку, перед собой вторую для себя.
— Какие новости? — выдавила из себя улыбку ярко-рыжая фостерн, хотя было так тошно, что в пору было плакать.
— Недавно начали осваивать новый материк, — Грэхэм чокнулся с Эрналин кружками и выпил, видя, как подогревается ее интерес.
— Да? И как называется? Что из себя представляет?
— Никто и не знает, но название у него крайне поэтичное. “Предел”, или “Заокеанье”, как кому нравится. Говорят, там ждут несметные богатства, и, судя по тому, что первые колонизаторы так по домам не вернулись, слухи не лгут.
— Или они там все передохли.
— Ну, а мы-то не слабаки, — самоуверенно заявил мужчина, расправившись с половиной своей кружки. — Смерть за нами все равно придет, не нарядная и без косметики, так не лучше ли сдохнуть в приключении, чем в песнях или пьянке?
— Ты куда меня заманиваешь?
— На “Руку матери” да на Предел, куда ж еще?
— Так женщина на корабле к беде, нет? — она откладывает кружку, будучи сбитой с толку.
— Это поверия мэр-вассцев, рожденные из веры в их Океаниду. Мы не следим за этим. А ты сильная, бойкая, ну… не принципиальная…
— Если ты зовешь меня в команду только ради того, чтобы я была подстилкой соскучившихся по женским рукам моряков, я тебе зубы выбью.
— Я не про то! — поспешил отнекиваться Грэхэм. — Неудобства тебя не волнуют. И ты обучаемая, а еще и боевая. Тебе саблю
Эрналин взяла время на подумать, а сама принялась выяснять, что да как. Оказывается, из сородичей Волчьих Клинков туда никто не хочет плыть, и, скорее всего, туда никто не хочет плыть вообще, следуя логической цепочке возбужденного разума скучающей Фианна. Собрав эту информацию, она соорудила некоторые аргументы, с которыми пошла ко много раз упомянутому Эогану Рваноликому. Разговор вышел долгим, где старейшина чуть не обвинил девушку в дезертирстве, как когда-то сделал то с ее отцом, но его сомнения постепенно улетучивались. Молодая душа рвалась к свободе, к авантюризму, а так же к тому, чтобы сражаться там, где почти никто этого не делает, чтобы играть роль важную, а не групповую. Эоган сказал, что поговорит об этом с одним важным условием: она будет работать на защиту Матери, а не только предаваться азарту. И это она с готовностью пообещала.
Совет старейшин дал добро на этот порыв, и вот, она в составе “Руки матери” плывет на неизвестный материк, наслаждаясь ромом, плясками и морским ветром прямо в лицо. Но пришлось учиться и амани у знающего матроса, чтобы не опозориться. И вот, высадка произошла…
